Александр Сергеевич Пушкин.

Стихотворения 1823-1836

Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,

О ты, певцу дубрав давно знакомый гений,

Воспоминание, рисуй передо мной

Волшебные места, где я живу душой,

Леса, где я любил, где чувство развивалось,

Где с первой юностью младенчество сливалось

И где, взлелеянный природой и мечтой,

Я знал поэзию, веселость и покой...

Веди, веди меня под липовые сени,

Всегда любезные моей свободной лени,

На берег озера, на тихий скат холмов!..

Да вновь увижу я ковры густых лугов,

И дряхлый пук дерев, и светлую долину,

И злачных берегов знакомую картину,

И в тихом озере, средь блещущих зыбей,

Станицу гордую спокойных лебедей.

Кто оковал ваш бег могучий,

Кто в пруд безмолвный и дремучий

Поток мятежный обратил?

Чей жезл волшебный поразил

Во мне надежду, скорбь и радость

И душу бурную

Дремотой лени усыпил?

Взыграйте, ветры, взройте воды,

Разрушьте гибельный оплот!

Где ты, гроза - символ свободы?

Промчись поверх невольных вод.

Тревожит поздное молчанье ночи темной.

Близ ложа моего печальная свеча

Горит; мои стихи, сливаясь и журча,

Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.

Во тьме твои глаза блистают предо мною,

Мне улыбаются, и звуки слышу я:

Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..

Завидую тебе, питомец моря смелый,

Под сенью парусов и в бурях поседелый!

Спокойной пристани давно ли ты достиг -

Давно ли тишины вкусил отрадный миг -

И вновь тебя зовут заманчивые волны.

Дай руку - в нас сердца единой страстью полны.

Для неба дального, для отдаленных стран

Оставим берега Европы обветшалой;

Ищу стихий других, земли жилец усталый;

Приветствую тебя, свободный океан.

Надеждой сладостной младенчески дыша,

Когда бы верил я, что некогда душа,

От тленья убежав, уносит мысли вечны,

И память, и любовь в пучины бесконечны, -

Клянусь! давно бы я оставил этот мир:

Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,

И улетел в страну свободы, наслаждений,

В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений,

Где мысль одна плывет в небесной чистоте...

Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;

Мой ум упорствует, надежду презирает...

Ничтожество меня за гробом ожидает...

Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!

Мне страшно... И на жизнь гляжу печален вновь,

И долго жить хочу, чтоб долго образ милый

Таился и пылал в душе моей унылой.

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия -

И взоры дев, и шум дубровы,

И ночью пенье соловья, -

Когда возвышенные чувства,

Свобода, слава и любовь

И вдохновенные искусства

Так сильно волновали кровь, -

Часы надежд и наслаждений

Тоской внезапной осеня,

Тогда какой-то злобный гений

Стал тайно навещать меня.

Печальны были наши встречи:

Его улыбка, чудный взгляд,

Его язвительные речи

Вливали в душу хладный яд.

Неистощимой клеветою

Он провиденье искушал;

Он звал прекрасное мечтою;

Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе;

На жизнь насмешливо глядел -

И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

Простишь ли мне ревнивые мечты,

Моей любви безумное волненье?

Ты мне верна: зачем же любишь ты

Всегда пугать мое воображенье?

Окружена поклонников толпой,

Зачем для всех казаться хочешь милой,

И всех дарит надеждою пустой

Твой чудный взор, то нежный, то унылый?

Мной овладев, мне разум омрачив,

Уверена в любви моей несчастной,

Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,

Беседы чужд, один и молчалив,

Терзаюсь я досадой одинокой;

Ни слова мне, ни взгляда... друг жестокой!

Хочу ль бежать: с боязнью и мольбой

Твои глаза не следуют за мной.

Заводит ли красавица другая

Двусмысленный со мною разговор -

Спокойна ты; веселый твой укор

Меня мертвит, любви не выражая.

Скажи еще: соперник вечный мой,

Наедине застав меня с тобой,

Зачем тебя приветствует лукаво?..

Что ж он тебе? Скажи, какое право

Имеет он бледнеть и ревновать?..

В нескромный час меж вечера и света,

Без матери, одна, полуодета,

Зачем его должна ты принимать?..

Но я любим... Наедине со мною

Ты так нежна! Лобзания твои

Так пламенны! Слова твоей любви

Так искренно полны твоей душою!

Тебе смешны мучения мои;

Но я любим, тебя я понимаю.

Мой милый друг, не мучь меня, молю:

Не знаешь ты, как сильно я люблю,

Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

Изыде сеятель сеяти семена своя.

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

Давно об ней воспоминанье

Ношу в сердечной глубине,

Ее минутное вниманье

Отрадой долго было мне.

Твердил я стих обвороженный,

Мой стих, унынья звук живой,

Так мило ею повторенный,

Замечанный ее душой.

Вновь лире слез и тайной муки

Она с участием вняла -

И ныне ей передала

Свои пленительные звуки...

Довольно! в гордости моей

Я мыслить буду с умиленьем:

Я славой был обязан ей -

А может быть и вдохновеньем.

ТЕЛЕГА ЖИЗНИ

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел! . . . .

Но в полдень нет уж той отваги;

Порастрясло нас; нам страшней

И косогоры и овраги;

Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;

Под вечер мы привыкли к ней

И, дремля, едем до ночлега -

А время гонит лошадей.

Ваш дед портной, ваш дядя повар,

А вы, вы модный господин, -

Таков об вас народный говор,

И дива нет - не вы один.

Потомку предков благородных,

Увы, никто в моей родне

Не шьет мне даром фраков модных

И не варит обеда мне.

Недвижный страж дремал на царственном пороге,

То был сей чудный муж, посланник провиденья,

Свершитель роковой безвестного веленья,

Сей всадник, перед кем склонилися цари,

Мятежной вольности наследник и убийца ,

Сей хладный кровопийца,

Сей царь, исчезнувший, как сон, как тень зари.

Ни тучной праздности ленивые морщины,

Ни поступь тяжкая, ни ранние седины,

Ни пламя бледное нахмуренных очей

Не обличали в нем изгнанного героя,

Мучением покоя

В морях казненного по манию царей.

Нет, чудный взор его, живой, неуловимый,

То вдаль затерянный, то вдруг неотразимый,

Как боевой перун, как молния сверкал;

Во цвете здравия и мужества и мощи,

Владыке полунощи

Владыка запада, грозящий, предстоял.

Таков он был, когда в равнинах Австерлица

Дружины севера гнала его десница,

И русской в первый раз пред гибелью бежал,

Таков он был, когда с победным договором,

И с миром, и с позором

Пред юным он царем в Тильзите предстоял.

Все кончено: меж нами связи нет.

В последний раз обняв твои колени,

Произносил я горестные пени.

Все кончено - я слышу твой ответ.

Обманывать себя не стану вновь,

Тебя тоской преследовать не буду,

Прошедшее, быть может, позабуду -

Не для меня сотворена любовь.

Ты молода: душа твоя прекрасна,

И многими любима будешь ты.

ДАВЫДОВУ

Нельзя, мой толстый Аристип:

Хоть я люблю твои беседы,

Твой милый нрав, твой милый хрип,

Твой вкус и жирные обеды,

Но не могу с тобою плыть

К брегам полуденной Тавриды.

Прошу меня не позабыть,

Любимец Вакха и Киприды!

Когда чахоточный отец

Пускался в море наконец,

Плещут волны Флегетона,

Своды Тартара дрожат,

Кони бледного Плутона

Быстро к нимфам Пелиона

Из аида бога мчат.

Вдоль пустынного залива

Прозерпина вслед за ним,

Равнодушна и ревнива,

Потекла путем одним.

Пред богинею колена

Робко юноша склонил.

И богиням льстит измена:

Прозерпине смертный мил.

Ада гордая царица

Взором юношу зовет,

Обняла - и колесница

Уж к аиду их несет;

Мчатся, облаком одеты;

Видят вечные луга,

Элизей и томной Леты

Усыпленные брега.

Там бессмертье, там забвенье,

Там утехам нет конца.

Прозерпина в упоенье,

Без порфиры и венца,

Повинуется желаньям,

Предает его лобзаньям

Сокровенные красы,

В сладострастной неге тонет

И молчит, и томно стонет...

Но бегут любви часы;

Плещут волны Флегетона,

Своды тартара дрожат:

Кони бледного Плутона

Быстро мчат его назад.

И Кереры дочь уходит,

И счастливца за собой

Из Элизия выводит

Потаенною тропой;

И счастливец отпирает

Осторожною рукой

Дверь, откуда вылетает

Сновидений ложный рой.

ИЗ ПИСЬМА К ВУЛЬФУ

(Михайловское, 1824)

Издревле сладостный союз

Поэтов меж собой связует:

Они жрецы единых муз;

Единый пламень их волнует;

Друг другу чужды по судьбе,

Они родня по вдохновенью.

Клянусь Овидиевой тенью:

Языков, близок я тебе.

Давно б на Дерптскую дорогу

Я вышел утренней порой

И к благосклонному порогу

Понес тяжелый посох мой,

И возвратился б, оживленный

Картиной беззаботных дней,

Беседой вольно-вдохновенной

И звучной лирою твоей.

Но злобно мной играет счастье:

Давно без крова я ношусь,

Куда подует самовластье;

Уснув, не знаю где проснусь. -

Всегда гоним, теперь в изгнанье

Влачу закованные дни.

Услышь, поэт, мое призванье,

Моих надежд не обмани.

В деревне, где Петра питомец ,

Царей, цариц любимый раб

И их забытый однодомец,

И двор, и пышные обеты,

Под сенью липовых аллей

Он думал в охлажденны леты

О дальней Африке своей, -

Я жду тебя. Тебя со мною

Обнимет в сельском шалаше

Шалун, замеченный тобою;

И муз возвышенный пророк,

Наш Дельвиг все для нас оставит.

И наша троица прославит

Изгнанья темный уголок.

Надзор обманем караульный,

Восхвалим вольности дары

И нашей юности разгульной

Пробудим шумные пиры,

Вниманье дружное преклоним

Ко звону рюмок и стихов,

И скуку зимних вечеров

Вином и песнями прогоним.

РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ

Книгопродавец

Стишки для вас одна забава,

Немножко стоит вам присесть,

Уж разгласить успела слава

Везде приятнейшую весть:

Поэма, говорят, готова,

Плод новый умственных затей.

Итак, решите; жду я слова:

Назначьте сами цену ей.

Стишки любимца муз и граций

Мы вмиг рублями заменим

И в пук наличных ассигнаций

Листочки ваши обратим...

О чем вздохнули так глубоко?

Нельзя ль узнать?

Я был далеко:

Я время то воспоминал,

Когда, надеждами богатый,

Поэт беспечный, я писал

Из вдохновенья, не из платы.

Я видел вновь приюты скал

И темный кров уединенья,

Где я на пир воображенья,

Там доле яркие виденья,

С неизъяснимою красой,

Вились, летали надо мной

В часы ночного вдохновенья!..

Все волновало нежный ум:

Цветущий луг, луны блистанье,

В часовне ветхой бури шум,

Старушки чудное преданье.

Какой-то демон обладал

Моими играми, досугом;

За мной повсюду он летал,

Мне звуки дивные шептал,

И тяжким, пламенным недугом

Была полна моя глава;

В ней грезы чудные рождались;

В размеры стройные стекались

Мои послушные слова

И звонкой рифмой замыкались.

В гармонии соперник мой

Был шум лесов, иль вихорь буйный,

Иль иволги напев живой,

Иль ночью моря гул глухой,

Иль шопот речки тихоструйной.

Тогда, в безмолвии трудов,

Делиться не был я готов

С толпою пламенным восторгом,

И музы сладостных даров

Не унижал постыдным торгом;

Я был хранитель их скупой:

Так точно, в гордости немой,

От взоров черни лицемерной

Дары любовницы младой

Хранит любовник суеверный.

Книгопродавец

Но слава заменила вам

Мечтанья тайного отрады:

Вы разошлися по рукам,

Меж тем как пыльные громады

Лежалой прозы и стихов

Напрасно ждут себе чтецов

И ветреной ее награды.

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувство воздаянья!

Блажен, кто молча был поэт

И, терном славы не увитый,

Презренной чернию забытый,

Без имени покинул свет!

Обманчивей и снов надежды,

Что слава? шепот ли чтеца?

Гоненье ль низкого невежды?

Иль восхищение глупца?

Книгопродавец

Лорд Байрон был того же мненья ;

Но свет узнал и раскупил

Их сладкозвучные творенья.

И впрям, завиден ваш удел:

Поэт казнит, поэт венчает;

Злодеев громом вечных стрел

В потомстве дальном поражает;

Героев утешает он;

С Коринной на киферский трон

Свою любовницу возносит.

Хвала для вас докучный звон;

Но сердце женщин славы просит:

Для них пишите; их ушам

Приятна лесть Анакреона:

В младые лета розы нам

Дороже лавров Геликона.

Самолюбивые мечты,

Утехи юности безумной!

И я, средь бури жизни шумной,

Искал вниманья красоты.

Глаза прелестные читали

Меня с улыбкою любви;

Уста волшебные шептали

Мне звуки сладкие мои...

Но полно! в жертву им свободы

Мечтатель уж не принесет;

Пускай их юноша поет,

Любезный баловень природы.

Что мне до них? Теперь в глуши

Безмолвно жизнь моя несется;

Стон лиры верной не коснется

Их легкой, ветреной души;

Не чисто в них воображенье:

Не понимает нас оно,

И, признак бога, вдохновенье

Для них и чуждо и смешно.

Когда на память мне невольно

Придет внушенный ими стих,

Я так и вспыхну, сердцу больно:

Мне стыдно идолов моих.

К чему, несчастный, я стремился?

Пред кем унизил гордый ум?

Кого восторгом чистых дум

Боготворить не устыдился?..

Книгопродавец

Люблю ваш гнев. Таков поэт!

Причины ваших огорчений

Мне знать нельзя; но исключений

Для милых дам ужели нет?

Ужели ни одна не стоит

Ни вдохновенья, ни страстей,

И ваших песен не присвоит

Всесильной красоте своей?

Молчите вы?

Зачем поэту

Тревожить сердца тяжкий сон?

Бесплодно память мучит он.

И что ж? какое дело свету?

Я всем чужой!.. душа моя

Хранит ли образ незабвенный?

Любви блаженство знал ли я?

Тоскою ль долгой изнуренный,

Таил я слезы в тишине?

Где та была, которой очи,

Как небо, улыбались мне?

Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И что ж? Докучный стон любви,

Слова покажутся мои

Безумца диким лепетаньем.

Там сердце их поймет одно,

И то с печальным содроганьем:

Судьбою так уж решено.

Ах, мысль о той души завялой

Могла бы юность оживить

И сны поэзии бывалой

Толпою снова возмутить!..

Она одна бы разумела

Стихи неясные мои;

Одна бы в сердце пламенела

Лампадой чистою любви!

Увы, напрасные желанья!

Она отвергла заклинанья,

Мольбы, тоску души моей:

Земных восторгов излиянья,

Как божеству, не нужно ей!..

Книгопродавец

Итак, любовью утомленный,

Наскуча лепетом молвы,

Заране отказались вы

От вашей лиры вдохновенной.

Теперь, оставя шумный свет,

И муз, и ветреную моду,

Что ж изберете вы?

Книгопродавец

Прекрасно. Вот же вам совет;

Внемлите истине полезной:

Наш век - торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Что слава? - Яркая заплата

На ветхом рубище певца.

Нам нужно злата, злата, злата:

Копите злато до конца!

Предвижу ваше возраженье;

Но вас я знаю, господа:

Вам ваше дорого творенье,

Пока на пламени труда

Кипит, бурлит воображенье;

Оно застынет, и тогда

Постыло вам и сочиненье.

Позвольте просто вам сказать:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Что ж медлить? уж ко мне заходят

Нетерпеливые чтецы;

Вкруг лавки журналисты бродят,

За ними тощие певцы:

Кто просит пищи для сатиры,

Кто для души, кто для пера;

И признаюсь - от вашей лиры

Качает он с презреньем головою, -

Не говори: "Он болен, он дитя,

Он мучится безумною тоскою";

Не говори: "Неблагодарен он;

Он слаб и зол, он дружбы недостоин;

Вся жизнь его какой-то тяжкий сон"...

Ужель ты прав? Ужели ты спокоен?

Ах, если так, он в прах готов упасть,

Чтоб вымолить у друга примиренье.

Но если ты святую дружбы власть

Употреблял на злобное гоненье;

Но если ты затейливо язвил

Пугливое его воображенье

И гордую забаву находил

В его тоске, рыданьях, униженье;

Но если сам презренной клеветы

Ты про него невидимым был эхом;

Но если цепь ему накинул ты

И сонного врагу предал со смехом,

И он прочел в немой душе твоей

Все тайное своим печальным взором, -

Тогда ступай, не трать пустых речей -

Ты осужден последним приговором.

Но не стыжусь твоих оков:

Так соловей в кустах лавровых,

Пернатый царь лесных певцов,

Близ розы гордой и прекрасной

В неволе сладостной живет

И нежно песни ей поет

Во мраке ночи сладострастной.

ГАРМОНИЯ .

В размеры стройные стекались

Мои послушные слова

И звонкой рифмой замыкались

В гармонии соперник мой

Был шум лесов, иль вихорь буйный,

Иль иволги напев живой,

Иль ночью моря гул глухой,

Иль шопот речки тихоструйной.

Это, конечно, Пушкин. "Разговор книгопродавца с поэтом", из которого

заимствованы приведенные строки, был впервые опубликован в виде предисловия

к первой главе "Евгения Онегина". А вот начало пушкинского же

стихотворения "Красавица":

Все в ней гармония, все диво,

Все выше мира и страстей...

И еще один отрывок -- слова Сальери из маленькой трагедии "Моцарт и

Сальери":

Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп. Поверил

Я алгеброй гармонию...

Почему здесь приведены столь разные стихи? Что в; них общего? Одно только

слово -- гармония. Конечно, употреблено оно в разных значениях. Так что же

оно означает?

Греческое слово harmonia переводится как созвучие, стройность, соразмерность. Именно в смысле стройности, соразмерности, а значит и

красоты употребил это слово Пушкин в стихотворении "Красавица". В первом

цитированном отрывке значение слов иное: под гармонией подразумевается

поэзия как искусство в стройных, соразмеренных формах выражать владеющие

поэтом мысли и чувства.

Близко к этому и значение, которое вкладывает в слово гармония Сальери в

За искренний союз,

Связующий Моцарта и Сальери,

Двух сыновей гармонии.

Только речь здесь идет уже не о поэзии, а о музыке. Но вспомните, как

говорит Сальери: "Поверил я алгеброй гармонию...". В этой фразе заключен,

благодаря слову алгебра, еще один смысл: научного, исследовательского

подхода к искусству. И тогда возникает еще одно значение гармонии -- как

специального термина, определяющего одно из выразительных средств музыки.

Это выразительное средство основано на объединении звуков в созвучия и

последовательности созвучий.

С течением времени менялся характер и особенности всех музыкальных

выразительных средств, в том числе и гармонии. Поэтому при ее изучении

говорят о различных стилях -- гармонии классической и

романтической, гармонии джазовой и т. д. Кстати, этим же словом определяется и учебная

дисциплина, которая изучает законы построения и взаимосвязи аккордов.

В. Г. Белинский

Стихотворения Александра Пушкина. Часть четвертая...

Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах. Т. 1. Статьи, рецензии и заметки 1834--1836. Дмитрий Калинин. Вступит. статья к собр. соч. Н. К. Гея. Статья и примеч. к первому тому Ю. В. Манна. Подготовка текста В. Э. Бограда. М., "Художественная литература", 1976 СТИХОТВОРЕНИЯ АЛЕКСАНДРА ПУШКИНА. Часть четвертая. Санкт-Петербург. Печатано в типографии императорской Российской академии. 1835. 189. (8). Четвертая часть стихотворений Пушкина заключает в себе двадцать шесть пиес, и в числе их известный всеми наизусть "Разговор книгопродавца с поэтом", напечатанный, вместо предисловия, при первой главе "Евгения Онегина" первого издания; потом, три большие сказки и, наконец, шестнадцать песен западных славян, переведенных или переделанных с французского (история этого перевода известна). Вообще очень мало утешительного можно сказать об этой четвертой части стихотворений Пушкина. Конечно, в ней виден закат таланта, но таланта Пушкина; в этом закате есть еще какой-то блеск, хотя слабый и бледный... Так, например, всем известно, что Пушкин перевел шестнадцать сербских песен с французского, а самые эти песни подложные, выдуманные двумя французскими шарлатанами, - и что ж?.. Пушкин умел придать этим песням колорит славянский, так что, если бы его ошибка не открылась, никто и не подумал бы, что это песни подложные 1 . Кто что ни говори - а это мог сделать только один Пушкин! - Самые его сказки 2 - они, конечно, решительно дурны, конечно, поэзия и не касалась их; {Впрочем, сказка "О рыбаке и рыбке" заслуживает внимание по крайней простоте и естественности рассказа, а более всего по своему размеру чисто русскому. Кажется, наш поэт хотел именно сделать попытку в этом размере и для того нарочно написал эту сказку.} но все-таки они целою головою выше всех попыток в этом роде других наших поэтов. Мы не можем понять, что за странная мысль овладела им и заставила тратить свой талант на эти поддельные цветы. Русская сказка имеет свой смысл, но только в таком виде, как создала ее народная фантазия; переделанная же и прикрашенная, она не имеет решительно никакого смысла. "Гусар", "Будрыс и его сыновья", "Воевода" - все эти пьесы не без достоинства, а последняя решительно хороша: такие стихи, как, например, эти, теперь очень редки: Говорит он: "Все пропало, Чем лишь только я, бывало, Наслаждался, что любил: Белой груди воздыханье, Нежной ручки пожиманье - Воевода всё купил. Сколько лет тобой страдал я. Сколько лет тебя искал я - От меня ты отперлась. Не искал он, не страдал он, Серебром лишь побряцал он, И ему ты отдалась. Я скакал во мраке ночи Милой панны видеть очи, Руку нежную пожать; Пожелать для новоселья Много лет ей и веселья, И потом навек бежать. Здесь есть чувство; но прочее по большей части показывает одно уменье владеть языком и рифмою, уменье, иногда уже изменяющее, потому что нередко попадаются стихи, вставленные для рифмы, особенно в сказках, стихи, в которых отсутствует даже вкус, видно одно savoir-faire {уменье {франц.). - Ред. }, и то нередко с промахами!.. "Разговор книгопродавца с поэтом" привел нас в грустное расположение духа: он напомнил нам золотое время поэзии Пушкина, то время, когда - как говорит он сам о себе в этой пьесе - Все волновало нежный ум: Цветущий луг, луны блистанье, В часовне ветхой бури шум, Старушки чудное преданье. Какой-то демон обладал Моими играми, досугом; За мною всюду он летал, Мне звуки чудные шептал, И тяжким, пламенным недугом Была полна моя глава; В ней грезы чудные рождались; В размеры стройные стекались Мои послушные слова И звонкой рифмой замыкались. В гармонии соперник мой Был шум лесов, иль вихорь буйной, Иль иволги напев живой, Иль ночью моря гул глухой, Иль шепот речки тихоструйной 3 . Да, прекрасное было то время! Но что нам до времени? оно прошло, а прекрасные плоды его остались, и они все так же свежи, так же благоуханны!.. В том же "Разговоре книгопродавца с поэтом" поразило нас грустным чувством еще одно обстоятельство: помните ли вы место, где поэт, разочарованный в женщинах, отказывается, в своем благородном негодовании, воспевать их? В первом издании "Евгения Онегина", при котором был приложен и этот поэтический "Разговор", поэт говорит: Пускай их Шаликов поет, Любезный баловень природы! Теперь эти стихи напечатаны так: Пускай их юноша поет, Любезный баловень природы! Увы!.. Sic transit gloria mundi!.. {Так проходит слава мирская!.. (лат). - Ред. } Но в четвертой части стихотворений Пушкина есть одно драгоценное перло, напомнившее нам его былую поэзию, напомнившее нам былого поэта: это "Элегия". Вот она: Безумных лет угасшее веселье Мне тяжело, как смутное похмелье, Но как вино, печаль минувших дней В моей душе чем старей, тем сильней. Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море. Но не хочу, о други, умирать: Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать. И ведаю: мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья: Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь, И может быть - на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной! 4 Да! такая элегия может выкупить не только несколько сказок, даже целую часть стихотворений!..

ПРИМЕЧАНИЯ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

В тексте примечаний приняты следующие сокращения: Анненков - П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Гослитиздат, 1960. Белинский, АН СССР - В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959. "Белинский и корреспонденты" - В. Г. Белинский и его корреспонденты. М., Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, 1948. "Воспоминания" - В. Г. Белинский в воспоминаниях современников. Гослитиздат, 1962. ГБЛ - Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина. Григорьев - Аполлон Григорьев. Литературная критика. М., "Художественная литература", 1967. Гриц - Т. С. Гриц, М. С. Щепкин. Летопись жизни и творчества. М., "Наука", 1966. ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. КСсБ - В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I-XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859-1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером). КСсБ, Список I, II... - Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. "по незначительности своей". ЛН - "Литературное наследство". М., Изд-во АН СССР. Надеждин - Н. И. Надеждин. Литературная критика. Эстетика. М., "Художественная литература", 1972. Полевой - Николай Полевой. Материалы по истории русской литературы и журналистики тридцатых годов. Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. Пушкин - А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949. Станкевич - Переписка Николая Владимировича Станкевича, 1830-1840. М., 1914. ЦГАОР - Центральный государственный архив Октябрьской революции. Чернышевский - Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 16-ти томах. М., Гослитиздат, 1939-1953. Стихотворения Александра Пушкина... (с. 469-471). Впервые - "Молва", 1836, ч. XI, N 3, "Библиография", с. 83-87 (ц. р. 5 марта). Общая подпись в конце отдела: (В. Б.). Вошло в КСсБ, ч. II, с. 188-190. 1 "Песни западных славян" были опубликованы вначале в "Библиотеке для чтения", 1835, т. IX, отд. I. Одно стихотворение "Сербская песня" (позднейшее название - "Конь") было напечатано ранее, в том же журнале, в т. VIII, отд. I. Полностью цикл "песен" перепечатан в рецензируемом Белинским издании, где также впервые опубликованы "Предисловие" и "Примечания". В "Предисловии" Пушкин сообщал, что "большая часть этих песен" взята им из книги "La Cuzla...", изданной П. Мериме в Париже в 1827 г., и привел письмо французского писателя к С. Соболевскому. Мериме рассказал о том, как вместе с одним из друзей они решили мистифицировать публику описанием воображаемого путешествия по южной Европе; на себя Мериме "взял собирание народных песен и перевод их". (Именно этим объясняется упоминание Белинским двух французских шарлатанов.) Но не все стихотворения из пушкинского цикла были подражанием песням Мериме. Два стихотворения - "Соловей" и "Сестра и братья" - переведены из сборника сербских песен Вука Караджича; три стихотворения-"Песня о Георгии Черном", "Воевода Милош" и "Яныш Королевич" - были сочинены самим Пушкиным. 2 В рецензируемой Белинским книге были опубликованы "Сказка о рыбаке и рыбке", "Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях", "Сказка о золотом петушке", первоначально напечатанные в "Библиотеке для чтения" (соответственно: в 1835, т. X, отд. I; 1834, т. II, отд. I; 1835, т. IX, отд. I). 3 Цитата приведена с небольшими неточностями. 4 Белинский цитирует "Элегию" с небольшими неточностями.

-- современный публицист. Род. в 1842 г., в дворянской семье Херсонской губернии; учился в Харькове и Киеве, где получил степень кандидата прав. Начав службу чиновником особых поручений при киевском генерал-губернаторе Безаке, он был затем юрисконсультом в министерстве юстиции. Службу ему пришлось оставить из-за перемены, которая произошла в направлении его публицистической деятельности. В самом начале этой деятельности Г. примыкал к консервативным органам -- "Киевлянину", "Моск. ведомостям", "Рус. миру"; короткое время он был даже редактором "Гражданина", но уже с 1873 г. принял деятельное участие в газетах либерального лагеря. Особенною известностью пользовались в 1870-х гг. воскресные фельетоны Г. в "Голосе", подписанные псевдонимом Гамма. Деятельное участие принимал также Г. в "Молве" и "Порядке". Последние годы он -- один из главных сотрудников "Новостей". Попытка издавать собственную еженедельную газету -- "Русское обозр." -- окончилась очень печально. В течение 2 лет (1876--78) газета получила 11 предостережений, трижды была приостановлена и по особенному поведению совсем прекращена (историю "Р. обозр." см. в "Рус. ст." 1881). В отдельном изд. Г. напечатал свои корреспонденции с театра войны в Малой Азии (СПб., 1877) и брошюру о Скобелеве (СПб., 1884; переведена на нем. яз.), враждебную знаменитому генералу. Почти исключительно энергии Г. обязана своим возникновением "Касса взаимопомощи" при литературном фонде, председателем которой он состоит с самого ее открытия (1891). Источник текста: Энциклопедический Словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона

Градовский, Григорий Константинович

-- публицист, христианин (род. в 1842 г.). -- В 1884 г. напечатал в "Восходе" статью "К еврейскому вопросу", в которой выступил горячим защитником евреев против репрессивной политики русского правительства и нападок юдофобской прессы. В 1906 г. статья появилась отдельным изданием (в Варшаве), а в 1908 г. вошла в книгу "Итоги" (1862--1907 гг.) по поводу 45-летнего юбилея автора. Источник т екста: Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона

III .
Градовский, Григорий Константинович

-- изв. соврем. публицист, из дворян Херсон. губ., род. в 1842 г.; сотрудничал в "Киевлянине", "Моск. Вед.", "Рус. Мире", "Голосе", "Молве", "Порядке", "Новостях", "Луче", "Бирж. Вед." и др.; в начале 70-х гг. прошл. столетия непродолжит. время редактировал жур. "Гражданин", а в 1876--1877 гг. издавал газ. "Рус. Обозр.", по прекращении которой отправился воен. корресп-том "Голоса" на театр воен. действий с Турцией, сперва на малоазиатский, а затем -- Балканский. Корресп-ции его собраны в отдел. книгу и изданы под заглавием "Война в Малой Азии в 1877 г." (СПб., 1878). С войной 1877--1878 гг. связан также и другой труд Г.: "М. Д. Скобелев. Этюд по характеристике нашего времени и его героев" (СПб., 1884). Книга эта явилась протестом против культа Скобелева и особенно против шовинистич. течений, связанных с его именем. "Сомневаясь в гениальности Скобелева и не возводя его в сказочные богатыри", Г. признает, что в личности "белого генерала" сосредоточивалось много способностей и несомненно похвальных черт, но "они не в одинаковой степени были развиты и не всегда проявлялись в желат. гармонии и должном направлении". Книга эта переведена на нем. язык. Еще резче выступил Г. с протестом против культа имени М. Г. Черняева в статье "Архистратиг славян. рати", напечатанной в журн. "Вестник Знания" в 1908 г. По мнению Г., "и в воен. службе и в общ.-политич. деятельности Черняев брался не за свое дело, переоценивал свои способности и почти обнаруживал свою бездарность, свои заблуждения рядом с пост. готовностью ко всяким приключениям". Из др. публицист. работ Г. заслуживает здесь указания обшир. фельетон на страницах "Голоса" (1878, No 77) -- "Итоги войны". Смысл этих итогов выражается в признании: "Армия выручила Россию". Умер 13 апреля 1915 г . в Петрограде . Лит .: Кауфман А . Е . Писатель с темпераментом . Наша старина . 1916. No 4, 5. Публицист-гражданин . Пг . 1916. Источник текста: Военная энциклопедия (Сытин, 1911--1915)

Григорий Константинович Градовский - русский журналист, публицист и общественный деятель.

В 1861 году он перешёл в Киевский университет, в котором он и окончил курс со степенью кандидата прав. Службу начал чиновником особых поручении при Киевском генерал-губернаторе А. П. Безаке, затем он состоял юрисконсультом в Министерстве Юстиции. Но вскоре он оставил эту службу из-за перемены в направлении его публицистической деятельности. Писал сначала в «Киевском Телеграфе», «Киевлянине», «Московских Ведомостях», «Русском мире», одно время он был даже редактором «Гражданина»

В 1870 году писал воскресные фельетоны в газете «Голос» под псевдонимом Галина. Но уже в 1873 году принял деятельное участие в газетах противоположного лагеря. Деятельное участие принимал в «Молве» и «Порядке». В последние годы Григорий Константинович состоял одним из главных сотрудников «Новостей».

Попытка издавать собственную еженедельную газету «Русское обозрение» окончилась очень печально. В течение двух лет с 1876 по 1878 гг. газета получила 11 предостережении, трижды была приостановлена и наконец по особому Высочайшему повелению закрыта.

Отдельными изданиями Григорий Константинович напечатал свои корреспонденции с театра войны в Малой Азии и брошюру о М. Д. Скобелеве. Книга эта явилась протестом против культа Скобелева и особенно против шовинистических течений, связанных с его именем. «Сомневаясь в гениальности Скобелева и не возводя его в сказочные богатыри», Градовский признает, что в личности «белого генерала» сосредоточивалось много способностей и несомненно похвальных черт, но «они не в одинаковой степени были развиты и не всегда проявлялись в желательной гармонии и должном направлении». Книга эта была переведена на немецкий язык. Ещё резче Градовский выступил с протестом против культа М. Г. Черняева в статье «Архистратиг славянской рати», напечатанной в журнале «Вестник знания» в 1908 г. По мнению Градовского, «и в военной службе и в общей политической деятельности Черняев брался не за своё дело, переоценивал свои способности и почти обнаруживал свою бездарность, свои заблуждения рядом с постоянной готовностью ко всяким приключениям».

В 1884 г. напечатал в «Восходе» статью «К еврейскому вопросу», в которой выступил горячим защитником евреев против репрессивной политики русского правительства и нападок юдофобской прессы. В 1906 г. статья появилась отдельным изданием (в Варшаве), а в 1908 г. вошла в книгу «Итоги» (1862-1907 гг.) по поводу 45-летнего юбилея автора.

В 1895 г. - участвовал вместе с Н. К. Михайловским, К. К. Арсеньевым, А. Н. Бекетовым, В. А. Бильбасовым, С. А. Венгеровым и др. в подаче прошения о пересмотре закона о печати и составил к нему объяснительную записку. Самое деятельное участие Градовский принимал в организации кассы взаимопомощи русских литераторов и учёных, и своим возникновением она почти всецело обязана его энергии. Долгое время Градовский состоял её председателем.

В 1896 г. обращался письмом к К. П. Победоносцеву, убеждая его ходатайствовать перед государем о даровании России свободы печати. Скончался 13 апреля 1915 года.