Объективное и субъективное время.

Человек в своей повседневности воспринимает мир на чувствен­но-созерцательном уровне, где телесная материя, движение, про­странство и время не отделены друг от друга. Никто и никогда не воспринимал ни «чистого» пространства, ни «чистого» времени, ни материальных тел вне пространства и времени. Но философия на протяжении своей истории пыталась понять, что есть время и пространство как таковые.

Аристотель, отождествляя время и движение, писал, что как в движении, так и во времени всегда есть некоторое «прежде» и не­которое отличное от него «после». Именно в силу движения мы распознаем различные, не совпадающие друг с другом «теперь». Время - последовательность этих «теперь», их смена, перечисле­ние. Оно является «числом движения в связи предыдущего и пос­ледующего».

И. Ньютон говорил об абсолютном времени, которое «само по себе и по своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно и иначе называется длительно­стью», и «абсолютном пространстве, как «вместилище» тел». Ис­торически сложилось так, что на протяжении XVIII-XIX веков концепция абсолютного времени и абсолютного пространства (которую иногда называют субстанциональной) стала ведущей как в философии, так и в естествознании. Эта концепция была ме­тафизична (здесь термин «метафизика» употребляется в его част­ном значении как противоположность диалектике), ибо разрывала связь движущейся материи, пространства и времени: получалась, что могло существовать «чистое» пространство вне материи или «чистое» время, абсолютно не связанное с материальными про­цессами. Тем не менее эти метафизические представления о про­странстве и времени имели под собой определенные эмпиричес­кие основания. В макромире, который является основной средой обитания человека, чувственно не наблюдается непосредствен­ная связь между пространством, временем и движущимся пред-

метом. Объект может быть удален из определенного места, но после его удаления пространственный топос (от греч. topos - ме­сто) не изменится и не исчезнет. Аналогичным образом воспри­нимается и время как безразличное к объектам.

Эти представления подверглись критике Гегелем, причем в то время, когда наука еще была метафизической и механистической. «Мы не можем, - писал он - обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством; оно всегда есть наполненное пространство и нигде не отличается от своего напол­нения» и «не во времени все возникает и преходит, а само время есть это становление, есть возникновение и прехождение». То есть задолго до А. Эйнштейна Гегель, опираясь на метод диалектики, пришел к выводу о тесной связи материи, пространства и време­ни. Естественнонаучные аргументы, опровергающие матафизичес-кие представления о природе пространства и времени, стали скла­дываться лишь к концу XIX века.

В специальной теории относительности (1905) А. Эйнштейн ус­тановил, что геометрические свойства пространства и времени за­висят от распределения в них гравитационных масс: вблизи тяже­лых объектов геометрические свойства пространства и времени начинают отклоняться от евклидовых, а временная темпоральность замедляется. Общая теория относительности (ОТО), которая была завершена Эйнштейном в 1916 г., показала зависимость про­странственно-временных свойств от скорости движения и вза­имодействия материальных систем: при приближении скорости движения тел к скорости света их масса увеличивается, а времен­ные процессы замедляются. Сам Эйнштейн, разъясняя суть ОТО, писал: «Суть такова: раньше считали, что если каким-нибудь чу­дом все материальные вещи исчезли бы вдруг, то пространство и время остались бы. Согласно же теории относительности вместе с вещами исчезли бы и пространство и время».

Объективное время - это форма бытия материи, характеризу­ющая длительность существования всех объектов, последователь­ную смену их состояний, т.е. изменение и развитие. Время образует не только временной порядок, но и выражает каузальный (при-

чинный) строй Вселенной. Всеобщность времени означает, что оно присуще всем структурам универсума, но на каждом уровне орга­низации материи проявляет себя специфично. В связи с этим го­ворят о времени микро-, макро- и мегамира, живой (биологичес­кое и психологическое время) и социально организованной материи (социальное время). Объективность времени означает, что время пронизывает все структуры универсума, независимо от воз­можности восприятия или отсутствия таковой.

Ученые выделяют метрические и топологические свойства вре­мени. Основными метрическими характеристиками времени яв­ляются длительность и мгновение. Мгновение - это далее не рас-членимый квант длительности. Длительность понимается как совокупность мгновений, заключенная в границы между началь­ным и конечным мгновением существования того или иного объек­та. Длительность - это продолжительность, в течение которой со­храняется существование объекта. Миг и длительность есть неразрывные, друг друга обусловливающие и друг друга отрицаю­щие характеристики времени.

К топологическим свойствам времени относят однонаправлен­ность (векторность), одномерность, необратимость. Эти свойства, кстати, до сих пор не получили достаточного обоснования. Здесь уместно вспомнить о парадоксе времени, который был сформули­рован еще Аристотелем и дополнен Августином Блаженным. Ари­стотель рассуждал: «Прошлое не существует уже, будущее не су­ществует еще, следовательно, актуально существует лишь настоящее». Если предположить, что само настоящее стягивает­ся в лишенное длительности мгновение, то тогда правомерен вы­вод Бл. Августина о том, что настоящее тоже не существует. Таким образом, оказывается, что время вообще не обладает реальностью. Этот ложный вывод об исчезновении времени вытекает из пред­положения, что время существует вне материальных объектов.

Время - одно из уникальных явлений, для которого существу­ют два способа описания: (а) прошлое-настоящее-будущее; (б) рань­ше-одновременно-позже. Эти виды описания обусловлены тем фактом, что в осмыслении времени присутствуют как эталонный

количественный аспект, так субъективная, психологическая окраска переживания временного потока, мировоззренческая оценка тече­ния времени. В тех случаях, когда фиксируются количественные характеристики времени, предпочтение отдается второму описа­нию. Так, говорят, например, на 4 минуты раньше, на 5 минут поз­же и т.п. (Структура нашего языка не позволяет строить предло­жения типа: 4 часа «прошедшее», 5 минут «будущее»). Связка понятий «прошлое - настоящее - будущее» более пригодна для передачи психологического, качественно содержательного опи­сания времени. Эти два временных языка были выделены и раз­граничены в 1908 г. Дж. Мак-Таггартом, что позволило уточнить различия объективного и субъективного времени. События, су­ществующие в прошлом, настоящем и будущем, непрерывно ме­няют временную определенность: прошлые события становятся все более прошлыми, будущие - все менее будущими.

Время как метризованная длительность имеет огромное зна­чение в жизни человека. Индивид включен во временные процессы и как наблюдатель, и как участник, а ход и течение событий стано­вятся во многом зависимы от него. Понятие субъективного време­ни отражает эту зависимость. Если над физическим временем че­ловек не властен, то организация собственной жизнедеятельности, ее ритмика зависят от человека. Человек раскрывается во време­ни, стремится использовать время с пользой, эффективно, рацио­нально. С точки зрения ретроспективного анализа все события выстраиваются в цепочку линейной зависимости, где жестко и однозначно прослеживается связь между прошлым, настоящим и будущим, но стоит только обратить свои взоры в будущее, стано­вится ясно, что будущее не является наперед заданным состояни­ем, оно зависит от человеческой деятельности, от его выбора. На будущее можно влиять, его можно строить и изменять. Немецкий философ науки Ганс Рейхенбах отмечал в этой связи, что мы не можем изменить прошлое, но мы можем изменить будущее. Мы можем иметь протоколы прошлого, но не будущего.

Важно отметить, что существование человека как (а) сложной макросистемы, (б) живого организма и (в) социального существа про­текает как бы в разных временных масштабах с разными относи-

тельно друг друга скоростями при наличии единого эталонного физи­ческого времени.

Субъективное время - это качественно отличная от объектив­ного времени метризованная длительность, которая отражает в нашем сознании на основании информационного объема психологи­ческой памяти цепочку состоявшихся, существующих и ожидаемых событий и состояний. Оно психологизировано и зависит от ин­тенсивности внутренних ощущений, опыта души, памяти и во­ображения человека, его темперамента. Субъективное время, воспроизводя информационные образы, указывает не столько на физическое существование в прошлом и настоящем событий и процессов, сколько на их значение для человека.

В рамках субъективного времени различается концептуальное и перцептуальное (от лат. perceptio - восприятие) отражение вре­мени. Концептуальное отражение происходит с помощью наших знаний и представлений. Перцептуальное отражение времени - это ощущение времени в чувственном восприятии людей. Субъективное время, также как и объективно-физическое, име­ет размерность: прошлое, настоящее, будущее, с той лишь раз­ницей, что в нем возможна информационно-виртуальная инвер­сия, когда человек, реально и физически пребывая в настоящем, может «окунуться» в детство, вновь пережить первую любовь, почувствовать горечь возможных потерь и т.д. Субъективному времени присуща возможность движения по стреле времени от момента настоящего к прошлому и будущему, либо многократ­ное воспроизведение в переживаниях событий настоящего. Субъективное время вносит в реально происходящие процессы значимость и оценку, эмоциональность и интенсивность пере­живания. Оно принципиально неравномерно, в нем нет един­ственной истинной меры длительности.

Следы от исчезнувших, «ушедших в прошлое» событий и со­стояний остаются в нейронных структурах головного мозга и мо­гут быть «разархивизированы» (от слова «архив) и активизирова­ны. Творец кибернетики Н. Винер высказывал гипотезу, что интуиция времени у человека связана с ритмами его мозга, в част-

ности, с альфа-ритмом, характеризующим его активность. Чувство времени связывается также и с обменными процессами. Посколь­ку в старости интенсивность обмена веществ уменьшается, то и ход внутреннего «часового механизма» замедляется. В живые орга­низмы как бы встроены некие «биологические часы», координи­рующие свою работу с биологическими ритмами, которые, в свою очередь, связаны с геофизическими ритмами смены времен года и времени суток. Вместе с тем во внутреннем времени не существует ни секунд, ни часов.

По отношению к будущему человек не располагает теми «сле­дами», которые запечатлелись в структуре головного мозга, но может на уровне психики моделировать предстоящие события и формировать образ вероятностного будущего. На основе такого прогноза и моделирования происходит некое предпрограммиро-вание будущей ситуации, поведения и деятельности, которое име­ет детерминирующее значение. Формируется информационно про­тяженный в будущее временной поток, информационная модель будущего, которая создается силой сознания самого субъекта. В этом состоит своеобразная особенность будущего субъективно­го времени.

Субъективное время восприятия настоящего В. Вундт объяс­нял как «единомоментальное восприятие» ряда последовательных событий (можно сказать, что речь идет о сканировании временной длительности). Человек не осознает и не воспринимает ежесекунд­ной дискретности времени, напротив, он чувствует себя окружен­ным временной континуальностью, т.е. постоянным временным потоком. Квант субъективного времени может быть наполнен как информационным посланием из прошлого, так и содержать в себе посыл в будущее. Во внутренней субъективной реальности чело­век с легкостью «перемещается во времени», а потому мгновение, оставаясь мгновением, оказывается текущим и длящимся, что осо­бенно характерно для состояний, получивших название «двуко-лейности переживаний», когда стресс оказывается столь силен, что человек воспринимает моменты прошедшей жизни как поток пере­живаний, сопровождающий непосредственно текущее настоящее.

Постижению характеристик и особенностей субъективного времени отводили значительное место в своих учениях выдаю­щиеся философы XX века А. Бергсон, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, О. Шпенглер и др. О внутреннем чувстве времени, его «длении» первым в начале XX века заговорил французский философ А. Бергсон. Именно это время, носителем которого является субъект, он считал истинным. Внешнее время истолковывалось им как причастность окружающего мира к внутренней длитель­ности. О. Шпенглер в книге «Закат Европы» также отмечал, что словом «время» обозначается нечто личное, нечто такое, что ощущается с внутренней достоверностью, как противополож­ность тому чужому, которое вмешивается в нашу жизнь. Э. Гус­серль ввел понятия «времени-сознания», «имманентного времени потока познания», сопровождаемого переживаниями. М. Хайдег­гер говорил о «временности присутствия» как способе бытия конечного человека. В этой «временности присутствия» раскры­вается сам человек и для него раскрывает мир. К. Ясперс выде­лил «осевое время» для концептуализации соотношения прошло­го, настоящего и будущего в истории.

К темпоральной проблематике относится и вопрос о многооб­разии типов временных отношений. Помимо субъективного вре­мени к ним относят внутреннее и внешнее время системы, время человеческого бытия, культурно-историческое время эпохи и т.д.

Социальное и культурно-историческое время.

Социальное бытие - это такая же реальность, как и мир физи­ческих объектов, а потому имеет свое время. Социальное время - это совокупность темпоральных отношений в обществе, временные па­раметры деятельности людей, характеризующие процессы изменчи­вости, происходящие в обществе.

Социальное время имеет собственную организацию и струк­туру: (а) время, характеризующее историю народа и человечества;

(б) время расцвета наций и этносов, той или иной общественно-
политической системы, того или иного государства или страны;

(в) время человеческого бытия.

Исторические преобразования отражают социальное время человечества и свидетельствуют о его неравномерности. Соци­альное время есть противоречивый процесс, включающий в себя фазы замедления и ускорения, застоя и взрыва, цикличности и необратимости. Так, в эпоху революционных преобразований ис­торическое время ускоряется, «спрессовывается», насыщаясь эпохальными событиями. Современная цивилизация наращивает темпы своего развития, в то время как на ранних этапах развития человеческого общества они были замедлены.

В структуре социального времени можно выделить повто­рение и ориентацию на традицию. Речь, конечно, идет об отно­сительной, а не абсолютной повторяемости. Однако общество должно постоянно воспроизводить весь цикл развития: про­изводство, распределение, обмен и потребление. В противном случае, оно будет обречено на гибель. Люди в своей жизнедея­тельности должны также повсеместно повторять социально распре­деленные между ними роли и функции, а общественные структуры соблюдать институциональные нормы. В этой связи различают синхронное (совпадение во времени процессов и их актуальное вза­имодействие) и диахронное (последовательные временные взаи­модействия) социальное время. Из-за несогласованности синх­ронных и диахронных процессов в социальном времени могут возникать противоречия, разрешение которых предполагает ак­тивную деятельность человека, участие человеческого фактора. В структуре социального времени выделяют ритм и последо­вательность. Ритм характеризует определенную повторяемость одновременно или последовательно существующих процессов и событий. Ритму противостоит аритмичность, когда происходят общественные трансформации и жизнедеятельность общества приобретает хаотичный, неупорядоченный характер. Единство изменения и устойчивости порождает периодичность, т.е. смену периодов. Так, современная российская экономика - это период посткризисных изменений. До этого был период рыночных трансформаций постсоциалистической экономики, а еще рань­ше - период планово-централизованной экономики.

Структура социального времени первична по отношению к деятельности личности. От того, совпадает ли ритм человечес­кой жизнедеятельности с ритмом общества, или отстает от него, зависит качество жизни человека. В современном постиндустри­альном обществе социальное время набирает скорость и «уплот­няется». Природные биологические ритмы человеческого орга­низма становятся несоизмеримыми с нарастающими ритмами социального времени, что приводит ко многим негативным по­следствиям. Возникает протест против безумного «бега» обще­ства постиндустриального времени. Переход на интенсивный путь развития общества предполагает сокращение потерь соци­ального времени. Но само словосочетание «сэкономить время» применимо только по отношению к социальному, а не физичес­кому времени, метрика которого задана самой природой. Соци­альное время может быть комфортным для индивида, а может выступать как чуждое и враждебное ему, навязывающее непосиль­ные ритм и скорость. Поэтому социальное проектирование бу­дущего становится очень значимым для человека. Это проекти­рование приобретает разные формы: (а) утопии, т.е. того, что реально неосуществимо; (б) культа будущего, когда приносит­ся в жертву во имя будущего. Однако отказ от проектирования будущего приводит к появлению жизненной установки, соглас­но которой важно «ловить мгновения», жить одним днем, не учи­тывать свойство транзитивности (от лат. transitus - переход) вре­мени, что означает отказ транслировать опыт от поколения к поколению.

Можно также выделить следующие временные ходы: (а) за­медленное течение социального времени; (б) время активной борь­бы между прошлым и будущим; (в) взрывное время или скачкооб­разный временной ход; (г) циклическое время. Но могут быть выделены и другие, менее бесспорные, типы временных отноше­ний социальных структур: (а) иллюзорное время; (б) время не­уверенности, обусловленное появлением нерегулярных обще­ственно-социальных пульсаций и аритмичности; (в) медленно бегущее время, когда будущее актуализируется в настоящем и

застывает; (г) время доброе и злое, благополучное и неблагопо­лучное и т.д.

Культурно-историческое время характеризуется тем, что ука­зывает на своеобразие развития истории и культуры. Культурно-историческое время характеризует длительность существования и качественную смену состояний тех или иных цивилизаций, каж­дая из которых имеет время зарождения, расцвета и заката. Вре­мя в культуре тесно связано с ощущением бренности жизни, с духовными переживаниями человека и поиском ответа на воп­рос о смысле его жизни, смысле и цели истории. Культурно-ис­торическое время разделяется на период до рождества Христова и после него. В истории культуры есть понятие «сакрального» времени, с которым связывали ритуалы, жертвоприношения и пр. В религии время человека воспринимается специфически как инверсивное: физическая смерть истолковывается как подлин­ное рождение для новой жизни, а физическое рождение как труд­ная дорога подготовки к новому рождению (смерти). Есть много метафор, в которых метко выражены характеристики культурно-исторического времени: «времена церкви», «времена купцов», «время тиранов», «всепожирающий Кронос» и пр.

Характеристикой культурно-исторического времени являет­ся его персонификация, когда время обретает собственное имя, метафорически украшая культурный дискурс: фатум, судьба, золотой век, конец света, болезнь времени и пр. Персонифика­ция времени широко распространена в мифологии, поэзии, художественной литературе, проникает она и в обыденную речь. Как отмечал русский философ Н. Бердяев, последняя проблема, связанная со временем, есть проблема смерти.

Представления о культурно-историческом времени помога­ют понять «энергию» времени, связанную со спецификой каж­дого локального культурного образования. Процесс развития культуры во времени запечатлен в том совокупном потенциале культурных ценностей, который наследует каждое последующее поколение, а культурно-историческое время указывает на связь традиций и новаций, статику и динамику времени. Культурно-

10. Философия науки 289

историческое время, имея собственную специфику, тесно связа­но с физическим. Так, календарные даты маркируют открытия, выдающиеся события и высшие достижения тех или иных эта­пов развития общества, помогая удерживать в памяти человече­ства прошлую историю, без которой нет настоящего ни у обще­ства, ни у народа.

Понятие «хронотоп» как выражение конкретного единства про­странственно-временных характеристик.

В реальной действительности пространственно-временные характеристики процессов и событий разделить невозможно. Об этом неоднократно говорили видные ученые-естественники. Так, Г. Минковский писал: «Отныне пространство само по себе и вре­мя само по себе полностью уходят в царство теней, и лишь свое­го рода союз обоих этих понятий сохраняет самостоятельное су­ществование». Для того чтобы отразить это конкретное единство, было введено понятие - «хронотоп» (от греч. chronos - время + topos - место), выражающее континуальное единство простран­ственно-временной размерности, связанной с культурно-историчес­ким смыслом событий и явлений. Одним из первых использовал это понятие нейрофизиолог А. Ухтомский: «С точки зрения хро­нотопа, существуют уже не отвлеченные точки, но живые и не­изгладимые из бытия события; уже не отвлеченные кривые ли­нии в пространстве, а «мировые линии», которыми связываются давно прошедшие события с событиями данного мгновения, а че­рез них - с событиями исчезающего вдали будущего». А Ухтомс­кий ввел понятие «хронотоп» в психологию и нейрофизиологию, оценивая его как доминанту сознания, центр и очаг возбужде­ния, побуждающий организм в конкретной ситуации к опреде­ленным действиям. М. Бахтин использовал понятие «хронотоп» в литературоведении и эстетике. Это были первые проекции идеи континуальной взаимосвязи пространственных и временных от­ношений в плоскость гуманитарного знания. Понятие «хроно­топ» отражает универсальность пространственно-временных от­ношений: оно применимо не только к материальным, но и к идеальным процессам. Изучение культуры требует континуаль-

ного подхода, т.е. изучения ее бытия с учетом единства простран­ственно-временной размерности. Эвристичность понятия «хро­нотоп» проявляется при изучении «ядра» и «периферии» культу­ры, анализа родственных характеристик культур и культурных отторжений, притяжения противоположных культур, их ассими­ляции и пр.

Применяя понятие «хронотоп» для осмысления взаимосвязи временных и пространственных событий в рамках художествен­ного, литературного произведения, М. Бахтин, наряду с хроно­топом античной культуры, выделял три типа романо-эпического хронотопа: авантюрный, авантюрно-бытовой и биографический, настаивая при этом на использовании понятия хронотопа толь­ко в рамках литературы. Однако потенциал этого понятия более широк. Так, специфика отношения ко времени и пространству видов искусства позволяет делить их на (а) временные (музыка); (б) пространственные (живопись, скульптура); (в) пространствен­но-временные (литература, театр). Можно говорить о культурном хронотопе Древнего Востока или Древней Греции, христианства или Возрождения, что позволит отразить доминирующие в этих культурах ценностные ориентации. С его помощью могут быть выражены своеобразие индивидуального мировосприятия, а так­же специфика этнического, исторического и культурного значе­ния времени и пространства. В концепции Бахтина хронотоп не столько универсально философская категория, сколько модус су­ществования культурного смысла. Хронотоп - это не просто единство времени и пространства, а острое переживание этого единства, затягивающее в эмоциональный водоворот всех, кто приближается к данному смысловому ядру культурно-историчес­кого объекта. Пространственно-временное смысловое единство рождает эффект притяжения душ, ибо требует для вхождения в смысловое пространство активного их «соработничества». Пере­живание уходит в прошлое, освобождает место смыслу как на­стоящему и рождает стремление к будущему. В этом и заключа­ется «тайна» художественного хронотопа. Хронотоп предполагает сосуществование различных эпох в едином «большом времени»,

он включает механизм ассоциаций, налаживает «обмен произве­дения с жизнью». Мир героя, мир автора и мир читателя/слуша­теля сопрягаются, образуя некое специфическое пространствен­но-временное единство.

Следует учитывать, что если до введения понятия «хронотоп» считалось, что пространство мы познаем, а время ценностно пере­живаем, то понятие «хронотоп» отразило «ценностный вес Я и дру­гого» в контексте целостного и одновременно длящегося простран­ственно-временного лика эпохи. Мы переживаем и процессы, связанные со временем, и пространственные очертания, ландшаф­ты, стили ушедших эпох, которые даны нам через произведения искусств. Эстетический образ пространства рождает ту дополни­тельную энергию, которая вызывает самые лучшие помыслы че­ловека и направляет его к обустраиванию собственной среды оби­тания. Более того, тот или иной образ пространства может создать соответствующее настроение праздника, радости, восторга или грусти, меланхолии, скорби. Образ пространства также связыва­ется с типом деятельности: рабочее пространство, пространство для отдыха, занятий спортом, заседаний, наконец, пространство заключения. Построение того или иного образа пространства есть задача, в допустимых пределах соизмеримая с человеческими воз­можностями. Конечно, вряд ли оправданно поворачивать реки вспять, или стирать с лица земли горы и изменять ландшафт до неузнаваемости, однако человек всегда организовывал простран­ство в соответствии со стилем эпохи, эстетическими предпочте­ниями или его экономическим, хозяйственным назначением. Ар­хитектурные решения при строительстве города или предместья -это сферы человеческой деятельности и, одновременно, образы пространства, упорядоченного в соответствии с культурным вре­менем той или иной эпохи. Культурно-историческое время впрес­совано в пространственные образы. Поэтому можно говорить об определенной власти человека над пространством, окультурен­ном временем эпохи, раскрывающем свое содержание в том или ином временном контексте.

Итак, понятие «хронотоп» не просто указывает на единство пространственно-временных характеристик, но подчеркивает именно конкретно-историческое единство, т.е. такое единство, в котором приоритет отдан хроносу, времени. Здесь время пред­стает в своем «содеянном виде». Не случайно выбран термин «хро­нотоп», а не топохрон. Понятие хронотопа позволяет человеку входить в смысловое пространство-время, связанное с нашей жизнью. Фиксируя состояние здесь-и-сейчас культурного бытия, хронотоп позволяет ему длиться и разнообразиться. В связи с этим правомерно выделение Д. Лихачевым «закрытого» времени как времени, протекающего только в рамках определенной фабулы, и «открытого», которое включено в более широкий поток собы­тий исторической эпохи.

Расширение диапазона применения понятия «хронотоп» ха­рактерно для А. Ухтомского, который считал, что оно создает воз­можность увидеть лицо другого, «увидеть и узнать и Сократа, и Спинозу», которые как бы реально приближаются и открывают­ся. В связи с этим он предлагал ввести категорию Лица, суще­ствующего в пространстве исторического времени. Лицо для него - это «живое, интегральное, конкретное единство, приходящее в мировую историю, чтобы внести в нее нечто совершенно исклю­чительное и ничем не заменимое, - стало быть, существо страшно ответственное и вместе с тем требующее страшной ответствен­ности в отношении себя со стороны других». Хронотоп как раз и свидетельствует об определенной «спайке пространства и време­ни», а также о спайке человека с событийным пространством-временем. Соматический опыт поколений, переданный в преда­ниях слова и быта, требующий созревания, чтобы открыться в действии и для всех выявиться - вот «хронотоп в бытии и доми­нанта для нас».

В настоящее время в связи с процессами глобализации можно говорить о значимости понятия хронотопа для актуального ос­мысления единства пространственно-временных трансформа­ций. Заключающаяся в понятии «хронотоп» возможность созда­ния интегрированного образа мира позволяет не только выявить

общие характеристики жизни и тенденции развития, но и понять человеческое измерение мира и исторического процесса в целом. При этом очевидной становится ответственность каждого чело­века за то или иное формирование событийных «мировых линий» (Ухтомский). Эта ответственность формируется раньше всякого рационального размышления, ибо, как считал А. Ухтомский, «сердце, интуиция и совесть - самое дальнозоркое, что у нас есть». Угадываемая и предполагаемая ритмика событий в их хронотоп-ной перспективе является особо значимым звеном социально-политических прогнозов и мировоззренческих ориентации.

Интерес к теме социального пространства и вре­мени связан с культурно-феноменологическими контекстами и продиктован актуальностью этих проблем в современном рос­сийском обществе. В течение последних 20 лет российская куль­тура столкнулась с рядом сложнейших вызовов. Беспрецедент­ные масштабы социокультурных изменений, развитие процес­сов глобализации, усиление инокультурного влияния, а также влияния средств массовой информации, повышающийся уро­вень социокультурной дифференциации - все эти факторы ста­вят российскую культуру перед угрозой смены идентичности. В условиях социокультурного перехода наблюдаются существен­ные разрывы в представлениях о культурном пространстве и вре­мени. Это проявляется, в частности, в резком сужении простран­ства идентичности до узколокального уровня (кланового, кор­поративного, этноцентричного и т.п.) при одновременном усилении глобального мышления. В восприятии культурного кремени наблюдаются тенденции разрушения смыслового един

ства между прошлым, настоящим и будущим. Для более глубоко­го понимания оснований цивилизационной интеграции необхо­димо рассмотреть вопросы смыслового освоения пространства и времени.

Социальное пространство, вписанное в пространство био­сферы, обладает особым человеческим смыслом. Оно функ­ционально расчленено на ряд подпространств, характер кото­рых и их взаимосвязь исторически меняются по мере развития общества. Особенность социального пространства заключается в том, что мир вещей культуры, окружающих человека, их пространственная организация обладает надприродными, со­циально значимыми характеристиками. Целостная система со­циальной жизни имеет свою пространственную архитектонику, которая не сводится только к отношениям материальных ве­щей, но включает их отношение к человеку, его социальные связи и те смыслы, которые фиксируются в системе обществен­но значимых идей.

Специфика социального пространства тесно связана со спе­цификой социального времени, которое является внутренним временем общественной жизни и как бы вписано во внешнее по отношению к нему время природных процессов.

Социальное время - это количественная оценка пути, прой­денного человечеством, мера изменчивости общественных про­цессов, исторически возникающих преобразований в жизни людей. На ранних стадиях общественного развития ритмы со­циальных процессов были замедленными.

Родоплеменные общества и пришедшие им на смену первые цивилизации древнего мира на протяжении многих столетий вос­производили определенный уклад социальной жизни. Социаль­ное время в этих обществах носило квазициклический характер, ориентиром общественной практики служило повторение уже на­копленного опыта, воспроизводство действий и поступков про­шлого, которые выступали в форме традиций и часто носили са­кральный характер . Линейно направленное историче­ское время проявляется наиболее отчетливо в обществе Нового времени, характеризующемся ускорением развития всей системы социальных процессов. Еще в большей мере это ускорение свой­ственно современной эпохе.

Выявление роли пространственно-временных факторов в со­временной социокультурной динамике приобретает особую зна­чимость в условиях радикального изменения представлений о пространстве и времени, связанного с глобализацией. Глобализа­ция и локализация диктуют новые требования к осмыслению про­блем цивилизационно-культурной идентичности. Многие из этих проблем могут быть решены в рамках пространственно-времен­ного, хронотопического (по выражению М.М. Бахтина) анализа современной цивилизации.

Категориям «пространство» и «время» отводится важное место в теории цивилизаций. Для любой цивилизации, если рассматривать ее в русле культурно-исторического подхода, ха­рактерны пространственно-временные характеристики, отра­жающие глубокую взаимосвязь культуры и соответствующего «месторазвития» (П.Н. Савицкий) или ландшафта (Л.Н. Гуми­лев), которые и задают пределы вариативности временных рит­мов. В этом смысле, по мнению А.С. Панарина, цивилизаци­онная парадигма «реабилитирует» категорию пространства и противостоит стадиальным прогрессистским концепциям, ос­нованным на вере в преодоление любых пространственных раз­личий с течением времени . Каждая локальная цивилизация описывается так же как хранитель времени, которое отражает соответствующую данной цивилизации историю, связыва­ющую прошлое, настоящее и будущее, а также «вечные» цен­ности.

Особое значение в связи с анализом методологических осно­ваний современной теории социального пространства и времени имеет наследие Бахтина. В своих работах он представил теорети­ческое обоснование понятия «хронотоп», отражающего смысло­вое единство пространственно-временного континуума, а также показал роль хронотопической определенности в процессах смыслообразования. Хронотопом (дословно «времяпространст- во») Бахтин называл «существующую взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в ли­тературе» . Хронотопы концентрируют различные вре­менные реальности: время человеческой жизни, историческое время, представления о Вечности и являются своеобразным структурирующим основанием смыслового пространства, в ко­торое вписываются значения каждого конкретного события.

«Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространст­во осмысливается и изменяется временем», - отмечал Бахтин, полагая, что живое созерцание «схватывает хронотоп во всей его целостности и полноте», а наши художественные представления «пронизаны хронотопическими представлениями разных степе­ней и объемов» . Это создает возможность осмысливать события, цепочки связей (сюжетные линии) через хронотоп, ко­торый служит преимущественной точкой означивания и смы­словой конкретизации тех или иных событий и процессов. При этом каждый хронотоп включает в себя множество относящихся к более мелким пространственно-временным масштабам хроно­топов конкретных событий и процессов, которые в свою очередь интегрируются в общую, относительно целостную хронотопиче- скую модель. В структуре этой модели отдельные хронотопы мо­гут включаться друг в друга, контрастировать, сосуществовать, переплетаться, сменяться и т.д. Бахтин характеризовал отноше­ния между хронотопами как диалогические (в широком понима­нии).

Понятие хронотопа приложимо и к оценке существующих культур и цивилизаций. С точки зрения хронотопического анали­за современные цивилизации предстают как внутренне неодно­родные в культурно-пространственном отношении. Каждый эт­нос, полагал Гумилев, несет в себе характерные черты, сформиро­вавшиеся в условиях определенного ландшафта. При переселении или расселении этносы ищут себе соответствующие их культур­ным особенностям области: «Угры расселялись по лесам, тюрки и монголы - по степям, русские, осваивая Сибирь, заселяли лесо­степную полосу и берега рек» .

Сложное взаимодействие любой цивилизации со своей про­странственной средой определяет специфику означивания про­странства и протекания культурного времени. В различных куль­турах (в том числе в рамках одной цивилизации) существуют свои, специфические варианты осмысления времени. Речь может идти о разной глубине осознания времени, о различиях в характере вре­менных изменений, выстраивании акцентов на прошлом, насто­ящем или будущем, о предпочтении стабильности и порядка или изменений и разнообразия. Гумилев отмечал, что в разных культу­рах и цивилизациях люди ведут отсчет времени сообразно собст­венным потребностям. Если они не применяют сложные системы

отсчета, то не потому, что не умеют, а потому, что не видят в этом смысла. Так, тюрки ввели линейную хронологию, когда оказались во главе огромной державы, но как только каганат пал, они верну­лись к циклическому отсчету времени. В этом плане важны не сис­темы отсчета, а их разнообразие, которое и характеризует степень сложности культуры. Гумилев выделял фенологическую систему отсчета времени, необходимую для приспособления коллектива к явлениям природы; цикличный календарь, использующийся для фиксации повседневных событий; «живую хронологию» - для обозначения событий в пределах жизни одного поколения; ли­нейный отсчет времени - для политических и деловых целей и т.д. Кроме того, время может подразделяться на отдельные эпохи, ко­торые так или иначе отражены в общественном сознании .

Цивилизация хранит время, связывая прошлое, настоящее и будущее, создавая тем самым особое - надчеловеческое, надэтни- ческое, надлокальное измерение времени, выраженное в большой традиции и характерных представлениях об историческом про­цессе и оказывающее значительное влияние в том числе и на по­вседневную жизнь . С этим связаны не только развитые системы восприятия и отсчета времени, существующие в каждой цивилизации, но и представления о неподвластных времени «веч­ных» ценностях, образах и смыслах, которые составляют сакраль­ную сферу цивилизационной регуляции.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб., 2000.

2. Бердяев Н.Л. Судьба России. М., 1990.

3. Горин Д.Г. Пространство и время в динамике российской цивилиза­ции. М., 2003.

4. Гумилев Л. Н. Этносфера: История людей и история природы. М., 1993.

5. Гуссерль Э. Кризис европейского человечества и философия // Вопро­сы философии. 1986. № 3.

6. Панарин Л. С. Россия в циклах мировой истории. М., 1999.

7. Хайдеггер М. Искусство и пространство// Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991.

8. Эл и аде М. Миф о вечном возвращении. Архетипы и повторяемость. СПб., 1998.

9. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.

Определив в общих чертах социальную реальность, займемся те­перь формами ее, т. е. социальным пространством и временем. Мы постулируем, что пространство и время - это соответственно экстен­сивная и интенсивная формы бытия, т. е. пространство есть распо­ложение одного рядом с другим, подле другого, а время - последова­тельность одного после другого. Базовая архетипическая структура социального хронотопа коренится в мифологемах. Пространство вы­ражает собой аполлонийскую, а время - дионисийскую сторону бытия.

Вообще говоря, социум раскрывается в социальной философии аполлонически, прежде всего в экстенсивном плане, т. е. как единство сосуществующего многого, - в форме социального пространства, в ко­тором есть собственная социальная геометрия (скажем, «вертикальное строение мира», иерархия). Социальная философия в узком смысле есть философия социального пространства 107 .

Подчеркивая единство двух форм бытия, мы будем говорить о про­странстве-времени, или, используя термин М. М. Бахтина, о хроното­пе 108 . Это и дает нам возможность обсуждать социальную философию в широком смысле слова, включающую постижение как экстенсивных, так и интенсивных форм бытия.

3.5.1. ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС ПРОСТРАНСТВА-ВРЕМЕНИ

Чтобы осмыслить онтологический статус пространства-времени, необходимо представить субстанциальный и реляционный подходы к нему 1 .

Субстанциальный подход к пространству-времени предполагает, что хронотоп понимается как нечто, самостоятельно существующее наряду с материей и сознанием, как их пустое «вместилище». Все объекты и субъекты мыслятся существующими в пространстве-вре­мени, причем это пространство-время имеет независимое от объектов и субъектов существование. Пространство - чистая протяженность, а время -чистая длительность, в которую погружены предметы 110 . Свое окончательное выражение субстанциальная концепция хроното­па нашла у И. Ньютона: абсолютное пустое пространство есть вмести­лище материи и не зависит от нее, оставаясь «всегда одинаковым и неподвижным» 1П.

Субстанциальная концепция - это мысль, органичная для обыден­ного здравого смысла. Реляционный подход к пространству-времени - это, напротив, трудная мысль для повседневного представления. Ре­ляционный подход намечен Аристотелем и в полной мере сформиро­ван Г. Лейбницем: «Я... утверждаю, что без материи нет и простран­ства и что пространство само по себе не представляет абсолютной реальности» 112 . С точки зрения реляционной концепции, пространство и время - не особые субстанциальные сущности, а формы существова­ния объектов. Пространство выражает сосуществование, координацию объектов, время - последовательность их состояний 113 . В зависимости от того, существует или не существует в пространстве материальный объект, пространство меняется.

Отсюда следует, что каковы объекты, расположенные в простран­стве-времени, таково и само пространство-время. Поэтому в зависи­мости от той или иной картины мира мы можем типологизировать, например, физическое, химическое, биологическое и, наконец, соци­альное пространство-время. Если мы признаем наличие особого со­циального пространства-времени, то мы становимся на реляционную (лейбницианскую) точку зрения и предпочитаем ее субстанциальной (ныотонианской). Мы тем самым отвергаем, что формы социального

бытия внешни по отношению к этому бытию и могут существовать независимо от него. Иначе говоря, мы предполагаем, что само соци­альное бытие порождает свои формы 114 .

В тесной связи с социальным пространством-временем существуют еще два типа форм бытия: человеческое пространство-время (т. е. фор­ма бытия человеческого индивида) и пространство-время человече­ства (во Вселенной). Социальное пространство-время задает модели пространству-времени всего человечества, а хронотоп индивида дает как социальному пространству-времени, так и пространству-времени всего человечества действительность непосредственного переживания.

3.5.2. СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ

Очевидна связь социального пространства-времени с рассмотрен­ным выше социальным порядком. Пространство-время как форма бы­тия и есть, по сути дела, порядок социального бытия. Теперь мы ина­че можем посмотреть на саму социальную реальность. Социальная реальность возникает тогда, когда пространство-время как некоторая абстрактная форма наполняется энергией (в некотором смысле «си­лой») и веществом (т.е. «сопротивлением»).

3.5.2.1. Пространство

Как территория

На одном полюсе социального пространства находится архетип бли­зи, на другом - дали. Даль как таковая выступает, например, в фор­ме уже упомянутой «пустоты» Демокрита, бесконечного пространства И. Ньютона 115 . Близь и даль как образы-мифологемы, обнаруживаясь уже в Ригведе, тесно связаны с разделением ближних и дальних (на­пример, у Ф.Ницше). К социальному пространству относятся также модифицирующие и рационализирующие близь и даль образы, имен­но - горизонт и рамка.

Территория как понятие социальной философии (экстернализация социальной реальности) уже не образно-мифологически, а рациональ­но конкретизирует понятие социального пространства и имеет специ­фический смысл в новоевропейской цивилизации.

Существенно необходимо развести большую территорию и малую территорию. Большая территория дается либо понятийно, либо с по­мощью средств массовой информации. Малая территория задается непосредственными переживаниями индивида и его непосредственны­ми коммуникациями, например - «малая родина». Рассмотрим их по очереди.

Большая территория. Одно из наиболее характерных проявлений экстернализации социальной реальности - территория страны. На-

род опредмечивается в своей территории, причем территория как цен­ность для той или иной общности амбивалентна. С одной стороны, тер­ритория-это безусловная ценность. Один из важных национальных императивов- «не отдадим ни пяди принадлежащей нам родргой зем­ли!»- Но, с другой стороны, территория - это бремя, требующее боль­ших усилий этноса для того, чтобы ее освоить. А. Тойнби как-то заме­тил, например, что завоевание Сибири стоило России цивилизации 116 .

Для большой территории существенно разделение центра и пери­ферии. Центр организует большую территорию как единое целое, соби­рает ее. Но между центром и периферией естественен и конфликт, то усиливающийся, то затухающий, - конфликт, который обнаруживает­ся в самых разных формах: экономической, политической 117 , духовной и т.д.

Малые территории, соизмеримые с пространством человека (на­пример, город, родной пейзаж и т.п.), организуются прежде всего архитектурно. В этом раскрывается социально-философский смысл архитектуры. Здесь необходимо также обратить внимание, что ма­лое пространство задается звучанием, например колокольным зво­ном (церковным звоном, набатом, перезвоном часов на ратуше или на кремлевской башне). Архитектура и музыка в своей целокупности обеспечивают единство физического (географического) пространства, с одной стороны, и социального пространства - с другой. Можно ска­зать, что в этом единстве и возникает, собственно, культурное про­странство-время.

Когда в 12 часов ночи под Новый год по радио идет прямая транс­ляция с Красной площади в Москве и удары курантов разносятся по всей стране, большая территория страны превращается в малую, способную к непосредственному эмоциональному восприятию терри­торию, «накрываемую» звоном курантов. Так культивируется чувство единства родины.

3.5.2.2. Время

Время в социальной философии раскрывается как одновремен­ность 18 . Множественность во временном отношении «дробится» как сосуществование индивидуальных и групповых времен.

Как история

Существует по крайней мере две концепции времени.

Первая идет из Античности. Она состоит в том, что мир вечен и время бесконечно. Конкретным воплощением этой концепции времени предстает так называемое вечное возвращение. Индуистская традиция выделяет четыре века (юги), которые сменяют друг друга, причем по­сле четвертой юги, кали-юги, где мы сейчас живем, должна снова на-

ступить первая юга. Гесиод также выделяет четыре века: золотой, се­ребряный, бронзовый, железный. Затем - вселенская катастрофа и... все сначала. По Гесиоду, мы живем в последний век-железный 119 . С той же необходимостью, с какой природа когда-то устранит мысля­щий дух на Земле, она его породит где-то во Вселенной снова, говорил Ф. Энгельс, бессознательно (и недостаточно последовательно) прини­мая античную концепцию времени.

Вторая концепция времени - библейская. В ней постулируются на­чало мира и неизбежность его конца. Причем последнее событие од­нократно и непоправимо. Не мыслится никакого нового порождения. Мир кончится абсолютно. И из этой второй концепции следует посто­янное и напряженное ожидание конца.

По существу линейная идея общественного прогресса 120 есть ра­ционализированная и секуляризированная библейская модель време­ни. Прогресс выражает такой тип социального времени, который ха­рактеризует необратимое изменение в направлении положительных ценностей.

Как современность

Современность - это становящееся, происходящее, момент измене­ния, движения в бытии. Реальное бытие обнаруживает себя в совре­менности через социальную действительность, созидаемую людьми. Или: современность - это момент бытия, который поддается созна­тельному изменению, то, что «поправимо», то, что «можно сделать лучше» 121 . Современность зависит от «длины воли», связывающей по­коления. «Длинная воля» социума предполагает, например, что цен­ности и цели дедов воплощаются не только самими дедами и отцами, но и внуками. «Короткая воля» обнаруживается тогда, когда внук с не меньшим энтузиазмом разрушает то, что так деятельно строил дед 122 . Чем воля «длинней», тем больше, протяженней, «просторней» совре­менность, тем больше свобода. «Размер» современности - это мера со­циальной свободы 123 .

Эффективен анализ идеи современности с помощью того аппарата, который выработал Э. Гуссерль в своей работе о внутреннем сознании времени 124 . Для Гуссерля крайне важны понятия ретенции и протен-ции, что означает соответственно память о непосредственно только что случившемся и переживание так же непосредственно ожидаемого 125 .

Как ритм

Темпоральные процессы социума протекают ритмически 126 .

Для характеристики социального времени существенно выделе­ние некоторых акцентов, т. е. чрезвычайных моментов, кайросов (П.Тиллих). Частным случаем такого кайроса служит, очевидно, и «осевое время» (К.Ясперс). В противоположность кайросу следует

обозначить состояние, которое можно метафорически назвать исто­рической дремотой, сном истории 127 . Сон истории -это период, ко­гда, как кажется, ничего не происходит 128 . Историческое развитие во времени предстает как чередование кайросов и дремоты. Это и есть в самых общих чертах ритм истории.

3.5.2.3. Оседлость и номадизм

В рамках предложенной модели социального хронотопа возникает противоположность Дома (который есть по существу инобытие Чрева Матери) и Дороги 129 . Путешествие, перемещение, пребывание в Доро­ге обозначает переход через Границу 130 . На этих архетипах базируют­ся две фундаментальные стратегии социумов: оседлость и номадизм. Собственно, цивилизованная социальность предполагает прежде всего оседлость, высокую культуру Дома, освоенного пространства. Напро­тив, номадизм ассоциируется с доцивилизованным (и внецивилизован-ным) состоянием, с варварством в прямом смысле или с «цивилизован­ным варварством». Номадизм - стихийной, дионисийной природы, в то время как внутренняя природа оседлости - аполлонизм и куль­тура.

Новоевропейская цивилизация парадоксальным образом имеет признаки сильно выраженного номадизма, который обнаруживается не только в непосредственной форме страсти к перемещениям, но и во

«внутреннем» номадизме, предстающем как стремление к новому ра-

1 ?i ди нового, т.е. в самой идеологеме прогресса как высшей ценности.

Широко понимаемый номадизм органичен духовной жизни, вообще

всякому движению духа.

Прежде всего, чисто внешне, так сказать, «технологически», фи­лософствование-«дорожное» и в этом смысле номадическое заня­тие. Диалоги Сократа разительно напоминают так называемые ва­гонные разговоры. Мое Я именно благодаря путешествию выходит в другое пространство, не физическое. Прогулка, движение стимулиру­ют мысль. Любая дорога -это дорога из физического пространства в духовное. На технологии неспешного движения базируется перипате­тическая «технология» философствования 132 . Не случайно англичане говорят, что путешествие - это то же образование. В практической философии уход - универсальное разрешение нравственных конфлик­тов, о чем писал еще Марк Аврелий 133 .

Современная западная цивилизация, с одной стороны, создает вы­сокую культуру оседлости. Это выражается, например, в том, что современный город, особенно в Западной Европе, рождает удивитель­ное чувство свободы в тесноте. С другой стороны, Запад профаниру­ет высокий смысл философски понятого номадизма, редуцируя его к индустрии туризма.

3.5.2.4. Транспорт и путешествия

Артефактность социального бытия, состоящая в том, что мы жи­вем среди вещей, имеющих значения, вещей, которым приписаны смыслы, как бы вынесенные из неопредмеченной социальной реаль­ности, своим важнейшим моментом имеет перемещение в социальном пространстве, на территориях и, соответственно, транспорт. Те ин­струменты и орудия, которые обеспечивают перемещение, ослабляют привязанность к месту, к пространству, к данной территории. Мета­физический смысл транспорта в том, что с его помощью происходит частичное восстановление свободы, потерянной в результате экстерна-лизации оседлого мира в вещах.

Перемещение в связи с этим имеет исключительный метафизиче­ский смысл. Именно перемещение задает начало свободы: «растение - нечто „космическое", животное же - это еще и „микрокосм" по отно­шению к макрокосму. Живая тварь - микрокосм лишь в силу своего обособления от мироздания, что делает ее способной самостоятельно определять свое положение в нем... » 134 Новоевропейская цивилиза­ция («фаустовский человек») характеризуется «неукротимым поры­вом вдаль» 135 . Перед нами воистину общее место новоевропейского мышления 136 .

Перемещение играет существенную роль во всех своих формах в самых разных культурах 137 . В связи с этим можно говорить о специ­фическом смысле деятельности путешествий, о важности и своеобыч­ности фигуры путешественника. Часто путешественники совмещали роли воина, завоевателя и купца. Однако поскольку путешественник отделяется от этих своих функций, он начинает обнаруживать свой глубинный социокультурный смысл. Модель путешественника стро­ится по модели культурного героя. Храня в душе образ родины, образ и язык своего народа, своей культуры, он готов воспринять образы других стран, совмещая их в своем внутреннем мире. Возвращаясь на родину, он становится связующим звеном с другими цивилизациями, культурами, народами. Путешественник - это человек, который осу­ществляет связность социального мира. Он в некотором смысле есть воплощение глобальной социальности как таковой 138 .

Итак, сделаем выводы из этой главы, вводящей важнейшую кате­горию социальной реальности.

Социальная реальность являет собой особый статус реальности по­тому, что мы знаем ее изнутри, мы сами своими действиями ее со­здаем. Поэтому она позволяет глубже понять категорию реальности

вообще. Множественность - атрибут социальной реальности. Социум есть бытие единого во многом и многого в едином.

Множественность социального предстает как система отношений, бытие которых столь же реально, как и отношение вещей и идей. От­ношения распадаются на отношения равенства и отношения различия. Первые задают возможность организации целостности, а вторые раз­вертываются в разнообразные формы агона, соревнования, позволяю­щие выстроить общество как целостную иерархическую систему.

Отношения дополняются в социальной реальности деятельностью и предметностью. Человеческая деятельность вообще характеризуется фундаментальной разорванностью стимула и реакции, что есть усло­вие возможности свободы. Деятельность, генерирующая социальную реальность, - это не только дело, но также слово и помысел. Соци­альная реальность способна к опредмечиванию и распредмечиванию, закрепляется в языке и в вещах. Предметная сторона социальной ре­альности выступает как условие возможности устойчивости социума.

Единство отношений, деятельности и предметности образует соци­альный порядок, противостоящий социальному хаосу. Социальный по­рядок предстает как система законов общества, которые понимаются как, во-первых, нормативные предписания, а во-вторых, как некото­рые естественно возникающие тенденции функционирования и разви­тия общества. Хаос являет собой не чисто негативное начало, но несет в себе также и плодоносность, возможность развития реальности, отве­та общества на вызовы мира. Социальный хаос обнаруживается глав­ным образом в таких формах, как переходные периоды, революции и войны.

Социальный хаос переживается как зло, источники которого видят в самой множественности социального, в накоплении ошибок с тече­нием времени, в отчуждении власти.

Социальный хронотоп, т.е. социальное пространство-время, -это соответственно экстенсивная и интенсивная формы социальной ре­альности, т.е. пространство есть расположение одного рядом с дру­гим, подле другого, а время - последовательность одного после друго­го. Социальное пространство-время творится людьми в историческом процессе, когда географическое пространство организуется как тер­ритория, а астрономическое время - как история. В социальной ре­альности играют исключительно важную роль средства транспорта и свя^и, организующие социум в единое целое, а деятельность переме­щение всегда выделяется как одна из важнейших в конституировании социальной реальности.

1 От позднелат. realis-«вещественный».

2 Обнаруживается для новоевропейской цивилизации прежде всего математи­
кой и логикой.

3 В данном случае мы не углубляемся в спорный вопрос о том, в какой мере
«социальная онтология» -метафора, а в какой - строгое понятие. Постулируется
именно последнее. В связи с проблемой социальной онтологии см.: Гайденко П. П.
Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX в. М., 1997; Губин В. Д. Онто­
логия: проблема бытия в современной европейской философии. М., 1998.

4 Бытие, реальность и действительность мы пока будем использовать как
синонимы.

5 См.: Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 2:
Всемирно-исторические перспективы. М., 1998. С. 54, 57.

6 Ср.: Эпштейн М. Н. Философия возможного. СПб., 2001.

7 См., напр.: Гамильтон Дж., Смит. Э. и др. Виртуальная реальность //
Бизнес уик. 1993. №1. С. 28-36; Носов Н.А. Виртуальная реальность // Вопросы
философии. 1999. № 10. С. 152-164.

8 См.: Бубер М. Я и Ты // Бубер М. Два образа веры. М., 1995. С. 15-92. См.
также: Франк С. Л. Духовные основы общества. Введение в социальную филосо­
фию // Русское зарубежье. Из истории социальной и правовой мысли. Л., 1991.

9 Ср., напр., такую трактовку множественности: Сартр Ж. П. Марксизм и эк­
зистенциализм // Сартр Ж. П. Проблемы метода. М., 1994. О множественности
также охотно рассуждают те, кто работает в рамках структурно-функциональ­
ного анализа, понимаемого в широком смысле (см., напр.: Кондратьев И. Д. Ос­
новные проблемы экономической статики и динамики // Социологос. Вып. 1. М.,
1991. С. 54-108). Здесь множественность именуется «совокупностью элементов» и
осмыслена фундаментальная роль этой «совокупности элементов» для самой идеи
социального. См. также: Чернов Г.Ю. Проблема «массового»: анализ, контуры,
подходы. Брянск, 1997. Необходимо обратить особое внимание на такую частную
социальную науку, как демография. Она изучает саму множественность людей как
таковую в ее динамике и распределении в пространстве. В демографии поэтому
налицо социально-философский потенциал, еще недостаточно раскрытый.

10 Эта дефиниция Ханны Арендт в дальнейшем будет у нас рабочей. См.:
Арендт X. Ситуация человека // Вопросы философии. 1998. №11. С. 132. Пер­
спективы клонирования людей порождают некоторые новые возможности для бы­
тия множественности. В фантастической форме см. об этом: Буджолд Л. М. Танец
отражений. М., 2000.

11 Фундаментальность социальных отношений для понимания общества вид­
на уже из зачина «Политики» Аристотеля: «...всякое государство представляет
собой своего рода общение... То общение, которое является наиболее важным и
обнимает собой все остальные общения... называется государством или общением
политическим» {Аристотель. Политика 1252 а // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М
1983. С. 376). Здесь следует иметь в виду, что для Аристотеля нет различия межчУ
понятиями «общение» и «отношение», а также то, что для него «государство» (,ли
полис) по существу тождественно нашему понятию социума.

12 Кожев А. Введение в чтение Гегеля. Вместо введения // Новое литера УР н °е
обозрение. 1995. №13. С. 61.

13 «Социальным „отношением" мы будем называть поведение неско/° ких лю ~
дей, соотнесенное по своему смыслу друг с другом и ориентирующее на это»
(Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избраннь^ произведе­
ния. М., 1990. С. 630).

14 Метафора зеркала важна для социальной философии, что о°бенно подчер­
кивалось Ж. Лаканом.

15 Схема «общее -особенное -единичное», широко распространенная в
школьной философии, лишь грубо отражает все многообразие отношений, пред­
ставленных в иерархической и сетчатой системе соподчинений сингулярностей
внутри единого. Поэтому социальная реальность как бытие множественности мо­
жет быть раскрыта в различных аспектах.

16 Арендт X. Ситуация человека. С. 13J-

17 См., напр.: Philanthropy. Four Views. New Brunswick; London, 1988.

18 «Равенство -в отличие от всего, что входит в простое существование, -не
дано нам, но есть результат человеческой организации, поскольку она руковод­
ствуется принципом справедливости. Мы не рожден^ равными; мы становимся
равными как члены какой-то групы в силу нашего решения взаимно гарантиро­
вать друг другу равные права. Каша политическая жизнь основана на допущении,
что через организацию мы мо-^ем создать условия равенства, так как человек спо­
собен совместно действовать в общем мире, изменять и строить его только вместе
с равными себе» (Arendt 1- The Human Condition. Chicago; London, 1958. P. 9).

19 Напомним сино1* 1Мы: толерантность, лояльность, терпимость, веротерпи­
мость плюрализм. В плане практической этики толерантность развертывается
как принцип снисхо> ителъности. Фундаментальной идеи человеческой мудрости.
Призыв к взаимн<~ и снисходительности встречается в самых различных мировоз­
зренческих сист,мах > как итоговая мудрость он возникает и в натуралистическом
видении мира- «А что же должны делать люди, плохо понимающие самих себя и
еще хуже__ Фугих? Ответ прост: быть снисходительными» (Дольник В. Р. Непо­
слушное д> тя биосферы. Беседы о человеке в компании птиц и зверей. М., 1994.

20 >1ы имеем в виду, что «мир» представляет собой сложный развивающийся
npou-° c социально-политических отношений.

-" См.: Кроне Б. Либеральная концепция как концепция жизни // Вестник ЬЛ"У. Сер. 7. 1997. №2. С. 44-53.

22 Ср. понятие «массы» в: Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или
Конец социального. Екатеринбург, 2000.

23 «Для единства духа фундаментально именно различие, более того, само
единство есть не что иное, как процесс различий, ведь неразличимое единство -
мертвая и неподвижная математическая абстракция, где нет уже жизни» (Кроне Б.
Антология сочинений по философии. История. Экономика. Право. Этика. Поэзия.
СПб., 1999. С. 7).

24 Греч.: «борьба, состязание».

25 У греков агон был развит особенно сильно. Неудержимое стремление к лю­
бым соревнованиям почти во всех сферах общественной жизни - отличительная
черта греческого быта. Главную роль играли спортивные (гимнастические), худо­
жественные (поэтические и музыкальные) и конные соревнования. Агонистика в
Древней Греции противопоставлялась атлетике (профессиональному спорту) (см.:
Словарь античности. М., 1989. С. 14).

26 Небезынтересна будет литература по социалистическому соревнованию как
опыт искусственного конструирования агона: Ленин В. И., Сталин И. В. О соци­
алистическом соревновании. М., 1941; Крупенькин В. И. Социалистическое сорев­
нование как форма управления общественным производством (вопросы теории):
Автореф. дис. ... канд. экон. наук. JI., 1979; Созидательная сила социалистиче­
ского соревнования. По материалам Всесоюзной научно-практической конферен­
ции в Ленинграде (12-14 апреля 1979 г.) / Под общ. ред. Е. М. Тяжельникова. М.,
1979; Репкова А. А. Развитие социалистического соревнования на современном эта­
пе общенародной кооперации труда: Автореф. дис. ... канд. экон. наук. М., 1979;
Степанов В. А. Социалистическое соревнование в системе производственных отно­
шений социализма // Труды преподавателей политической экономии вузов Повол­
жья. Вып. 2. Казань, 1968. С. 204-210. В статье В. А. Степанова дается любопытная

периодизация социалистического соревнования в СССР: 1) коммунистические суб­ботники и ударничество (плавную роль играет физическая сила); 2) стахановское движение (главную роль играет техника); 3) движение за коммунистический труд (соревнование на основе науки). В целом же литература по социалистическому соревнованию представляет- собой жестко идеологизированные тексты, где вычле­нить социально-философское содер>лание довольно сложно.

27 Ясно, что пх;подин и раб понимаются здесь не в конкретно-социологиче­
ском смысле, скажем -применительно Л так называемым рабовладельческим об­
ществам, а метафизически, как, например. в «Феноменологии духа» Гегеля (см.:
Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. СПб., /992. С. 103).

28 Так его интерпретирует Дж. Ролз. См.." Ролз Д ж - Теория справедливости.
Новосибирск, 1995.

29 См., напр.: Егоров И. А. Принцип свободы.*""< основание общей теории ре­
гуляции // Вопросы философии. 2000. №3. С. 3-21.

30 «Это начало не то ж е самое, что начало мира. ■ это начало не чего-то, но
кого-то, кто сам есть начиш{ п-ель. С созданием человека в МИ Р приходит сам прин­
цип начала, что, конечно, е,гть лишь другой способ сказав " ь > что принцип свободы
был сотворен, когда был со 1 творен человек, но не до этого» (лрендт л. Ситуация
человека. С. 137). При этом мы должны иметь в виду, что деял. °льность не только
активность, но и недеяти; (см. исследования В. Б. Стрих о недл."* янии)-

31 Разорванность стимула и реакции стоит на запрете, кото, г>ы й есть Фунда­
ментальная категория социальной философии (см.: Дзыгивский П. " Запрет как
форма социальной идентификации: Автореф. дис. ... канд. филос. наук. СПб.,
1997).

32 См.: Гайденко П.П. Почему проблема бытия так актуальна се.* , °Д ня - //
Гайденко П. П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология XX в. С. 46с - 480. -
П. П. Гайденко показывает, что утопизм начинает с неприятия зла в мире и „закан­
чивает неприятием самого бытия. См. также утверждение о «трагическом oi тыте
неудачного управления культурой»: Котылев А. Ю. Метаморфозы игры в ку^. 1Ь ~
туре переходного типа. (На материале эпохи становления советской культурыj
Россия 1917-1933: Автореф. дис. ... канд. культурологии. СПб., 2000. С.4.

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших дея­телей. 7-е изд. Т. 1. Пг., 1915. С. 12.

34 Бахтин М. М. К философии поступка // Бахтин М. М. Работы 1920-х годов. Киев, 1994. С. 12.

«Действие, в отличие от производства, невозможно в изоляции; быть изо­лированным значит быть лишенным способности действовать. Действие и речь нуждаются в окружающем присутствии других не меньше, чем производство нуж­дается в окружающем присутствии природы из-за ее материала и мира, в котором помещается завершенный продукт. Производство окружено миром и находится в постоянном контакте с ним: действие и речь окружены сплетением действий и слов других людей и находятся с ним в постоянном контакте» (Арендт X. Ситуация че­ловека. С. 138). X. Арендт подчеркивает «общественный характер» деятельности в противоположность «природному характеру» производства.

«Социальное действие, подобно любому другому поведению, может быть: 1) целерационалъным, если в основе его лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей и использование этого ожидания в каче­стве „условий" или „средств" для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели; 2) ценностно-рациональным, основанным на вере в безуслов­ную - эстетическую, религиозную или любу! о другую - самодовлеющую ценность определенного поведения как такового, неза висимо от того, к чему оно приведет; 3) аффективным, прежде всего эмоциональ ным, т. е. обусловле! шым аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4 ) традиционным, т. >э. основанным на длительной привычке» (Вебер М. Основные социологические понятия. С. 628).

37 Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. М., 1992. С. 12.

38 Добрая воля в такие эпохи, естественно, дефицитна.

39 Предлагаемые нами названия условны и не являются общеприня­
тыми.

40 См., напр.: Яковлев А. Почему в России воз!ложен безрисковый уход от на­
логов? // Вопросы экономики. 2000. №11; Сатуев Р. С. Экономическая преступ­
ность в финансово-кредитной системе. М., 2000; Максимов А. А. Бандиты в белых
воротничках: как разворовывали Россию. М., 1999. Интересно сопоставить тоталь­
ную коррупцию в постсоветской России и мир инлриг при дворе Людовика XVI
(см.: Фор Э. Опала Тюрго. 12 мая 1776 г. М., 1979).

41 Уже в «Жерминале» Э. Золя в качестве анархиста-террориста выведен рус­
ский по фамилии Северин, взрывающий шахту с находящимися там рабочими
только для того, чтобы подтолкнуть общенациональны)* социальный взрыв, рево­
люцию.

42 Галерея выдающихся радикалов может быть начат "а с деятелей круга Нерона
и Флавиев (вторая половина I в. н. э.). Речь идет о так на;)ываемых сенаторах мень­
шинства, одного из которых Тацит характеризовал слова! ли audax, callidus, proratus
(«наглый, горячий, рьяный»). Далее мы выхватываем из тьмы истории Бакунина.
Существенна внутренняя близость ценностей Бакунина и Ницше, а также глубин­
ная близость Ницше и молодого Маркса. Тезис «воли к в пасти» у Ницше, с одной
стороны, и мысль о развитии «всех сущностных сил безотносительно к заранее
заданному масштабу» (знаменитый 11-й тезис о Фейербахе) у Маркса, с другой,
внутренне близки. В марксизме сильно выраженный момент радикализма пред­
стает как учение о диктатуре пролетариата, а также как т е ория социалистической
революции. В этом отношении весьма существенна книга Ж. Дюкло «Бакунин и
Маркс: тень и свет». С позиций еврокоммунизма она раскрывает радикалистские
(Бакунин) и либералистские (поздний Маркс) тенденции ii социалистическом дви­
жении XIX в.

43 В. И. Ленин, как и большинство лидеров русской ре вол юции, остается в этом
отношении загадкой. Никаких исповедальных текстов! (Т/лчэр Яковлев пытался ис­
следовать так называемую автобиографию Ленина, однако почти совершенно без­
успешно.) По-видимому, саморазоблачительный смысл ^/споведи был понят в боль­
шевистской пропагандистской машине, а потому различные формы исповеди во­
ждей были либо уничтожены, либо закрыты.

44 См. об этом: Пригомсин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. М., 1989; Ва-
силъкова В. В. Порядок и хаос в развитии социальны)/; систем. Оинергетика и тео­
рия социальной самоорганизации. СПб., 1999. См. тг/жже социологическую лите­
ратуру по социальной структуре и социальным изменениям; НсШр.: Schafers В.
Gesellschaftlicher Wandel in Deutschland. Ein Stundnbuch zur So^ialstruktur und
Sozialgeschichte. 6. Aufl. Stuttgart, 1995.

45 Kahn C. Anaximander and the Origins of Greek Cosmology. New York, 1960.
P. 193.

46 См.: Аверинцев С. С. Порядок космоса и порядок истории в м ировоззрении
раннего средневековья // Античность и Византия. М., 1975. С. 266-2,185.

47 Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаи<-: ! [еский ритуал
в фольклорных и раннелитературных памятниках!. М., 1988. С. 7-60:

48 См. установки социальной феноменологии:"Новые направлен*ш социологи­
ческой теории. М., 1978. 1

49 См.: Вагнер Р. Произведение искусства будущего // Вагнер ij 3 . Избранные
работы. М., 1978. С. 142-261. |

50 См.: Лосев А. Ф. Хаос // Мифы народов ми ра: Энциклопедия: "\В 2 т. 2-е изд.
Т. 2. М., 1992. С. 579-581. | !

51 См. классическую социологическую работу: Хьюз Э. Ч. Институты //
РЖ. 11.2004.01.018.

52 В связи с этим необходимо заметить, что многие проекты социального
устройства, типы социального порядка берут за основу какой-нибудь один соци­
альный институт как базовый. Собственно, утопии предстают чаще всего как та­
кого рода «моноинституциональные» проекты социального устройства. Подобное
подчинение одних социальных институтов другому оказывает деформирующее воз­
действие на социальный порядок в целом. Наиболее типичные образцы здесь, на­
пример, теократическое общество, построенное по типу церкви как социального
института, милитаризованное общество, построенное по армейскому типу, обще­
ство как учебное заведение, общество как театр. Новоевропейская цивилизация
также строится по типу еще одного из своих социальных институтов - фабрики.
Собственно, идеальное общество - это некий производящий организм, где госу­
дарство занято главным образом организацией эффективного производства, обес­
печением его ресурсами и т. д. Армия охраняет это производство, а культура и
религия обслуживают духовные запросы потребителей, повышая тем самым про­
изводительность труда.

53 Гефтер М. Я. Вогросы истории капиталистической России. Свердловск,
1972. С. 83-87; см. также Яшсол-ьский С. А. Аграрная экономика, сельская общ­
ность и проблема социалшо-экономических укладов // Вопросы философии. 2001.
№ 12. С. 16-27.

54 См.: Новгородцев П. И. Нравственный идеализм в философии права // Про­
блемы идеализма. М., 1932. С. 296.

55 «Проникая общественное бытие, право сообщает отношениям властвова­
ния черты духовной жизни, социальной группе сообщает черты духовного обще­
ния, спиритуализирует власть и персонализирует членов социальной группы» (Гес-
сен С. И. Избранные сочинения. М., 1999. С. 777).

56 См.: Rawls J. Theory of Justice. Oxford, 1972; Ролз Док. Теория справедли­
вости.

57 Там же. С. 19. -Необходимо упомянуть и еще одно понятие, которое обрисо­
вывает этический аспект социального порядка: понятие честности. «Концепция
справедливости и честности - одно и то же» (Там же. С. 27).

58 Из последних работ по проблеме социальных закономерностей см.: Тихо­
нов В. Будущее человеческой цивилизации и России. Закономерности развития
человеческого общества. М., 1996.

59 «Все божества олицетзоряют закон: все они - законодатели и закономерны
сами» (Вяч. Иванов).

60 Мы видели, что такого, рода суждение коренится в самом тезисе о социаль­
ности как множественности (единстве равенства и различия).

61 См. работы В. Быстрое^

62 См.: Пигров К. С. Куль^рное пространство-время и три модели возрожде­
ния России // Вестник СПбГУ.Сер.6. 1993. Вып. 4 (27).

63 См.: Ясперс К. Истоки истории и ее цель // Ясперс К. Смысл и назначение
истории. М., 1991. С. 32 ел.

64 См.: Artndt H. On Revolution. New York, 1963. Цит. по: Трубина Е. Г. Иден­
тичность в ми[зе множественности: прозрения Ханны Арендт // Вопросы филосо­
фии. 1998. № |1. С. 120.

65 В недавнем прошлом мы мыслили лишь два варианта современного соци­
ального порядка: капитализм и социализм.

66 О творческом и правящем Меньшинстве см.: Тойнби А. Постижение истории.
М., 1991. См.Ггакже: Ильин И. А\0 воспитании национальной элиты. М., 2001.

67 Греч, «иерархия» - от ierol («священный») и arche («власть»).

68 Для марксизма, например, ^то так называемый базис, система объективных
производственных отношений, независимых от воли и сознания людей. «Великая
историческая заслуга Маркса и Энгельса состояла в том, что они из всей сово­
купности общественных отношений, образующих данное общество, выделили от-

ношения материальные как реальный базис, основание общества, а идеологические отношения рассматривали как надстройку, вырастающую на данном базисе и им обусловленную» (Константинов Ф. Базис и надстройка // Философская энцик­лопедия. Т. 1. М., 1960. С. 122). Дж. Ролз выделяет базовую структуру общества, но его позиция по существу противоположна марксизму в содержательном отно­шении. «Для нас главный субъект справедливости - базисная структура общества, или, более точно, способы, которыми силовые социальные институты распределя­ют фундаментальные права и обязанности и определяют разделения преимуществ социальной кооперации» (Ролз Дж. Теория справедливости. С. 22). Иерархия в социальном порядке может рассматриваться и как реализация в социуме соотно­шения Сверх-Я, Я и Оно (З.Фрейд): социум образует некую надындивидуальную структуру, состоящую из этих трех элементов, где Сверх-Я всегда оказывается «сверху» в иерархии, а Оно-«снизу». Это Оно есть базовая структура социу­ма. «„Сверх-Я", совесть, чувство вины, потребность в наказании, раскаяние. Все они обозначают разные стороны одного и того же отношения. „Сверх-Я" -это от­крытая нами инстанция, а совесть - одна из приписываемых „Сверх-Я" функций. Совесть осуществляет надзор, суд над действиями и умыслами „Я", она действу­ет как цензор. Чувство вины, жестокость „Сверх-Я" -это, как и в случае суровой совести, ощущаемая „Я" слежка, контроль за напряженными стремлениями, взаи­моотношениями стремлений „Я" и требований „Сверх-Я". Лежащий в основе всего этого отношения страх перед критической инстанцией, потребность в наказании - это проявление инстинкта „Я", сделавшегося мазохистским под влиянием садисти­ческого „Сверх-Я". Иначе говоря, „Я" употребляет часть имеющегося у него внут­реннего деструктивного влечения для установления эротической связи со „Сверх-Я"» (Фрейд 3. Недовольство культурой // Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Куль­тура. М., 1992. С. 126).

69 См., напр.: Соловьев А. А. Демократия или деспотизм: случайность или
закономерность // Философия и цивилизация. СПб., 1997. С. 60-64.

70 Идея демократии зародилась впервые в Античности, а затем была разви­
та в христианстве. Благодаря демократии античный гражданин чувствовал себя
(почти) равным богу. В противоположность этому господство общества над чело­
веком первоначально обосновывается господством Бога и реализуется чаще всего
в господстве деспота, представляющего общество. В древней Азии мы наблюда­
ем, что правители - это либо боги, либо их потомки. Отдельный человек не имеет
ценности. Только каста может придать ему место в универсуме. В христианстве
признание бессмертной души у каждого человека определяет его достоинство, что
выступает необходимой предпосылкой для новоевропейской демократии. Однако
ныне данный тип демократии в значительной мере зашел в тупик. Это связано
не только с усложнением общества и его «омассовлением», но и с тем, что необы­
чайно увеличилась роль сокрытого в социуме, а вместе с тем роль секретных
служб и лжи в общественных коммуникациях. По идее, осуществлять демократи­
ческие процедуры должны грамотные, понимающие, просвещенные люди, но само
просвещение представляет сегодня большую проблему. По существу просвещение
дезавуировано ложью. Сплачивающая социум информация распространяется по
средствам массовой коммуникации. СМИ устроены так, что они всю информацию
облекают в занимательную форму. Люди смотрят ТВ главным образом не потому,
что это «полезно», а потому, что это «интересно». Но именно в эту «интересную»
информацию более или менее незаметно вкрапливается та или иная ценностная
установка, служащая интересам владельцев, скажем, определенного телевизионно­
го канала. Через СМИ, таким образом, осуществляется управление общественным
мнением и результатами демократического голосования. По существу это голосо­
вание больше не демократическое. Решение, которое принимает народ на выборах,
есть в конечном счете решение тех, кто владеет СМИ.

«Ведь властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и

прямо от рождения некоторые существа различаются в том отношении, что одни из них как бы предназначены к подчинению, другие к властвованию. Существует множество разновидностей властвующих и подчиненных, однако чем выше стоят подчиненные, тем более совершенна сама власть над ними; так, например, власть над человеком более совершенна, чем власть над животным» (Аристотель. По­литика 1524 а 30. С. 3 82).

72 Моделью отношения элиты и народа выступает отношение художника и
общества, артистов ы публики. О. Уайльда однажды спросили, что он думает о
постановке новой пьесы. «Пьеса была блестящей, а вот зрители провалились», -
ответил известный парадоксалист. Это как раз выражение того клише, которое
возлагает ответственность за происходящее на народ (см.: Русская литература.
1998. №2. С. 74).

73 Этот термин был введен Э. Дюркгеймом и использовался им для того, что­
бы прежде всего дать анализ некоторых «ненормальных» форм разделения труда.
Вообще, разделение труда, по Дюркгейму, должно приводить к усилению соци­
ального порядка, к усилению солидарности, «ненормальное» же разделение труда
расшатывает социальный порядок, ослабляет солидарность; социальные правила
не в силах регламентировать отношения социальных органов.

74 Ускорение исторического времени здесь существенно; налицо, как правило,
цепная реакция, где события нарастают, как снежная лавина.

75 «Эпохи, подобные той, что пережила Россия (имеется в виду революция
1905-1907 гг. - К. П.), всегда характеризуются понятием взрыва, и не без осно­
вания; крушение устоев, вчера еще казавшихся прочными, неожиданные и часто
роковые перемещения отдельных лиц и групп населения, стесненная репрессиями
общественная атмосфера, бурный ход событий, радикализм правительства, счита­
ющего себя обязанным ликвидировать государственное бедствие; злоупотребления,
обычные при таких чрезвычайных условиях жизни, - все выносит государствен­
ный организм далеко за пределы повседневности. .. » (см.: Обнинский В. П. Новый
строй. Ч. 1: Манифест 17 октября 1905 г.- 8 июля 1906 г.; ч. 2: Реакция. М., 1911).

76 Применительно к обществу коллапс - это метафора, поэтому нужно пояс­
нить, что имеется в виду под коллапсом в естественных науках. По латыни collap-
sus - «упавший». В медицине коллапс - угрожающее жизни состояние. Оно харак­
теризуется падением кровяного давления, ухудшением кровоснабжения жизненно
важных органов. Внешне это проявляется как резкая слабость, заостренные черты
лица, бледность, холод в конечностях. Говорят также и о гравитационном кол­
лапсе - это катастрофически быстрое сжатие массивных космических тел (звезд)
под действием гравитационных сил. При определенных условиях гравитационный
коллапс может привести к возникновению «черной дыры».

77 См.: Котылев А. Ю. Метаморфозы игры в культуре переходного типа. ..

78 См.: Пигров К. С. Оборачивание метода и превращенные формы в процессе
исторического творчества // Материалистическое учение К. Маркса и современ­
ность. Л., 1984.

79 Перед нами наследие мощной консервативной традиции, идущей еще от Го­
мера и Платона через Августина к Монтеню и Макиавелли. Уже в «Илиаде» вы­
ведена фигура Терсита (Ферсита), по существу, образ «первого революционера»,
поднявшего голос против царей, затеявших бесконечную Троянскую войну и не
думающих об интересах рядовых воинов. Гомер не жалеет черной краски, чтобы
обрисовать этого борца с царями. Монтень говорит: «Мне кажется в высшей сте­
пени несправедливым стремление подчинить отстоявшиеся общественные правила
и учреждения непостоянству частного произвола... и, тем более, предпринимать
против законов божеских то, чего не потерпела бы ни одна власть на свете в от­
ношении законов гражданских; (...) самое большее, на что мы способны, это объ­
яснять и распространять применение уже принятого, но отнюдь не отменять его и
заменять новым» (Монтень М. Опыты. М., 1991. С. 98). Ему вторит Макиавелли:

«... надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми» (Макьявелли Н. Государь // Жизнь Никколо Макьявелли. СПб., 1993. С 259).

80 Неймер Ю. Л. Зло // СО: Современное общество (X "арьков). 1993. № 1. С. 94-
108 (см.: РЖ. 3.96.01.018).

81 В Санкт-Петербурге все еще сохраняется площад! > Восстания: это свиде­
тельствует о том, что «восстание» само по себе предстает ь ;ак ценность. Правда, в
народном сознании смысл этот совершенно стерся, и площа; \ь Восстания называют
«Воссташкой».

82 Французская революция длилась с относительными перерывами с 1789 по
1871 г., почти 100 лет. Тот сложный процесс, который начале я на территории Рос­
сийской империи в январе 1905 г., по-видимому, не завершен и по сей день.

83 «Слово „революция" звучит романтично. Но она всегд;1 трагедия для стра­
ны, для миллионов людей, это огромные жертвы, социальны-.; и психологические
перегрузки. Сама революция - жестокий приговор элитам старого режима, рас­
плата за их неспособность своевременно провести необходимые реформы, обеспе­
чить эволюционное развитие событий» (Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед. М.,
1997. С. 8).

84 В XX в. слово «революция» становится публицистическим илише («культур­
ная революция», «сексуальная революция», «научно-техническая революция»),

85 Неоднократно проводилась параллель между социалистической идеей рево­
люции и христианской идеей Страшного суда. И точно так же, к,ак первые христи­
ане ожидали конца мира буквально в ближайшие годы, а иные" верующие прак­
тически готовились к нему, отцы-основатели социалистических к онцепций полага­
ли, что всемирная социалистическая революция вот-вот наступит. Так, К.Маркс и
Ф. Энгельс революцию 1848 г. в Западной Европе приняли вначале за первые рас­
каты всемирной социалистической революции. В. И. Леш-ш в 1913 г. также пола­
гал, что Октябрь в России есть пролог всемирного социалистического переворота.
Эта идея вдохновляла деятелей III Интернационала. Однако как с укреплением
социального института христианства вопрос о сроках Страшного суда стал про­
сто «неприличным», так и по мере институционального развития социализма стал
«бестактным» вопрос о конкретных сроках наступления всемирной социалистиче­
ской революции.

86 См., напр.: Гроций Г. О праве войны и мира. М., 1956; Ильин И. А. Духов­
ный смысл войны. М., 1915; Мировая война в цифрах. М.; Л., i".931-; Лрудон П.-Ж.
Война и мир. Исследование о принципе и содержании международного права. М.,
1864; Фрейд 3. Почему война? // Философия о будущем человечества. М., 1990.
С. 73-84; Раушепбах Б. «Звездные войны» и возможность возникновения несанк­
ционированного ядерного конфликта // Мир науки. 1987. №2; Тиибергеп Я., Фи­
шер Д. Война и благоденствие. Интеграция политики обеспечения безопасности
в социально-экономическую политику. М., 1988; Урланис Б. Ц. История военных
потерь. Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооруженных сил Ев­
ропейских стран в войнах XVII-XX вв. (историко-статистическое исследование).
СПб., 1994; Child J. W. Nuclear War: The Moral Dimension. New Brunswick; London,
1986.

87 См., напр.: Киселев Г. С. Трагедия общества и человека: попытка осмысле­
ния опыта советской истории. М., 1992.

88 Что касается «мировой катастрофы», то Елей Спейн, например, указывает
три возможных объяснения катастроф: технократическое, духовное и историософ­
ское (см.: Салайчик Я. Киносценарий Льва Лунца «Восстание вещей» и тема миро­
вой катастрофы в литературе XX в. // Русская литература. 1998. №2, С. 137-142).

89 См., напр.: Неймер Ю. Л. Зло.

90 См., напр., рассмотрение историософской теории «казней Божиих»: Милъ-
к ов В. В. Осмысление истории в Древней Руси. М., 1997.

91 См., напр.: Jaspers К. Die Schuldfrage. Von der politischen Haftung Deutsch-
lands. Miinchen, 1965.

92 Goldstein A. P. The Psychology of Vandalism. New York; London, 1996.

93 Обсуждая эту тем;", необходимо иметь в виду работу X. Арендт «Эйхман в
Иерусалиме: Банальности зла» {Arendt H. Eichmann in Jerusalem: The Banality of
Evil. New York, 1963).

94 Дело было в аудкгории факультета социологии СПбГУ в 1995 г.

95 Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.: В 100 т. Т. 53. М., 1953. С. 7.

96 «Были предприняты эксперименты, при которых подопытных животных со­
держали в перенаселенной среде без каких-либо иных дополнительных лишений.
Эти эксперименты показали, что у животных в таких условиях происходит увели­
чение надпочечных желез. Результатом перенаселенной среды являются также сер­
дечные болезни. .. Некоторые животные реагируют на перенаселенность не только
вымиранием. .. В месяцы перенаселенности лемминги становятся очень нервными.
Они суетятся как безумные... Во время перенаселения огромные стада леммин­
гов устремляются к морскому побережью. Будучи хорошими пловцами, они бес­
страшно входят в воду, по-видимому принимая море за широкую реку, и, конечно,
тонут... Стоило только увеличить численность леммингов в виварии на несколь­
ко животных или даже на одно, как для большинства из них жизнь становилась
нестерпимой. Вместо того чтобы устраивать дружеские потасовки, они становились
на задние лапы и пытались схватить противника за глотку своими оскаленными
клыками... Другие животные. .. имеют другие способы борьбы с перенаселенно­
стью. Если они обнаруживают, что место их обитания стало слишком тесным, они
резко меняют свои „социальные взаимоотношения". Они создают порядок, основы­
вающийся на принципе господства, который в новой биологической терминологии
называется простазией (в переводе с греческого „стоящий впереди"). Этому обще­
ственному порядку сопутствует агрессивность, и хотя она не приводит к массовому
кровопролитию, но доводит до массовых недоразумений. .. Как только живущие в
тесноте животные начинают действовать друг другу на нервы, они создают опреде­
ленные иерархии» (Кэрригер С. Дикое наследство природы. М., 1969. С. 149-152).

97 См.: Гоббс Т. Избранные произведения: В 2 т. Т. 2. М., 1964. С. 152-153.

98 Гегель. Философия права // Гегель. Собр. соч.: [В 14 т.]. Т. 7. М.; Л., 1934.
С. 34-35. Аналитический разбор см.: Легова Е. С. Гегель об истоках злой воли //
Вопросы философии. 1996. №11. С. 32-42.

99 «С трех сторон нам угрожают страдания: со стороны нашего собственного
тела, приговоренного к упадку и разложению, предупредительными сигналами ко­
торых являются боль и страх, без них нам тоже не обойтись. Со стороны внешнего
мира, который может яростно обрушить на нас свои огромные, неумолимые и раз­
рушительные силы. И, наконец, со стороны наших отношений с другими людьми.
Страдания... из последнего источника, вероятно, воспринимаются нами болезнен­
нее всех остальных; мы склонны считать их каким-то излишеством, хотя они ни­
чуть не менее неизбежны и неотвратимы, чем страдания иного происхождения»
(Фрейд 3. Недовольство культурой. С. 77).

См.: Линдблад Я. Человек - ты, я, первозданный. М., 1991. С. 58.

101 Ахиезер А. С. Об особенностях современного философствования. (Взгляд
из России) // Вопросы философии. 1998. №2. С.З.

102 Там же.

103 «... Всякая... личность-титан в своем безудержном самоутверждении хочет
решительно все на своем пути покорить себе. Но такая личность-титан существует
не одна, их очень много, и все они хотят своего абсолютного самоутверждения,
т. е. все они хотят подчинить прочих людей самим себе, над ними безгранично
властвовать и даже их уничтожить. Отсюда возникает конфликт и борьба одной
личности-титана с другой личностью-титаном, борьба не на живот, а на смерть. Все
такого рода титаны гибнут во взаимной борьбе в результате взаимного исключения

друг друга из круга людей, имеющих право на самостоятельное существование» (Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1982. С. 61).

104 Диденко Б. А. Хищная власть: зоопсихология сильных мира сего (Философ-
ско-публицистические эссе, посвященные проблеме зла, порождаемого властными
структурами). М., 1997.

105 См.: Штирнер М. Единственный и его достояние. М., 1906; Прудон П.-Ж.
Что такое собственность? М., 1998; Бакунин М. Бог и государство. М.; Пг., 1918;
и др.

106 Скажем, концентрация зла - руководство современной России: «Нынеш­
нее российское руководство является для России раковой опухолью. Оно не отдает
себе отчета, что погибнет вместе с огромным телом, к которому оно присосалось.
Даже не заметив, что именно оно его и убило» (Кьеза Дж. Прощай, Россия. М.,
1997. С. 79). Еще выразительнее эту тему развивает А.Солженицын: «19-21 ав­
густа 1991 могли стать звездным часом в истории России. События несли черты
настоящей революции: массовое воодушевление, не только общественности, но в
значительной мере и столичного народа... Вольные изъявления уличной толпы.
До горячего захлеба ощущение совершаемого великого переворота. .. Возглавите-
ли переворота имели славную возможность несколькими энергичными мерами в
корне изменить и всю обстановку внутри России, и внешние условия ее существо­
вания в раздавшемся тотчас,рсоре суверенитетов" союзных республик... Ничего
этого или подобного сделано не было. Главари переворота в короткие дни обма­
нули, предали надежды аплодирующей массы. Эти вожди, да и примкнувшие к
ним активисты, - первым и ярким шагом демократической победы избрали рас-
хват помещений, кабинетов в Кремле и на Старой площади, автомобилей, потом и
частных квартир. Таким делом и занялись они в самые ключевые дни, когда судьбу
России можно было формовать как теплый воск. Победившая, наскоро сплотив­
шаяся верхушка, войдя в очередной роковой акт Истории России, оказывается,
думала только о власти, скатившейся в руки нечаянным подарком, ни о чем дру­
гом» (Солженицын А. Россия в обвале. М., 1998. С. 13-14). Ясно, что таким же
«народным бедствием» может представать и руководство СССР, и руководство
США («империалистические круги»), и любое другое руководство.

107 Философия истории же, поскольку она может быть отличена от социальной
философии, развертывается по преимуществу в социальном времени. В этом от­
ношении философия истории есть философия социального времени. Множествен­
ность здесь не экстенсивна, а интенсивна. Философия истории мысляще исследует,
как один эпизод, одно событие, одно время, один период, одна эпоха сменяются
другими эпизодом, событием, временем, периодом, эпохой. Впрочем, необходимо
помнить о единстве двух форм бытия.

108 См.: Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по ис­
торической поэтике // Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986.
См. также: Ауэрбах Э. Мимесис. Изображение действительности в западноевро­
пейской литературе. . М.; СПб., 2000 (особенно гл. I и III, посвященные
гомеровскому и библейскому видению пространства-времени).

Эта дихотомия раскрыта в: Морозов К. Е. Проблема пространства-времени // Философия естествознания. М., 1966.

Такая позиция может быть реконструирована у Демокрита: «... в действи­тельности же существуют только атомы и пустота» (Маковелъский А. О. Древ­негреческие атомисты. Баку, 1946. С. 224). Обратим внимание, что время вообще не упоминается, а пространство здесь выражено как «пустота». Так происходят редукция пространства к вместилищу (пустота) и редукция бытия к его простран­ственной форме.

См.: Ньютон И. Математические начала натуральной философии // Со­брание трудов академика А.Н.Крылова: [В 12 т.]. Т. 7. М.; Л., 1936. С. 30. 2 Полемика Г. Лейбница с С. Кларком. Л., 1960. С. 84.

113 «... Пространство. .. конечно, не зависит от того или иного положения тел,
тем не менее оно является таким порядком, который делает возможным само рас­
положение тел и в силу которого они в своем существовании друг подле друга
обладают отношением расположения, подобно тому как время представляет собой
тот же порядок в смысле последовательности их существования» (Там же. С. 58).

114 О том, как жизнь создает свое собственное пространство-время в концеп­
ции В.И.Вернадского, см.: Аксенов Г. П. О научном одиночестве Вернадского //
Вопросы философии. 1993. №6. С. 74-87.

115 Б.Паскаль ярко описал эту Бездну, подчеркнув несоразмерность чело­
века и мира: «Пусть же рассмотрит человек всю природу в ее высоком и полном
величии; пусть перенесет свой взор с низших окружающих его предметов к то­
му блестящему светилу, которое, подобно вечной лампаде, освещает Вселенную.
Земля покажется ему тогда точкой в сравнении с необъятным кругом, описывае­
мым этим светилом; пусть он подивится тому, что этот необъятный круг в свою
очередь не больше, как очень мелкая точка в сравнении с путем, который описыва­
ют в небесном пространстве звезды. Но когда взор его остановится на этой грани,
пусть воображение уходит дальше: скорее утомится оно, чем истощится природа. ..
Весь этот видимый мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы.
Никакая мысль не обнимет ее» (Паскаль Б. Мысли. М., 1994. С. 63-64).

116 Цит. по: Вопросы философии. 1993. №2. С. 15. - Россиянам, которые состав­
ляют 3% населения Земли, сегодня принадлежит 13% суши, где сосредоточено 35%
мировых энергетических и биологических ресурсов и более половины военно-стра­
тегического сырья. На каждого жителя нашей страны приходится 11,7 условной
ресурсной единицы, на жителя США - 2 единицы, на жителя Западной Европы -
0,67 единицы. По ресурсам каждый из нас в шесть раз богаче американца.

117 См., напр.: Колосов В. А., Бородулина Н. А. Электоральные предпочтения
избирателей крупных городов России: типы и устойчивость // Полис. 2004. №4.
С. 70-79. - В современной России большие города все более выбирают правых, де­
ревня - левых.

118 См. исследования Л. В. Шиповаловой.

119 У исламских эзотериков железный век именуется «великим сокрытием»
(«гайба») (см.: Дугин А. Какое оно, будущее?.. // Наука и религия. 1996. №11.
С. 2-3).

120 Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого ра­
зума. М., 1936.

121 Формула Г. Форда I: «все можно сделать лучше».

122 См.: Гайдар Е. Т. Дни поражений и побед.

123 См.: Пигров К. С. Инновации как действительность современности // Вест­
ник СПбГУ. Сер. 6. 2000. Вып. 1. С. 4-12.

124 Гуссерль Э. Собр. соч. Т. I: Феноменология внутреннего сознания времени.
М., 1994.

125 Там же. С. 36, 39 ел.

126 «Все космическое несет на себе печать периодичности. В нем есть такт.
Все микрокосмическое полярно. Его существо целиком выражено в слове „против"
(gegen). В микрокосмическом имеется напряжение... Любое состояние бодрство­
вания представляет собой, в сущности, напряжение: „чувство" и „предмет", „я" и
„ты", „причина" и „следствие", „вещь" и „свойство"-все это расколото и напря­
жено, и где наступает разрядка (вот слово, исполненное глубокого смысла!), там
тотчас же дает о себе знать усталость микрокосмической стороны жизни, а в ко­
нечном счете наступает сон» (Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии
мировой истории. Т. 2. С. 6-7).

127 См., напр.: Кроне Б. Антология сочинений по философии. .. С. 10.

128 Напомним, что сон в буквальном смысле предстает как периодическое пси­
хическое состояние, характеризующееся обездвиженностью и отключенностью

Понятия времени и пространства являются одними из самых сложных философских категорий. На протяжении истории философии взгляды на пространство и время менялись несколько раз. Если во времена И. Ньютона господствовала субстанциональная концепция пространства и времени, то с начала ХХ столетия, а именно после создания А. Эйнштейном сначала специальной, а потом и общей теорий относительности, в науке, а также и в философии, утверждается реляционная концепция. В рамках этой концепции время рассматривается в единстве с пространством и движением, как одна из координат пространственно-временного континуума. В Философском энциклопедическом словаре (М., 2003) дается следующее определение времени: время есть форма возникновения, становления, течения, разрушения в мире, а также его самого вместе со всем тем, что к нему относится. Различают два вида времени – это объективное время и субъективное. Объективное время – это время, измеряемое отрезками пути небесных тел. Его необходимо отличать от субъективного , которое основано на осознании времени. Последнее зависит от содержания переживаний человека и является, главным образом, возможностью что-то делать, воспринимать. Именно понятие субъективного времени тесно связано с такими философскими категориями как жизнь, смысл и т.д.

По мнению великого немецкого философа, представителя экзистенциализма М. Хайдеггера, написавшего труд «Бытие и время», времени нет ни в субъекте, ни в объекте, ни «внутри», ни «вовне». Оно «есть» раньше любой субъективности и объективности, ибо оно является условием самой возможности для этого «раньше», для этого бытия (и бытия человека в том числе). Большую роль играет время как способ существования человека, в котором он необходимо должен переживать прошедшее, настоящее и будущее, поэтому время можно рассматривать как безусловную предпосылку бытия человека. По И. Канту, время является формальным априорным условием всех явлений вообще.

Существует еще один специфический подход к решению проблемы времени, в рамках которого выделяется понятие «исторического времени». Эпоха так называемого «исторического времени» охватывает приблизительно 6 тысяч лет, предисторического времени - несколько сот тысячелетий, геологического времени - несколько миллиардов лет, космическое время - бесконечно. Если допустить, что человек на Земле существует около 550 тысяч лет, и положить эти 550 тысяч равными одному двадцатичетырехчасовому дню, то тогда 6 тысяч лет исторического времени, то есть вся «мировая история», составят всего-навсего 16 последних минут жизни в течение этого дня.

В том же Философском энциклопедическом словаре пространство определяется как то, что является общим всем переживаниям, возникающим благодаря органам чувств. И. Кант в своей работе «Критика чистого разума» анализировал пространство как форму всех явлений внешних органов чувств, то есть как формальное свойство всякого восприятия внешнего мира, благодаря чему только и возможны наши внешние наглядные представления. Он доказал эмпирическую реальность пространства, то есть его априорность по отношению к опыту, и одновременно его трансцендентальную идеальность. Современная теория относительности отрицает конкретность пространства, тем самым «оно не создается из мира, но только затем уже привносится задним числом именно в метрику четырехмерного многообразия, которое возникает благодаря тому, что пространство и время связаны в единый (четырехмерный) континуум посредством скорости света» (М. Plank. Vom Relativen zum Absoluten, 1925).

В классической науке, сформировавшейся под влиянием идей Р. Декарта и И. Ньютона, вневременность, внеисторичность принимались как условия истинности. Однако такое положение уже не устраивало ученых неклассического периода. Требовалось переосмысление понятий времени и пространства не только в естествознании, но и в рамках формирующегося социально-гуманитарного познания возникали новые подходы к решению проблемы пространства и времени, которые учитывали специфику предмета социально-гуманитарных наук.

Свой подход к решению данной проблемы предложил великий российский ученый М. М. Бахтин. Он утверждал, что в гуманитарном знании познание мира должно строиться не в отвлечении от человека, как это делается в теоретизированном мире естественнонаучного рационализма, но на основе доверия целостному субъекту – человеку познающему. Тогда познание превращается в поступок ответственно мыслящего сознания и предстает как заинтересованное понимание. Отсюда и особая структура познавательного акта в социально-гуманитарном познании, которая предполагает временную, пространственную и смысловую вненаходимость. То есть традиционное бинарное отношение субъект – объект познания становится как минимум тернарным: субъект относится к объекту через систему ценностных или коммуникативных отношений, и сам предстает в двуединости я и другой, автор и герой.

М. М. Бахтин выделяет в качестве основы гуманитарного знания анализ текста. Текст для него – это первичная реальность и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины. Он концентрирует все особенности гуманитарного знания и познавательной деятельности – его коммуникативную, смыслополагающую и ценностную природу. Важнейшая форма анализа текста – выявление ценностно-мировоззренческих предпосылок гуманитарного знания, особенно тех, которые скрыты в содержании текста.

Необходимо учитывать как атрибут текста и его диалогичность, коммуникативную природу. Как результат познавательной деятельности текст одновременно синтезирует разные уровни и формы отображения действительности:

2) отображение философско-эстетических и других ценностей автора и через них – менталитета эпохи;

3) присутствие в диалоге текста двух сознаний, объективную возможность интерпретации его другим сознанием, другой культурой.

Выявление скрытого содержания текстов не имеет характера логического следования, опирается на догадки, гипотезы, требует прямых или косвенных доказательств правомерности выявленных предпосылок.

Еще одна особенность текста: исследователь, принадлежащий к другой культуре, может выявить скрытые смыслы, объективно существовавшие, но недоступные людям, выросшим в данной культуре.

Таким образом, текст обладает объективными свойствами, обеспечивающими ему реальное существование и передачу в культуре, причем не только в своей прямой функции – носителя информации, но и как явления культуры, ее гуманистических параметров, существующих в неявной форме и выступающих предпосылками разнообразных реконструкций и интерпретаций. Интерпретация текста представителями другой культуры значительно осложнена. Могут возникнуть межкультурные лакуны, пробелы, несовпадения. Философско-методологический анализ проблем и особенностей гуманистических текстов позволяет выявить приемы и способы решения принципиальной задачи гуманитарного знания – теоретическая реконструкция субъекта, стоящего за знанием, социально-историческая интерпретация культуры, породившей такого субъекта.

Новый подход М. М. Бахтина к понятиям пространства и времени в гуманитарном познании соединяет действующее познающие сознание и все, мыслимые пространственные и временные отношения в единый центр – «архитектоническое целое». При этом появляется эмоционально-волевое конкретное многообразие мира, в котором пространственный и временной моменты определяют мое действительно единственное место и действительный неповторимый исторический день и час свершения. Эти идеи близки философской герменевтике, в рамках которой время также осмысливается разными способами, с одной стороны, как роль временной дистанции между автором и интерпретатором, с другой, как параметр исторического разума и т.д.

Это «архитектоническое целое» находит свое выражение в понятии хронотопа, которое разрабатывает М. М. Бахтин. Хронотоп есть конкретное единство пространственно-временных характеристик для конкретной ситуации. Это единство пространственных и временных параметров, направленное на определение смысла. Впервые термин хронотоп был использован в психологии российским ученым А. А. Ухтомским. Широкое распространение в литературоведении, а затем в других социально-гуманитарных науках получил благодаря трудам М. М. Бахтина.

Хронотоп (от греч. chronos - время и topos - место) - изображение (отражение) времени и пространства в художественном произведении в их единстве, взаимосвязи и взаимовлиянии. Он воспроизводит пространственно-временную картину мира и организует композицию произведения, но при этом не прямо, непосредственно отображает время и пространство, а рисует их условный образ, поэтому в произведении искусства художественное время и художественное пространство не тождественны реальным, это именно образы времени и пространства со своими признаками и особенностями. Например, время в литературном произведении может быть либо соотнесено, либо не соотнесено с историческим, может быть непрерывным (линейно развертывающимся) или иметь временные перестановки, может быть намеренно замедлено автором или свернуто до ремарки. Может протекать параллельно в разных сюжетных линиях произведения (например, толстовский прием изображения в романе «Война и мир» одновременного действия в различных точках пространства). Создаваемое писателем художественное пространство - некая модель, картина мира, в котором происходит действие. Пространство может быть широким или узким, открытым или замкнутым, реальным (как в летописи) или вымышленным (как в сказке, в фантастическом произведении). Различные составляющие хронотопа в произведениях зачастую могут иметь символический смысл.

Кроме того, по мысли М.М. Бахтина, жанровая специфика произведения определяется, прежде всего, хронотопом (например, историческое или фантастическое время и пространство в балладе, эпическое время в произведениях эпических жанров, субъективно отраженные время и пространство в лирических и т.д.). По Бахтину, аксиологическая направленность пространственно-временного единства является главной, так как основная функция художественного произведения состоит в выражении личностной позиции, смысла. Поэтому вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопа. Иначе говоря, содержащиеся в произведении смыслы могут быть объективированы только через их пространственно-временное выражение. Причем, собственными хронотопами (и раскрываемыми ими смыслами) обладают и автор, и само произведение, и воспринимающий его читатель (слушатель, зритель). Таким образом, проявляется диалогичность бытия.

М. М. Бахтин наполнил это понятие культурно-историческим, ценностным смыслом. Для него пространство и время – это необходимые формы всякого, в том числе и гуманитарного познания. Это формы самой реальной действительности. В «художественном хронотопе» время сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Поэтому становится возможным превращение хронотопа в универсальную, фундаментальную категорию, которая может стать одним из принципиально новых оснований гносеологии, до сих пор в полной мере, не освоившей и даже избегающей конкретных пространственно-временных характеристик знания и познавательной деятельности.

Описание времени и пространства в социально-гуманитарном знании существенно отличается от их представления в естествознании. Основные особенности состоят в том, что развитие знания в науках о духе и культуре уже имеет в качестве неявной базовой предпосылки некоторую картину мира, включающую естественнонаучные представления о пространстве и времени. Не обращаясь к ним напрямую и не всегда осознавая их неявное присутствие, гуманитарии создают свои тексты на основе этих предпосылок. Вместе с тем в этих текстах формируются или применяются представления о пространстве и времени, характеризующие социум, культуру, историю, духовный мир человека, которые не имеют физической или биологической природы. Это социально-исторические время и пространство человеческого бытия и бытия человеческой культуры.

Рассмотрение проблемы времени в гуманитарном знании может опереться на важнейшие идеи философов, размышлявших о природе времени и пространства. Из концепции времени Канта следуют две идеи, важные для выяснения как форм присутствия времени в познании, с одной стороны, так и способов познания самого времени - с другой. Первая - это идея об априорности (а priori - до опыта) времени как необходимом представлении, лежащем в основе всего познания как его «общее условие возможности». Оно представлено аксиомами, главными из которых являются следующие; время имеет только одно измерение; различные времена существуют не вместе, а последовательно. Эти основоположения имеют значения правил, по которым вообще возможен опыт как следствие чувственного созерцания, они наставляют нас до опыта, а не посредством опыта, как априорное знание они необходимы и строго всеобщи.

Вторая важная идея, следующая из кантовского понимания времени, - это видение его как «формы внутреннего чувства, т.е. созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния», как «непосредственного условия внутренних явлений (нашей души)», определяющего отношение представлений в нашем внутреннем состоянии.

Французский мыслитель А. Бергсон, разработал концепцию времени как длительности. Как длительность, время предстает неделимым и целостным, предполагает проникновение прошлого и настоящего, творчество (творение) новых форм, их развитие. Введение Бергсоном понятия длительности свидетельствует об определенной философской переориентации, связанной со становлением исторического самосознания науки, с исследованием методологии исторического познания, попытками описывать саму реальность как историческую. Подобный подход является главным в феноменологии.

Итак, феноменологический метод анализа времени - это исключение объективного времени и рассмотрение внутреннего сознания времени на двух уровнях схватывания длительности и последовательности - уровне осознания времени и уровне темпоральности самого сознания. Феноменологические представления существенно меняют традиционные, часто упрощенные, наивно-реалистические представления о времени, преодоление которых служит условием понимания специфики времени в сфере «духа», общества и культуры.

Опираясь на идеи ведущих философских учений о времени, обратимся к конкретным областям социально-гуманитарного знания для рассмотрения опыта понимания времени и способов его представления в этой сфере.

Проблема времени в гуманитаристике фундаментальна, в той или иной степени она исследуется давно, однако скорее эмпирически, описательно, нежели концептуально. Проблема социального времени, специфика исторического времени, природа времени в различных социальных и гуманитарных науках - вот наиболее распространенные направления исследований, т.е. само течение времени порождает изменение. Такой подход соответствует достаточно давно осуществленному П. Сорокиным и Р. Мертоном различению «астрономического» и «социального» времени, долгое остававшемуся без внимания, хотя параллельно, например, в экономической литературе также нащупывалось различение времени двух типов - времени как «схемы мышления» и времени как «двигателя опыта». В исторических исследованиях присутствуют оба типа времени, хотя и в «разных пропорциях», что также зависит от того, идет ли речь о времени наблюдающего или действующего субъекта. Познание исторического времени происходит в «пространстве социальных наук», в частности политологии, экономики, социологии и психологии.

Особая тема, которой пока посвящено незаслуженно мало работ, - это введение фактора времени в художественные тексты, выяснение его роли, образа и способов присутствия, обратимости, изменения скорости протекания и многих других свойств, не присущих реальному физическому времени, но значимых в искусстве, культуре в целом. Так, М.М. Бахтин соединяет сознание и «все мыслимые пространственные и временные отношения» в единый центр. Переосмысливая категории пространства и времени в гуманитарном контексте, он ввел понятие хронотопа как конкретного единства пространственно-временных характеристик для конкретной ситуации. Бахтин оставил своего рода модель анализа темпоральных и пространственных отношений и способов их «введения» в художественные и литературоведческие тексты. Взяв термин «хронотоп» из естественнонаучных текстов А.А. Ухтомского, Бахтин не ограничился натуралистическим представлением о хронотопе как физическом единстве, целостности времени и пространства, но наполнил его гуманистическими, культурно-историческими и ценностными смыслами. Он стремится раскрыть роль этих форм в процессе художественного познания, «художественного видения». Обосновывая также необходимость единого термина, Бахтин объясняет, что в «художественном хронотопе» происходит «пересечение рядов и слияние примет» - «время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем».

В целом размышления над текстами Бахтина о формах времени и пространства в художественных и гуманитарных текстах приводят к мысли о возможности превращения хронотопа в универсальную, фундаментальную категорию, которая может стать одним из принципиально новых оснований эпистемологии, до сих пор в полной мере не освоившей и даже избегающей конкретных пространственно-временных характеристик знания и познавательной деятельности.