В понедельник, 30 октября, в Москве открылся первый за постсоветскую историю памятник жертвам политических репрессий. На углу проспекта Сахарова и Садового кольца воздвигнута 30-метровая "Стена скорби" из переплетенных лиц и человеческих фигур работы скульптора Георгия Франгуляна. Открытие мемориала приурочено ко Дню памяти жертв политических репрессий. Монумент построен за счет бюджетных средств, а также на деньги созданного год назад Фонда памяти, который собрал 32 миллиона рублей пожертвований.

Открытие 30 лет спустя

Речь о том, чтобы увековечить память о нескольких миллионах жертв Большого террора 1930-х годов, шла уже давно, рассказал DW член правления правозащитного общества "Мемориал" Александр Черкасов: "Почти 30 лет назад, в ноябре 1987 года, несколько человек из нашей организации вышли на Арбат, чтобы собрать подписи за создание мемориала жертвам репрессий. Тогда предполагалось, что будет не только памятник, но и архив, музей, библиотека".

Сейчас, спустя 30 лет, значение репрессий сталинского времени до сих пор в полной мере не изучено и не осмыслено, считает Черкасов. "В поэме "Реквием" Анна Ахматова писала, что ей "хотелось бы всех поименно назвать". Эта задача сейчас не выполнена даже на четверть, - констатирует правозащитник. - Если дело и дальше пойдет таким темпом, то простая публикация имен затянется еще на век. Что говорить о более глубоких исследованиях?". По словам Черкасова, до сих пор не было ни одного фундаментального исследования статистики репрессий с сопоставлением источников из разных ведомств.

Народный мемориал

Накануне открытия памятника, 29 октября, "Мемориал" провел свою традиционную акцию в память о жертвах сталинских репрессий возле Соловецкого камня на Лубянке. В этот день все желающие подходят к камню и по очереди зачитывают имена репрессированных. Мероприятие длится с утра до позднего вечера, в нем обычно участвует масса москвичей, к Соловецкому камню приходят как простые люди, так и публичные деятели.

На самом деле эти солдаты погибли в других местах и по совершенно другим причинам, уверяет Черкасов. "Один из них - герой России, который сам себя подорвал гранатой. А Карпюк и Клых, судя по всему, впервые оказались в Чечне только когда начался процесс против них", - говорит правозащитник. По его предположению, признательные показания украинцев были получены под страшными пытками: "И в итоге им дали совершенно "сталинский" срок, 20 лет".

Правозащитник упомянул также о фигуранте "болотного дела" Дмитрии Бученкове, которого судят за участие в протестах 2012 года. "Он даже не был на Болотной площади, а в качестве улики следствие использует фотографию другого человека, - говорит Черкасов. - При этом все доказательства, говорящие о невиновности Бученкова, к делу не приобщаются, в лучших традициях советских политических дел".

Само наличие политических заключенных в РФ - это продолжение советской традиции, считает правозащитник Черкасов, как и традиция высылки инакомыслящих за границу: "Буквально на днях были освобождены и выданы Турции двое крымских татар, Ахтем Чийгоз и Ильми Умеров".

Это напоминает о том, как при советской власти выдворяли и обменивали диссидентов. Одним словом, думать, что вся история репрессий закончилась, было бы странно, считает член правления "Мемориала": "Прошлое в настоящем видится чуть ли не на каждом шагу".

Смотрите также:

"Пермь-36" - памятник бесславному прошлому

Через лагерь прошли сотни "особо опасных государственных преступников". Вот лишь несколько имен: Василь Стус, Владимир Буковский, Сергей Ковалев, Валерий Марченко, Натан Щаранский, Глеб Якунин, Левко Лукьяненко.



"Пермь-36" - памятник бесславному прошлому

Василь Стус

Украинский поэт Василь Стус был одним из пермских узников. Скончался в 1985 году. Колония прекратила свое существование в 1988 году.



"Пермь-36" - памятник бесславному прошлому

Изначально большинство заключенных составляли коллаборационисты – граждане СССР, сотрудничавшие с оккупационными войсками во время Второй мировой войны. Но постепенно им на смену пришли осужденные за "антисоветскую агитацию и пропаганду".



"Пермь-36" - памятник бесславному прошлому

"Зека Васильев и Петров зека"

В середине 1980-х тогдашний советский лидер Михаил Горбачев согласился на массовые амнистии политзаключенных. 29 декабря 1987 года было амнистировано большинство узников колонии "Пермь-36".

В День памяти жертв политических репрессий, в Москве на пересечении проспекта Академика Сахарова и Садового кольца была установлена "Стена скорби" - первый общенациональный памятник жертвам политических репрессий. Десятилетия стыдливого замалчивания "лагерной темы" и страх говорить "об этом" даже в семье - позади. "Стена скорби" железобетонно меняет баланс сил.

В двух разных концах России - на Колыме и Соловках - в море упираются скалы с выбитыми ломами на них одинаковыми словами: "За нами придут корабли! 1953". И вот в 2017 году за ними пришел последний корабль.

Давайте считать, что "Стена скорби" - это последний корабль, который пришел за теми, кто не смог вернуться в 1953-м, кто погиб", - говорит председатель Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов. - Теперь за ними пришел корабль нашей памяти.

"Стена скорби" состоит из символических коридоров-арок, пройдя сквозь которые каждый для себя делит историю на "до" - когда каждый мог стать жертвой "большого террора", и "после" - когда открытая в Москве "Стена скорби" дает внутри человека прорасти пониманию, что травму репрессий необходимо помнить и нести как часть своих корней.

Не делиться на жертв и палачей, не мстить и даже "не все простить и забыть", а сделать историю, какая она есть, частью генетической памяти нации.

Школьники из Ростовской области своим трудом 
заработали на памятник 
75 тысяч рублей

Тяжело, медленно и с болью, но происходит вот что: по данным Фонда Памяти, монумент государству обошелся в 300 миллионов рублей, а сумма добровольных пожертвований от народа достигла 45 282 138,76 рубля. И хотя возведением "Стены" общество признает политику террора и репрессий преступлением, народ своим участием в сборе средств на памятник не просто осмысляет трагедию. Люди в Фонд Памяти несут не только сбережения.

Те, у кого их нет, например, куски бронзы, как пенсионер из Саратовской области Иван Сергеев. Или самый маленький взнос на "Стену" - 50 рублей - внесла пенсионерка из Йошкар-Олы, пожелавшая остаться неизвестной. Она подписалась на реквизитах: "Дочь репрессированного. Простите, сколько могу".

Но самым значимым частным взносом на "Стену скорби" стали деньги, заработанные детьми станицы Кировская Кагальницкого района Ростовской области - 75 тысяч рублей.

Ростовская история меня потрясла, - говорит директор музея истории ГУЛАГа Роман Романов. - Она для меня пример того, что молодые люди вовсе не хотят "любой ценой" или "побыстрее забыть террор". Они хотят знать свою историю и складывают ее своим посильным трудом. Еще для меня 75 тысяч рублей, заработанные детьми, - это ответ тем, кто хочет на базе лагерей ГУЛАГа создавать туристический кластер с "ароматом" зоны и лагерей. С бараками, где можно жить в "эконом"-варианте, с нарами, где можно спать; с жестяной посудой и "лагерной" едой. Дети из Ростова своим поступком молча убеждают: "аромат зоны ГУЛАГа" или модные ныне квесты на эту тему - дорога в историческое забвение. А то, что сделали ростовские школьники и сотни тысяч жертвователей на "Стену скорби", это и есть тропинка к настоящей живой истории.

Романов признается, что этим людям он доверяет. Они обязательно смогут найти в сейфах памяти и расставить по местам страшные цифры: по данным Фонда Памяти, 20 миллионов человек прошли через систему ГУЛАГа, свыше миллиона расстреляны (цифра не окончательная. - "РГ"), более 6 миллионов стали жертвами депортаций и ссылок.

Прямая речь

Честная история формирует единую нацию

Наталия Солженицына, президент фонда Александра Солженицына:

Судьбы тех, кто прошел ГУЛАГ, не должны оставаться семейными историями. Они должны и теперь станут частью всенародной истории. Мы не можем себе позволить не знать своей недавней истории - это все равно что идти вперед с завязанными глазами, а следовательно, неизбежно спотыкаться. Что с нами и происходит, поскольку в эпоху Большого террора были заложены основы расколотого общества. Расколотым оно останется до тех пор, пока мы не начнем восстанавливать честную историю. Честная история формирует единую нацию. А без единства и духовного целения простое экономическое возрождение невозможно.

Общенациональный памятник жертвам репрессий - шаг к примирению. Потому что примирение невозможно на основе забвения.

"Забвение - это смерть души", - говорили мудрецы. В "Стене скорби" заложена идея памяти. А испытывать или не испытывать вину - зависит от развитости сознания, совести, понимания. И это уже чувство личное, а не коллективное.

Страна у нас все-таки сегодня совсем другая! При всех недостатках нашего бытия возврат на семьдесят лет назад уже невозможен. И, наверное, не следует потомкам хранить волчьи шрамы разъединения, которые оставило то время. Нам нужна честно рассказанная хроника побед и поражений.

Такой историю России XX века можно будет уважать.

Точка зрения

От истории лакированной - к истории подлинной

Владимир Лукин, член Совета Федерации:

Я убежден, что самое главное сегодня соединить разбитую историческую мозаику в нечто целое. Для этого нам надо преодолеть как сталинскую интерпретацию истории, так и апологетику антисоветизма. "Стена скорби" на этом пути снижает тонус ожесточенности дискуссий и приближает нас к пониманию величия события. Чжоу Эньлай, выдающийся китайский деятель, когда его спросили, считает ли он Французскую революцию 1789 года великой, ответил: "Рано судить. Пусть еще сто лет пройдет". Так и мы лишь в начале продирания общества сквозь отлакированную историю к настоящей.

Сколько бы мы ни занимались увековечиванием жертв политических репрессий, все неизбежно у 1789 года упирается в вопрос: "Сколько погибло людей?" Я всегда отвечаю: "Этого мы никогда не узнаем". Дело не только в засекреченности части архивов. И не в том, что когда комиссия Шверника - Шатуновской доложила ХХ съезду КПСС о том, что только с 1934 по 1941 годы было репрессировано 19 миллионов 800 тысяч человек, а из них 7 миллионов 100 тысяч расстреляны, съезд ужаснулся и закрыл эти цифры. И даже не в том, что историки после того, как у Петропавловской крепости Санкт-Петербурга были обнаружены расстрельные ямы, где лежат безымянные жертвы 25 февраля 1917 года, предлагают считать эту дату началом массовых репрессий ХХ века в России. А дело в том Великом и Трагическом целом, которое мы должны собрать из разбитой исторической мозаики.

Акция "РГ"

Интернет-проект "РГ" "Знать, не забыть, осудить. И - простить" собрал аудиторию примирения

Акция по созданию "Стены скорби", - заявил в интервью "РГ" Владимир Каптрян, - это только первый шаг к восстановлению исторической справедливости и поруганной связи времен. И еще восстановления страшного понимания: каждый в то время мог оказаться и героем, и "врагом народа", и палачом. На войне как на войне. На фронте тоже не все были героями. Поэтому мне кажется честным по отношению к жертвам ГУЛАГа и по отношению к самим себе сначала в день установки "Стены скорби" в Москве, а потом в этот день каждый год выходить на улицу на митинг памяти. Как "Бессмертный полк". Пусть это будет "Полк памяти". Я бы в него вступил. ()

Одна из самых позитивных и пассионарных историй - история "антисоветчика" Юрия Найденова-Иванова. Он рассказал, как у троих товарищей - 19-летнего студента Юрия Найденова-Иванова, 20-летних Евгения Петрова и Валентина Булгакова в 1951 году нашли журнал "Америка". Еще Найденов переписывался с друзьями из Одессы. Всех троих обвинили в антисоветской пропаганде и в том, что "хотели переплыть Черное море на лодке". Всем дали десять лет лагерей. Петров попал в шахты Севера, Булгаков - в Сиблаг, Найденов - в шахты казахстанской Караганды. Он рассказал о тайнах выживания в лагерях. И о том, как ему случайно достался "номер жизни", который его спас. ()

Еще одна история - , о том, как жертвы репрессий выигрывали суды даже у НКВД и вселялись в свои квартиры, возвращаясь из лагерей (" "), составили золотой фонд видеоинтервью историй "Мой ГУЛАГ".

Теперь они - Полк исторической памяти. Именно эти истории дали старт большому авторскому документальному проекту и серии художественных фильмов и спектаклей, которые будут сниматься в течение следующих пяти-семи лет. Все это будет делаться под творческим руководством кинорежиссера Павла Лунгина и художественного руководителя Театра Наций Евгения Миронова.

Прямая речь

В каждом из нас есть осколок "Стены"

Арки, прорезающие монумент во всю длину, сделаны так, что каждому приходится пригибаться, чтобы пройти. Пригнувшись, человек глазами упирается в скрижаль: "Помни!" Как неслышная молитва, слово написано на двадцати двух языках - на пятнадцати языках народов бывшего СССР, на пяти языках ООН и на немецком - одном из языков Евросоюза.

"Помни!" приходится нести в себе тридцать пять метров - всю длину монумента. Сквозь нее каждый сможет пройти насквозь и ощутит себя на месте жертвы. Так "Стена" воспроизводит ощущение дамоклова меча. Только так, с пониманием того, что в каждом из нас есть осколок "Стены", можно идти дальше. Но непонятно, когда мы можем выпрямить спину. Непонятно, сколько времени потребуется, чтобы тот осколок вышел. Чтобы он вышел, надо лично осознать явление ГУЛАГа и сделать его частью генетической памяти нации.

Я бы хотел, чтобы каждый кусок "Стены скорби" передавал состояние трагедии. Да, ее фигуры безлики. Такими их сделала "коса смерти". Слишком многочисленными и часто безымянными были и остаются жертвы террора 30-50-х годов. Их искореженные судьбы и вычеркнутые из жизни лица и есть символ трагедии.

Вслед за режиссером Глебом Панфиловым, экранизирующим повесть Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича", поиском материала об эпохе лагерей занялся режиссер Павел Лунгин. Сегодня он рассказывает РГ, почему каждому из нас придется пройти сквозь чистилище памяти.

Павел Семенович, решили, о чем будет фильм?

Павел Лунгин: Когда я думаю, как делать кино, ищу гуманистические опоры. Я из того поколения, которое еще верит в людей и не готово уйти в тотальную постмодернистскую трагедию. Да, можно снять кино и о Норильском 1953 года восстании Горлага, и о Кенгирском 1954 года восстании политзэков. Только в Норильске, по данным архивов, бастовали до 16 000 человек. Но это излет системы лагерей, а их суть кристаллизовалась внутри человека раньше. Он не мог ей не сопротивляться изнутри. Как? Вот об этом я и хочу снять фильм. Но я еще не нашел истории противостояния. Чем больше читаю, тем чаще появляются мысли: "Кто я такой? Откуда во мне столько дерзости, чтобы касаться темы, переполненной кровью и муками?" Иногда просто застываю в ужасе. Охота навсегда забыть ГУЛАГ и не знать о нем. Это инстинктивный страх перед масштабом трагедии. Я тоже боюсь - хватит сил показать глубину явления? Облагораживать ГУЛАГ - преступление, но и лишать людей надежды - преступление.

А в моем фильме обязательно будет веселый ГУЛАГ. 
И женский взгляд на лагерь

У вас нет сценария, но ведь есть Солженицын, есть Шаламов, есть "Обитель" Захара Прилепина...

Павел Лунгин: ...Захар Прилепин написал очень сильный роман про Соловки. Его талант писателя вне идеологии, что дает роману такие характеры, что ого-го... Я бы с удовольствием его экранизировал. Но, по-моему, авторских прав уже нет. Хотя и у Прилепина, как и у Солженицына и Шаламова, ГУЛАГ безнадежен. А в моем фильме обязательно будет веселый ГУЛАГ. И женский взгляд на лагерь. Я картину еще не населил историями, но хорошо помню свои разговоры с Андреем Синявским. Во Франции он все время рассказывал о лагере. Однажды у него в гостях я не выдержал: "Вы о лагере вспоминаете так, будто это было что-то лучшее". Синявский даже не думал со мной спорить. У него дружбы лагерные остались, к нему в Париж приезжали люди, с которыми он вместе сидел. Они искренне верили, что в их случае "произошла ошибка". "Да, - ответил, - в каком-то смысле это была идеальная жизнь. Денег нет, женщин нет, карьеры нет, ничего нет. Ты как бы очищен от всего и можешь общаться с людьми, как с очищенными сущностями". Это потрясение на грани духовного голода и духовной чистоты. Я ищу его для фильма. Это как некоторые люди вспоминают о войне, как о каком-то очищающем переживании. Тебя как будто в серную кислоту окунули, а ты - живой.

Академик Лихачев тоже одно время признавал, что большевики в созданной ими системе ценностей были правы, когда его, не принявшего советскую власть, сослали в ГУЛАГ для перевоспитания. Не провоцирует ли такая позиция реванш палачей? Вот уже и документальный фильм снят о Родионе Васькове - создателе и крестном отце Соловков и Магаданских золотых рудников. В фильме его сын Грициан со слезами на глазах спрашивает о том, за что его отца в конце жизни по доносу упекли в ГУЛАГ на пять лет? Ведь "он вокруг себя создавал не террор, а производство, давал людям работу, еду, смысл... Он смог не стать надзирателем". Что бы вы ему ответили?

Павел Лунгин: ХХ век богат на такие феномены. Век дал мощные попытки создания нового человека. СССР, потом Германия, свой опыт был у Китая, последняя судорога была в Камбодже. В США после 1929 года тоже создавались трудовые лагеря, но там не ковали нового человека. А его переделывание - это спор с богом о человеке. Достоевский гениально передал это противостояние в "Великом инквизиторе". У него Христос ведь не просто заточен в темницу. Инквизитор искушает Христа тем, что свобода - самое большое испытание и наказание для человека, что ничего так не хочет человек, как, чтобы у него отняли свободу. Тогда ему не надо делать выбор. И свобода не нужна. Как раз ее и отнимал лагерь.

Но всегда попытки переделывания человека заканчивались крахом. Ведь сначала из него надо сделать фарш. В этом смысле, конечно, лагеря - школа воспитания. Кого? Сын гулаговского творца хорошо отвечает. Он искренне считает, что среди палачей его отец был самым лучшим и добрым, отрубал головы с одного удара, а не с двух. Это один из плодов "воспитания", когда происходит потеря критериев добра и зла. Вместо "нового человека" мы получили такой уровень его разложения, когда должны признать: идея тотального перевоспитания пагубна. Человек - "Божья тварь", существо, которое не поддается лепке стороннего скульптора и любой иной пластике. Вмешательство в естество человека - самая большая опасность, которая нас ожидает. А непроговоренность и неосознанность опыта ГУЛАГа порождает непонятый феномен опричников, которые потом рядятся в жертв.

Не была политика репрессий часто лишь предлогом для набора в трудовую армию?

Стена скорби - согласие с тем, что репрессии зло. Это начало духовного очищения

Монумент "Стена скорби", который встал в Москве 30 октября 2017 года, - это шаг народа в сторону святого?

Павел Лунгин: Скорбь для меня - это консенсус. Стена - согласие общества с тем, что было совершено зло, и понимание того, что мы сами себе его причинили. Это только начало духовного очищения. И то, что памятник жертвуют простые люди, - знак нашего выздоровления. Хоть по 15 копеек, но на Стену должна скинуться вся страна. Желание пройти сквозь Стену - это и есть ростки осознания, покаяния и искупления. Мы уже не делаем вид, что проблемы нет.

Но ведь делаем вид, часто искреннее считая, что покаяние и искупление нужно кому-то другому, но не мне. В этом смысле показательна история москвички Веры Андреевой. В цикле фильмов "Мой ГУЛАГ" музея истории ГУЛАГа она рассказала, что в 1937 году ее любимый дядя Ваня написал донос на своего отца и ее деда Дмитрия Жучкова за то, что "дворянин не признает революцию". Но отец даже у НКВД выиграл суд. Сын, изгнанный из семьи, в 1942 году погиб, защищая Севастополь от фашистов. "Он достоин смерти", - сказал о нем отец. "Дед уже лежал в земле, - вспоминает Вера Сергеевна, - а родные мне, члену КПСС, повторяли его слова: "Как ты могла перейти на их сторону?" А я не знаю. Вспоминаю деда и понимаю: я не простила ту власть, как дед не простил сына. Я не умею и не знаю, как такое прощать". Как такое прощать?

Павел Лунгин: Если бы я мог это объяснить словами, мне не надо было делать фильм "Остров". Я только знаю, что работа покаяния - подвижническая. Она дается не всем. Но я верю, что чувства стыда и раскаяния делают из человека личность. Человек начинается с ощущения стыда, с боли за беды окружающих, с сострадания. Но я в одинаковом с обществом состоянии. Я смотрю вокруг и не вижу, что общество или я движимы осознанием прожитой истории, боли, беды. Мне иногда кажется, если бы "Остров" вышел сейчас, его бы не услышали. Такое чувство, будто мы перешагнули через что-то. У мозга есть такая особенность: если человек от двух до пяти лет не заговорил, то он будет, как Маугли. Его найдут, отмоют, и он даже заговорит, но не будет свободы речи. Мозг сформировался вне языка. Так и с травмой ГУЛАГа. Может быть, прошло время, когда рана была живая и легче лечима? Но мы с трагедией ГУЛАГа все-таки встаем на путь осознания. Нам нужны время, терпение и свобода. Придут новые поколения вместо тех, кого убили и кто уехал. Мне кажется, эта эволюция идет, но пока мы - этакие кентавры... Свободная часть наша видит жизнь вокруг, много читает, думает... Но и другая его часть медленно, тяжело, но меняется. В том числе благодаря таким проектам, как "Стена скорби", но меняется...

Вечером 30 октября президент России Владимир Путин принял участие в открытии Стены скорби - мемориала памяти жертв политических репрессий. За тем, как это было, а теперь есть и будет, наблюдал специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников.

Стена скорби, может, лучшее, что создал скульптор Георгий Франгулян за свою жизнь. И даже наверняка. По крайней мере, это точно главное. Огромный двусторонний горельеф, состоящий, как сказал режиссер Павел Лунгин, из бессловесного хора неживых людей… Несколько проходов в горельефе в высоту чуть больше человеческого роста - чтобы можно было остановиться и почувствовать себя частью этого великого множества.

Свет! - подбежал к Павлу Лунгину Георгий Франгулян.- Они выключили свет!

Оказалось, что в какой-то момент и в самом деле было выключено освещение фронтальной части Стены. Подсвечена была только тыловая часть. И здесь уже строился еще один хор, каждый человек из этого хора был под отдельным зонтом, потому что лил дождь, было холодно и ветрено. Темноту раздвигали прожекторы, от всего этого было просто не по себе.

Там, на неосвещенной стороне, собирались участники церемонии - человек сто их тут было, почти все в креслах-каталках, и было сразу понятно, что это и есть жертвы репрессий, уцелевшие жертвы. Они еще не знали, что церемонию перенесли туда, где ее, наверное, никогда не проводили: памятник решили открыть с тыла. Люди терялись в догадках. Их попросили переехать туда, к микрофону и хору. Они долго и медленно двигались через эти проходы в своих колясках… И то, что я видел сейчас, означало для меня, что церемония открытия уже состоялась.

И мне кажется, я понимал, что произошло. Слишком уж открытой была фронтальная часть, обращенная к Садовому кольцу и к проспекту Сахарова, и может, показалась кому-то в последний момент беззащитно открытой…

Но ничего тут не было беззащитней этих людей в инвалидных колясках.

А знаешь,- громко говорил один старик, наклоняясь к другому: они оба, видимо, плохо слышали.- Я, наверное, мог бы обнять внуков своих палачей… Да, я мог бы.

Что ты сказал?! - И я подумал, что не понимаю: он не расслышал или возмутился.

Да, именно. Они не виноваты.

А детей не мог бы? - переспросил его второй, со странной насмешкой.

Детей нет,- признался первый.- Детей еще не мог бы…

Я подумал, что разговоры эти они ведут половину своей жизни, а может, больше, и все вопросы и ответы свои знают лучше своих друзей, и будут вести до конца своей жизни, потому что ничего в этой жизни важнее для них нет.

Я увидел главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова с цветами в руках, который сейчас был интересен тем, что был в жюри, которое выбирало проект мемориала. Он рассказал, что голоса за Георгия Франгуляна были отданы почти единодушно, хотя были и другие талантливые проекты. Так, один скульптор предложил сделать мемориал из сталинских высоток, которые, в свою очередь, предложил изготовить из лесопильного бревна…

Другой проект состоял из зеркал, в которых отражалось все вокруг, кроме людей, потому что нет человека - нет, как известно, и никакой проблемы…

Или такой: наклоненные друг к другу под большим углом вышки… Правда, Наталия Солженицына, увидев этот проект, испуганно сказала, что это же памятник охране.

Дмитрий Муратов показал на довольно молодого человека, проходившего мимо:

Это Роман Романов, директор Музея ГУЛАГа... Без него, может, и не вышло бы. Он герой…

Герой был, как и полагается всякому настоящему герою, скромен и застенчив.

А вы знаете, что Франгулян работал безо всякой прибыли? - спросил меня Дмитрий Муратов.- У него в те годы тоже были жертвы…

Откуда же я мог это знать? Я знал только, что, по неофициальным, но проверенным данным, на строительство мемориала были истрачены 600 млн руб. и что в основном это были деньги московской мэрии. И было много частных пожертвований. Что немаленькие деньги пожертвовал, например, тогдашний первый заместитель главы президентской администрации Вячеслав Володин. Потому что у него тоже были жертвы…

Начали собираться члены Совета по правам человека при президенте, заседание которого закончилось за четверть часа до этого в Кремле. Они приехали на автобусах, в одном из которых ехал и российский президент.

Теперь они говорили про это заседание, а один из них рассказывал мне, что год назад обсуждали, должен это быть памятник жертвам сталинских или политических репрессий.

А другой убеждал его:

Конечно, политических, причем начиная с октября 1917 года…

И заканчивая?..- не удержался я.

Нет, я так и не смог получить удовлетворительного ответа…

Тут началась церемония, выступил Владимир Путин, который говорил, что «репрессии не щадили ни талант, ни заслуги перед родиной, ни искреннюю преданность ей, каждому могли быть предъявлены надуманные и абсолютно абсурдные обвинения. Миллионы людей объявлялись врагами народа, были расстреляны или покалечены, прошли через муки тюрем, лагерей и ссылок. Это страшное прошлое нельзя вычеркнуть из национальной памяти и тем более невозможно ничем оправдать, никакими высшими так называемыми благами народа».

Все это были правильные и, наверное, очень нужные людям, которые сейчас сидели перед ним в колясках и на стульях, слова, а только когда он просто молчал, приехав десять лет назад на Бутовский полигон, и только смотрел на списки расстрелянных там людей, это, может, было еще правильней.

Он и про это вспомнил:

Когда речь идет о репрессиях, гибели и страданиях миллионов людей, то достаточно посетить Бутовский полигон, другие братские могилы жертв репрессий, которых немало в России, чтобы понять - никаких оправданий этим преступлениям быть не может… И в заключение хотел бы попросить разрешения у Наталии Дмитриевны Солженицыной, хотел бы процитировать ее слова: «Знать, помнить, осудить. И только потом - простить». Полностью присоединяюсь к этим словам…

Наталия Солженицына тоже, конечно, была на этой церемонии, почему-то не выступила, однако выступил патриарх Кирилл, и тоже ни к одному слову нельзя было придраться.

А потом - Владимир Лукин, глава совета Фонда памяти жертв политических репрессий, который закончил эпически. Он рассказал, что у него есть мечта: чтобы будущие президенты давали клятву верности своему народу именно здесь, на этом месте.

Поскольку Владимир Путин стоял сейчас на этом месте и все слышал, то можно будет проверить, внял ли.

Он возложил цветы и уехал, перед этим подойдя к этим людям, а они еще долго сидели, не двигаясь с места, и одна самая, может, пожилая тут женщина, которую убеждали ехать домой, потому что простудится иначе же обязательно, пожимала плечами:

Да я же на плед села… Мне тепло тут. Мне тут хорошо.

Андрей Колесников

30 октября 2017 года состоялась церемония открытия мемориала памяти жертв политических репрессий «Стена скорби» на проспекте Академика Сахарова в Москве.

В церемонии приняли участие Президент Российской Федерации В.В. Путин, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, мэр Москвы С.С. Собянин, член Совета Федерации ФС РФ В.П. Лукин, Н.И. Ельцина, члены Совета по развитию гражданского общества и правам человека, представители традиционных религий России, общественные деятели.

В числе представителей Русской Православной Церкви в мероприятии также приняли участие: Патриарший наместник , председатель , настоятель протоиерей Кирилл Каледа.

К участникам церемонии обратился В.В. Путин.

«Сегодня особая памятная дата: 30 октября — вот уже более 25 лет — отмечается в нашей стране как общенациональный День памяти жертв политических репрессий. Для всех нас, для будущих поколений, важно знать и помнить об этом трагическом периоде нашей истории, когда жестоким преследованиям подвергались целые сословия, целые народы: рабочие и крестьяне, инженеры и военачальники, священники и государственные служащие, ученые и деятели культуры», — сказал, в частности, Президент России.

«Репрессии не щадили ни талант, ни заслуги перед Родиной, ни искреннюю преданность ей, каждому могли быть предъявлены надуманные и абсолютно абсурдные обвинения. Миллионы людей объявлялись врагами народа, были расстреляны или покалечены, прошли через муки тюрем, лагерей и ссылок, — подчеркнул В.В. Путин. — Это страшное прошлое нельзя вычеркнуть из национальной памяти, и тем более невозможно ничем оправдать, никакими высшими так называемыми благами народа».

«В истории нашей страны, как и в любой другой, немало сложных, противоречивых этапов. О них спорят, обсуждают, предлагают разные подходы для объяснения тех или иных событий. Это естественный процесс познания истории и поиска истины. Но когда речь идет о репрессиях, гибели и страданиях миллионов людей, то достаточно посетить Бутовский полигон, другие братские могилы жертв репрессий, которых немало в России, чтобы понять — никаких оправданий этим преступлениям быть не может», — продолжил глава государства.

«Политические репрессии стали трагедией для всего нашего народа, для всего общества, жестоким ударом по нашему народу, его корням, культуре, самосознанию. Последствия мы ощущаем до сих пор. Наш долг — не допустить забвения. Сама память, четкость и однозначность позиции, оценок в отношении этих мрачных событий служат мощным предостережением от их повторения», — констатировал В.В. Путин.

Именно поэтому, по словам Президента, Правительством Российской Федерации принята Концепция государственной политики по увековечиванию памяти жертв политических репрессий, создан специальный Фонд памяти.

Идея памятника жертвам политических репрессий родилась еще в годы «оттепели», но только в последние десятилетия такие мемориалы стали создаваться, напомнил В.В. Путин.

«Сегодня в центре столицы мы открываем "Стену скорби" — грандиозный, пронзительный монумент и по смыслу, и по своему воплощению. Он взывает к нашей совести, нашим чувствам, к глубокому, честному осмыслению периода репрессий, состраданию их жертвам», — сказал глава государства и выразил благодарность автору монумента скульптору Георгию Вартановичу Франгуляну, Правительству Москвы, взявшему на себя основные расходы по финансированию, гражданам, которые внесли свои личные средства на создание памятника.

«В заключение хотел бы попросить разрешения у Наталии Дмитриевны Солженицыной, хотел бы процитировать ее слова: "Знать, помнить, осудить. И только потом — простить". Полностью присоединяюсь к этим словам. Да, нам и нашим потомкам надо помнить о трагедии репрессий, о тех причинах, которые их породили. Но это не значит призывать к сведению счетов. Нельзя снова подталкивать общество к опасной черте противостояния», — заявил Президент России.

«Сейчас важно для всех нас опираться на ценности доверия и стабильности. Только на этой основе мы можем решить задачи, которые стоят перед обществом и страной, перед Россией, которая у нас одна», — завершил свое выступление В.В. Путин.

К собравшимся обратился Святейший Патриарх Кирилл:

«Сегодняшнее событие, собравшее нас вместе у этого монумента, побуждает еще раз задуматься о страшной трагедии, произошедшей в России в ХХ веке. Мы знаем, что произошедшие трагические события еще долго будут осмысляться, но год столетия революции должен стать особенно важным для такового осмысления. Вглядываясь в эти трагедии, мы задаемся вопросом: как такое могло произойти? Почему жители одной страны, соседи, сослуживцы преследовали и убивали друг друга? Каким образом грандиозная идея построить мир свободным и справедливым привела к крови и беззаконию?

В то время люди мечтали о мире без эксплуатации, без бедности, без войн. О мире, где наука решит все проблемы и исцелит все болезни. Но мечта для многих обернулась кошмаром. В чем была ошибка? Не в том ли, что люди стремились построить гуманное и справедливое общество, отвергнув духовные основы человеческой жизни и поставив нравственность в положение, подчиненное идеологии, что привело к оправданию несправедливости и к жестокости на пути построения "светлого будущего"?

Опасность отхода общества от нравственных норм ведет к кризисам. Эту точку зрения разделяют представители всех традиционных религий России, между последователями которых репрессивная машина не делала различий. И сегодня всем нам следует осознать, что никакого светлого будущего не будет, если вновь в стремлении к таковому будущему уже под влиянием новых идеологий станет разрушаться нравственная и духовная основа человеческого бытия.

Нынешнее поколение не имеет права на повторение исторических ошибок: ненависть не должна руководить нами в нашем стремлении построить мирную, справедливую и благополучную жизнь, а потому и трагические страницы нашего прошлого не должны быть поводом для разжигания ненависти и усиления напряженности, а осуждение террора не должно из нравственного акта превращаться в политический ритуал.

При этом мы призваны никогда не забывать об этих страшных событиях, ведь жертвы братоубийственной войны, голода, религиозных и сословных гонений ― это не безликая масса, а абсолютно конкретные люди, это наши предки, которые живут в нашей памяти, фамилии которых мы продолжаем носить и имена которых помним или должны помнить в наших молитвах.

Памятники нужны для исцеления человека. Приходя сюда, вспоминая трагические события нашей истории, люди не должны чувствовать уныние и отчаяние. Они должны думать о своих потомках и о том, какую страну и какую историю они оставят им в наследство.

Пусть Всемилостивый Господь поможет всем нам сделать правильные выводы из прошедших ста лет, из трагических событий, которые начались сто лет назад, и поможет нам никогда не повторять ошибок наших предков. Да хранит Бог Землю Русскую от всех врагов видимых и невидимых!»

Также выступил член Совета Федерации ФС РФ В.П. Лукин.

Участники церемонии возложили к мемориалу цветы.

Мемориал «Стена скорби» установлен в соответствии с Указом Президента РФ В.В.Путина от 30 сентября 2015 г. № 487 «О возведении мемориала жертвам политических репрессий».

В 2015 году Государственный музей истории ГУЛАГа провел конкурс проектов мемориала. В жюри вошли 25 общественных деятелей и правозащитников: Л.М. Алексеева, Н.Д. Солженицына, В.П. Лукин, Д.А. Гранин и др. Всего было представлено 336 проектов. Победителем конкурса был признан проект скульптора Г.В. Франгуляна «Стена скорби».

Для сбора средств на создание и установку мемориала был учрежден Фонд «Увековечения памяти жертв политических репрессий». Фондом было собрано более 43 миллионов рублей пожертвований. В финансировании проекта также приняло участие Правительство Москвы.

В композицию площади, на которой установлен мемориал, входят «плачущие камни», привезенные из 82 регионов России. На камнях размещена надпись «Знать... Не забыть... Осудить... Простить!» авторства Н.Д. Солженицыной.

«Стена скорби» представляет собой двустороннюю стену-горельеф с несколькими арками, составленную из очертаний многочисленных фигур, символизирующих погибших в результате репрессий. Длина стены 30 метров, высота ― 6. По краям монумента установлены две рельефные скрижали со словом «Помни», написанным на 22 языках (на 15 языках бывших республик СССР, на немецком языке и 6 официальных языках ООН).

Пресс-служба Патриарха Московского и всея Руси

Поможет ли «Стена скорби» замирить расколотое общество? Ответ на этот вопрос искала Ольга Филина

В Москве появилась "Стена скорби" — монумент в память о жертвах политических репрессий. Кто думает, что все понял об отношениях российской власти с вечно актуальной российской историей, в очередной раз оказался посрамлен. Говорили, например, что власти мило советское, но вот же — в этом году с помпой празднуется не 7 ноября (о нем вообще забыли) и даже не 4 ноября (выходной — и только), а 30 октября — День памяти жертв политических репрессий. Еще говорили, у нас в чести только миф о "тысячелетней великой России", но вот монумент жертвам репрессий в разы больше и дороже того же памятника князю Владимиру. Впору задавать циничные вопросы: зачем все это? Зачем такой памятник городу (заметим, из 460 млн рублей, которые стоила "Стена скорби", добровольными пожертвованиями удалось собрать меньше 1/10, остальное выделил столичный бюджет)? И может ли наглядная демонстрация почтения к памяти "замирить" расколотое уже многие десятилетия общество?

Ольга Филина

— Хотя государственная Концепция по увековечению памяти жертв политических репрессий была принята еще в 2015 году, именно установку "Стены скорби" можно считать точкой отсчета масштабной работы по созданию новой памяти о ХХ веке,— полагает Роман Романов, директор государственного Музея истории ГУЛАГа, руководитель Фонда памяти, собиравшего деньги на монумент и другие проекты в рамках концепции.— И это действительно громкое событие: нам звонили журналисты из Германии, Японии, Австралии с вопросом: а правда в Москве установят такой монумент?.. Неужели все по-настоящему?

Российских журналистов волновало свое: кто посетит официальную церемонию открытия монумента, какие речи произнесут 30 октября и как их получится связать с идеей всеобщего примирения, ставшей основной для празднования юбилея революции.

— В 2012 году в России произошел так назывемый консервативный поворот, но парадоксальным образом именно он открыл окно возможностей для нововведений в политике памяти,— поясняет Ольга Малинова, профессор НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник ИНИОН РАН.— Да, в начале 2000-х стали говорить о непрерывной истории 1000-летней России, но тут же выяснилось, что эта концепция мало насыщена фактурой. Заимствовать советскую версию истории не получается хотя бы потому, что в этом случае все события до 1917 года становятся прологом к революции (а революция, заметим, осуждается). Стало понятно, что нам нужны новые узнаваемые образы и символы: возник своего рода дефицит символов. Но попытки расширения символического ряда сопряжены с неизбежными спорами — уж слишком разнятся наши представления о прошлом. Долгое время власть предпочитала пользоваться пусть скудным, но проверенным репертуаром бесспорно "положительных" событий и фигур. В контексте же "консервативного поворота" политикой памяти занялись более предметно (примеры тому — разработка концепции преподавания истории в школе, памятник князю Владимиру в Москве, другие инициативы такого рода). Это позволило "протащить" давнюю инициативу "Мемориала", поддержанную Фондом памяти.

Руководители Фонда представляют себе ситуацию так: они архитекторы, которым предстоит создать всю инфраструктуру "новой российской памяти" с нуля. "Стена скорби" — пробный камень, в ближайших планах — "сканировать пространство от Соловков до Колымы", чтобы сохранить и музеефицировать все, связанное с историей ГУЛАГа и его жертв.

Карт-бланш от власти получен, а вот успеха никто не гарантирует. Историческое поле в России крайне конфликтно, и раз общая память только формируется, то формируется она — как у нас принято — скорее по законам дикого рынка, нежели честной конкуренции. А значит, на всякий видимый успех коалиции социальных сил, связанных с "Мемориалом" или Музеем ГУЛАГа, тут же будут отвечать условные сталинисты и кургиняновцы. 31 октября, например, сразу после открытия памятника, в Перми состоится суд, на котором будет решаться, не наносит ли вреда здоровью детей методическое пособие для учителей "Изучение в школе истории сталинских репрессий" за авторством профессора Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета Андрея Суслова и его коллеги Марии Черемных.

— История абсурдная, но она создает прецедент,— рассказывает историк Андрей Суслов.— В 2015 году мы написали эту методичку в рамках реализации государственной концепции по увековечению памяти жертв политических репрессий; показали ее краевому Министерству образования, все было принято на ура, региональный Институт развития образования дал положительную рецензию. Но тут нашей работой заинтересовались "сталинисты". Они вышли на экспертов, аккредитованных Роскомнадзором,— учительницу географии из Новочеркасска и клинического психолога из Петербурга. И те написали на нашу методичку свое "экспертное заключение", утверждающее, что пособие... "отрицает семейные ценности", "призывает к антиобщественным действиям" и наносит вред здоровью детей. А алгоритм действий Роскомнадзора таков: ведомство обязано на своем сайте публиковать все заключения аккредитованных экспертов. Вот и все — наша работа дискредитирована. Теперь мы судимся с Роскомнадзором.

Что характерно, "заключение" не имеет юридической силы, но учителя растерялись: только стало понятно, куда ветер дует, и вот опять тень на плетень. В общем, опасной методичкой решили не пользоваться во избежание и в предупреждение. Эти общественные колебания еще раз подтверждают, что до примирения социальных сил в России далеко.

К историкам в условиях "военного времени" предъявляются новые требования: они должны не только разбираться в архивах и источниках, но и "сшивать" прошлое с настоящим, объяснять обществу, что это прошлое значит для нас здесь и сейчас. Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла в своей книге "История, или Прошлое в настоящем", вошедшей в шорт-лист премии "Просветитель" 2017 года, предлагает признать, что объект истории — это уже не "прошлое "само по себе", а использование этого прошлого в современности и для манипулирования будущим". Поэтому историки — нравится им это или нет — превращаются в "менеджеров": менеджеров исторических травм, специалистов по урегулированию конфликтов, унаследованных из прошлого, и экспертов по "сшиванию противоречащих нарративов".

Появились даже новые термины "горячее прошлое", "обратимое время", чтобы как-то объяснить ситуацию, когда разговор о былом становится ожесточенной полемикой о самом насущном. Поиск фальсификаций в той или иной версии истории при таком подходе представляется почти бесполезной задачей. Спор ведь идет не о фактах, а о смыслах — о значении тех или иных фактов для современной России.

— В этой связи интересно преломление темы советских репрессий во многих современных кино- и телесюжетах, повестях, романах,— считает Илья Кукулин, доцент факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ.— Да, госконцепция принята, тема государственного террора не замалчивается, но в медиа об этом терроре рассказывается так, что вопрос о том, почему это все случилось и какое влияние оказывает на наше общество, после просмотра очередного документального фильма или сериала поставить невозможно. Сплошные мелодрамы: мы видим "хорошего следователя" и "хорошего заключенного", а почему один допрашивает другого — так это "трагическая ошибка", "излом истории", называйте как хотите, вопрос об объяснении все равно испаряется. Как справедливо заметил историк Николай Митрохин, сегодня мы сталкиваемся с новой актуализацией "теории единого потока", которая была популярна в 70-х годах в СССР в полуофициальных националистических кругах. Это даже не "теория", а скорее определенный способ описания истории, в котором высшая ценность — не человеческая жизнь, а государство, а стало быть, и красноармейцы, и энкавэдэшники, и белогвардейцы равны в своей заслуге: строительстве великого государства. Вопрос о том, как это государство относилось к людям, остается открытым. Тем, кого репрессировали, в логике "единого потока" просто досталась трагическая участь. Представление истории только как трагедии заставляет нас рассматривать историю с эстетической точки зрения как эффектную кровавую картинку. Но ведь этика, а не эстетика позволяет нам почувствовать связь с людьми, которые жили до нас. Тут же это отношение вытесняется, события ХХ века предстают как семейная мелодрама: члены одной и той же семьи убивали друг друга, теперь надо просто посокрушаться над их трагической участью, а думать о том, как мы с ними связаны и что сделать, чтобы убийства не повторились, не стоит. Зачем? "Только нервы себе портить".

Такой "менеджмент" исторической травмы вполне способен примирить и жертв политических репрессий, и любовь к советскому строю, и тоску по 1000-летней России, и породить кадавров, вроде "Обители" Прилепина. Вопрос несогласия с ним — это в конечном итоге вопрос предложения альтернативы.

— На самом деле история политических репрессий в ХХ веке состоит из двух историй: истории жертв, о которой сейчас стали говорить, и истории преступлений, о которой говорить куда труднее,— замечает Андрей Суслов.

Память об "истории преступлений" считается очень неудобной и раскалывающей российское общество, при этом осуждение советского режима подается чуть ли не как предательство своих родителей, так что какой-либо госконцепции на этот счет ждать не стоит. Образ человека добродетельного, соответственно, в последнее время предполагает восторженное согласие со всем прошлым (и с жертвами, и с палачами) и моральный конформизм во имя "теплых чувств". Можно заключить, что со времени Достоевского (да что там — Карамзина) русский человек удивительно опростился — никакого раскаяния, пересмотра своей судьбы, возрождения и качественного изменения за ним больше не предвидится. Главное, чтоб не расстроился или, чего доброго, не обиделся.

— Разговор об опыте ХХ века вскрывает еще один факт: наше общество сегодня в большинстве своем состоит из людей, привычно верящих, что от них ничего не зависит,— заключает Илья Кукулин.— Если люди так думают, то получается, что с "трудным прошлым" как оно есть, со всем злом этого прошлого нам, маленьким, думающим только о куске хлеба, усталым от безденежья, просто не справиться. Очень многие считают, что не вынесут ответственности, возникающей из переживания связи с прошлым. Но это не так. Понимание того, что произошло с Россией после большевистского переворота, может сделать людей сильнее, а не слабее. Новый язык для разговора о советском прошлом, который иногда проглядывает в актуальной поэзии и даже детской литературе, должен прежде всего вернуть обществу силу и готовность к изменениям, искоренению "зубов дракона". Вопрос о том, что мы должны делать, чтобы катастрофа ХХ века не повторилась, исключительно важен: и сама "Стена скорби" станет действенной именно тогда, когда будет напоминать об этом вопросе.

Мемориал Совести

Архив

Именно "Огонек" первым выступил с инициативой создания Мемориала Совести (N 47, 1988 год)

"Все увереннее ощущаем мы потребность утвердить Мемориал Совести,— писал журнал.— Слышите, как стотысячным эхом отдаются в этих словах проклятия, тревоги, надежда. Счеты со сталинщиной еще не сведены до конца и рано думать о забвении темы... Мемориал не только памятник. Он предостережение. Он нужен нам всем для нравственного очищения, чтобы активным стало сознание и решительным действие. Давайте же соберемся вместе, вспомним всех поименно, почтим память тех, кто стал жертвой сталинских репрессий, и задумаемся о том, как жить дальше".

Созданию Мемориала предшествовало проведение Недели Совести во дворце культуры Московского электролампового завода — именно здесь Сталин предпочитал избираться в органы верховной власти. Журналисты "Огонька" волновались — вдруг придет немного народу. Но уже к полудню у входа образовалась очередь:

"У многих в руках цветы. Их возлагают на лагерную тачку, перед картой-схемой страны с дислокацией лагерей ГУЛАГа. Нельзя сказать, что приходят только те, кто кровными узами связан с людьми, подвергшимися репрессиям. Много молодых. Им особенно нужно знать правду.

Люди подолгу стоят у Стены памяти. На ее затянутом белым холстом полукружье фотографии, справки о реабилитации, газетные вырезки, скупые биографические сведения. Плотно рядом шесть фотографий. "Никто из моих родных не вернулся". И подпись К.А. Дудинской из города Горького. А кажется — крик. Еще несколько уничтоженных семей: Кирьянен — тринадцать человек, Пюстонен из деревни под Ленинградом — десять. Смотрят на нас со снимков счастливые супружеские пары. Потом он станет "врагом народа", она — женой "изменника родины".

Зал, где размещался информационный центр, оказался тесным. Сюда приносят то, что сохранилось, материалы, сведения о репрессированных. К каждому столику молчаливая очередь. Жены, дети, внуки, родственники, друзья.

А на соседнем стенде то, что пока еще никогда не выставлялось. Тоже имена, но уже чекистов, генералов НКВД и начальников областных управлений, тех, кто руководил репрессиями и вдохновлял "тройки" на местах.

Вот интервью с теми, кому будет посвящен Мемориал.

— Помпезный памятник не нужен. Лучше иметь мемориальный комплекс с музеем, архивом, библиотекой и просмотровыми залами. Это должен быть просветительский и научный центр по изучению сталинского периода.

— Я вижу памятник скромным. Группа людей, и в ней обязательно подросток. Потому что по сталинским законам можно было сажать и пытать почти совсем детей. Обязательно должен присутствовать обрубок рельса. Вся лагерная жизнь была им регламентирована.

— Сооружение Мемориала — только начало. Он необходим для нашего самосознания, для осмысления того, что произошло со страной".