Жил-был как-то очень богатый синьор. Богаче самого богатого американского миллиардера. Одним словом, богатый-пребогатый! Свои деньги он хранил на огромных складах. До самого потолка они были забиты золотыми, серебряными и никелевыми монетами. Тут были итальянские лиры, швейцарские франки, английские фунты стерлингов, американские доллары, русские рубли, польские злотые, югославские динары – центнеры, тонны монет всех стран мира и всех национальностей. Бумажных денег у него тоже было несметное количество – тысячи туго набитых, запечатанных сургучными печатями мешков. Звали этого синьора Монетти.

И вот однажды захотел он построить себе дом.

– Построю его в пустыне, – решил он, – подальше от людей.

Но в пустыне нет камня для строительства, нет кирпичей, извести, досок, мрамора… Ничего нет – один песок.

– Неважно! – заявил синьор Монетти сам себе. – Построю дом из своих денег. Вместо камней, кирпичей, досок и мрамора использую монеты.

Он позвал архитектора и велел ему сделать план дома.

– Пусть в нем будет триста шестьдесят пять комнат, – приказал синьор Монетти, – по одной на каждый день года. И двенадцать этажей – по одному на каждый месяц года. И пятьдесят две лестницы – по одной на каждую неделю года. И все это пусть будет сделано из монет, понятно?

– Но гвозди… Без них не обойтись… Придется привезти.

– Ни в коем случае! Нужны гвозди? Берите мои золотые монеты и отливайте из них золотые гвозди.

– А для крыши нужна черепица…

– Никакой черепицы! Возьмите мои серебряные монеты, и получится очень хорошая крыша.

И архитектор сделал план. Чтобы привезти в пустыню все монеты, необходимые для строительства дома, понадобилось три тысячи пятьсот автопоездов.

А чтобы разместить строительных рабочих, пришлось поставить четыреста палаток.

И работа закипела. Сначала вырыли котлован под фундамент, но не стали забивать в него железобетонные сваи и укладывать плиты, а заполнили монетами. Один за другим подъезжали доверху груженные деньгами самосвалы и ссыпали свой драгоценный груз в котлован. Затем стали класть стены: монету за монетой – одну на другую. Монета – чуть-чуть раствора – другая монета… Первый этаж весь выложили из итальянских серебряных монет по 500 лир. Второй этаж – целиком из долларов…

Двери тоже сделали из монет – старательно склеивали их друг с другом. Потом взялись за окна, но стекло не понадобилось. Его заменили бумажными деньгами – австрийские шиллинги сложили с немецкими марками и изнутри, со стороны комнаты, закрыли, как занавеской, турецкими и шведскими банкнотами.

Крышу, трубы и камины тоже выложили из металлических денег. Мебель, ванны, водопроводные краны, ковры, ступеньки лестниц, решетки в окнах подвала, туалеты – все сделали из монет. Монеты, монеты, повсюду монеты, одни монеты…

А вечером синьор Монетти непременно обыскивал рабочих, уходивших со стройки: вдруг кто-нибудь из них унес в кармане или в ботинке несколько сольдо?!

Он даже заставлял их показывать язык, потому что при желании можно ведь и во рту спрятать рупию, пиастр или пезету.

Когда закончили строительство, остались еще целые горы металлических денег. Синьор Монетти велел ссыпать их в подвалы, сложить на чердаке и заполнить ими почти все комнаты, оставив между грудами монет только узкий проход, чтобы можно было пробраться к ним и пересчитать, если понадобится.

А затем все ушли – архитектор, прораб, рабочие, водители грузовиков. И синьор Монетти остался один в своем огромном доме, стоящем среди пустыни, – в этом денежном дворце. Куда ни посмотришь – на пол, на потолок, направо, налево, вперед, назад, куда ни обернешься – всюду видишь только деньги, деньги, деньги. Потому что даже сотни драгоценных картин, что висели на стенах, были сделаны из денег. И сотни статуй, стоявших в залах, тоже были отлиты из бронзовых, медных или никелевых монет.

Вокруг дома синьора Монетти расстилалась бескрайняя пустыня. Она тянулась далеко, во все стороны света. Случалось, что с севера или с юга налетал сильный ветер, и тогда ставни и двери хлопали, издавая необычный звук, похожий на легкий музыкальный перезвон. И синьор Монетти своим тончайшим слухом умел различить в нем звон монет разных стран мира.

«Такое „дзиннь!“, – отмечал он, – издают датские кроны. Это „динь!“ – голландские флорины… А вот слышны голоса Бразилии, Замбии, Гватемалы…»

Когда синьор Монетти поднимался по лестнице, он распознавал монеты, по которым ступал, не глядя, – по их звучанию под каблуками (у него были очень чувствительные ноги). И, поднимаясь с закрытыми глазами, он бормотал: «Румыния, Индия, Индонезия, Исландия, Гана, Япония, Южная Африка…»

Спал синьор Монетти на кровати, которая тоже, разумеется, была сделана из монет: изголовье было выложено золотыми старинными монетами – маренгами, а простынями служили сшитые двойной ниткой банкноты по сто тысяч лир. Простыни он менял каждый день, потому что был человеком чрезвычайно чистоплотным. Использованные простыни он складывал в сейф.

Перед сном он обычно читал какую-нибудь книгу из своей библиотеки. Тома состояли из аккуратно переплетенных банкнот стран всех пяти континентов.

Однажды ночью, когда он читал книгу, состоящую из денежных купюр Австралийского государственного банка…

Первый конец

Однажды ночью синьор Монетти услышал вдруг, что кто-то стучится в дверь. И сразу же безошибочно определил: «Стучат в дверь, которая сделана из старинных талеров австрийской императрицы Марии Терезии».

Он пошел посмотреть и убедился, что не ошибся. Это оказались разбойники.

– Кошелек или жизнь!

– Прошу, господа, входите и убедитесь – у меня нет кошелька.

Разбойники вошли в дом, но даже и не подумали взглянуть на стены, двери, окна, мебель, а сразу же бросились искать сейф. Нашли, но в нем оказались одни простыни. Не станут же разбойники изучать, из какого материала они сделаны – из льна или из бумаги с водяными знаками. Во всем доме – от первого до двенадцатого этажа действительно не оказалось ни одного кошелька, ни одной сумки или мешка. Лежали только повсюду в комнатах груды каких-то вещей, и в подвалах тоже, и на чердаке, но в темноте не рассмотреть было, что это такое. А кроме того, разбойники и без того хорошо знали, что им надо – им нужен был бумажник. А у синьора Монетти его не было.

Сначала разбойники рассердились, а потом даже расплакались от досады. Ведь они проделали такой путь через всю пустыню ради этого грабежа и теперь вынуждены были возвращаться с пустыми руками. Синьор Монетти, чтобы успокоить их, предложил им лимонаду со льдом. Разбойники утолили жажду и ушли в темноту ночи, роняя в песок горькие слезы.

Второй конец

Однажды ночью синьор Монетти услышал, что кто-то стучится в дом. И сразу же безошибочно определил: «Стучат в дверь, которая сделана из старинных эфиопских талеров». Он спустился вниз и открыл эту дверь. Перед ним стояли двое затерявшихся в пустыне ребятишек. Голодные и замерзшие, они горько плакали.

– Помогите нам, пожалуйста…

Синьор Монетти сердито захлопнул перед ними дверь. Но дети все продолжали стучать и стучали еще очень долго. В конце концов синьор Монетти сжалился над ними.

– Ну вот что, забирайте-ка эту дверь!

Дети взяли дверь. Она оказалась очень тяжелой, потому что целиком была сделана из золота. Зато, если они донесут ее до дома, можно будет купить хлеба и молока и даже немножко кофе.

Через несколько дней к синьору Монетти пришли еще двое бедных ребятишек, и он подарил им другую дверь. А потом, когда все узнали, что он стал добрым и щедрым, бедняки поспешили к нему отовсюду, со всех концов земли. И никто не уходил с пустыми руками. Кому он дарил окно, кому стул, сделанный из монет по 50 чентезимо, и так далее. Через год дошла очередь до крыши и последнего этажа.

А бедняки все шли к нему и шли, со всех концов земли, и выстраивались в длинную очередь.

«Я и не знал, что их так много!» – удивлялся синьор Монетти.

И он помогал им год за годом, постепенно разрушая свой дворец. Когда же от дворца ничего не осталось, он переселился в палатку, как бедуин или турист. И на душе у него стало легко-легко, ну просто совсем радостно.

Третий конец

Однажды ночью, когда синьор Монетти листал перед сном книгу с денежными купюрами, он вдруг обнаружил среди них фальшивую банкноту. Как она оказалась здесь? И может быть, тут не одна такая фальшивая? С волнением принялся он листать одну за другой все свои книги и нашел еще штук двенадцать таких же фальшивых банкнот.

– А нет ли случайно в моем доме и фальшивых монет? Надо присмотреться!

А он, как вы уже знаете, очень тонко все чувствовал. И сама мысль о том, что где-то, в каком-то уголке его дворца, на крыше ли, в паркете, в дверях или в стене, может оказаться фальшивая монета, не давала ему покоя, буквально лишала сна.

И он стал разбирать свой дворец в поисках фальшивых монет. Начал с крыши и этаж за этажом опускался вниз. И если находил фальшивую монету, очень радовался!

– Узнаю! Эту монету мне подсунул мошенник такой-то!

Он знал свои монеты все наперечет. И фальшивых среди них были считанные единицы, потому что он всегда был очень аккуратен и внимателен, когда имел дело с деньгами. Но на какую-то минутку, понятное дело, каждый может отвлечься.

В конце концов синьор Монетти разобрал весь дом на кусочки и оказался сидящим на груде серебряных и золотых обломков. Строить дом заново ему уже не хотелось. Просто неинтересно. А гору денег было жаль. Так и сидел он там злой-презлой, не зная, что делать. А потом, то ли от злости, то ли от долгого сидения на этой груде монет, стал вдруг потихонечку уменьшаться – все меньше и меньше делался, пока и сам в конце концов не превратился в монету. В фальшивую монету. И люди, которые забрали потом его деньги, просто выбросили ее – подальше в пустыню.

«Едем к Сиду, завтра мы едем к Сиду» - засыпаешь с этой мыслью и предвкушаешь, что и проснешься с нею тоже, и уже будет то самое завтра, и в нем – мы. И так и происходит, и поначалу Сид – это выезд из города и мороженое в специальном пенопластовом ящике, каждому по три порции. Первая – мы в машине, ждем маму. Она проверяет, не забыли ли запереть входную дверь. Потом машина трогается, проплывают наши окна. Они светятся, но это – солнце, нас же дома нет. Вторая – разрушенная крепость на берегу моря. Я забираюсь на башню и смотрю далеко. Небо сияет, солнце отражается от моря тысячами сверкающих лезвий; я стараюсь не жмуриться; вдоль горизонта, под нависшим небом, движется острый белый парус. На пальцы капает прохладная красная капля, потом другая - мороженое тает. Третья порция – скоро приедем, солнце уходит в песок. Сид – это дюны справа и слева от шоссе, а за ними – гряды холмов, похожих на зачерствевшие хлебные горбушки. Сид – это неожиданный здесь лоскут ярко-зеленой травы, пахнет застоялой водой, чуть дальше виден остов грузовика, в бывшем двигателе копошатся муравьи. Чем старше я становлюсь, тем ближе слово «Сид» к человеку, который, завидев нашу выезжающую из-за поворота машину, приподнимается с продавленного соломенного кресла под акацией и машет нам рукой.

Мы выходим из машины, хлопают дверцы. Я пытаюсь сделать вдох, но не чувствую, как воздух проникает в легкие. Живые существа в такой ситуации погибают, но с нами этого не происходит. Горячий воздух просто заполняет нас; и мы бы взлетели, как воздушные шары, но вокруг – так же горячо, поэтому мы остаемся на земле и направляемся к дому. Сид кричит нам: «С приездом!»

Дорога упирается в дом Сида, касается его палисадника языками растрескавшегося асфальта. Пустыня всюду, мы – в ней, но дорогу обступают холмы, и этого не видно. Чтобы понять, где мы, нужно обойти дом или - зайти в него и выглянуть в противоположное входу окно. И тогда видишь другой горизонт, не сверкающий, а поглощающий свет в той линии, которая отделяет небо от того, что к нему подступает. Оттуда дует ветер, несет в дом пыль – она сыплется из трещин в гипсовых стенах, лежит на полу – белесая и прозрачная. На двери ванной прежние владельцы дома – кажется, какая-то разорившаяся геологическая контора - даже укрепили табличку: «Перед входом в душ вытряхните из головы песок». Я машинально провожу по волосам ладонью и слышу звук сотен песчинок, опускающихся на пол. Папа говорит, что однажды сидово жилище доверху заполнится песком, а зимой пойдет сильный дождь, и гипсовый дом растает в нем, как кубик пожелтевшего рафинада. Сид зовет нас пить лимонад.

Рано утром мы идем за дом, смотреть, что ветер принес за ночь. Солнце только что взошло, и пространство перед нами расчерчено серо-синими тенями – от дома, от холмов, от облаков, скользящих по еще не отделившемуся от земли, светлеющему изнутри небу, от нас. Я оборачиваюсь и смотрю на дом. С этой стороны он и правда занесен песком почти до окон. Мы идем вдоль фасада и смотрим под ноги, ищем «улов» - то, что осталось лежать, когда ветер отступил к горизонту. Мы находим засохшее растение – ветками к дому. В другие утра Сид находил проржавевшие консервные банки, лопнувшие гелиевые шарики, отшлифованные песком зубы мелких животных, квадратное зеркальце, мятую почтовую открытку с башней у горной реки, камешки с отпечатавшимися в них тельцами моллюсков, фотографию мальчика на деревянной лошади, оружейные гильзы, истершиеся монеты, клочья шерсти. Однажды он обнаружил скелет средних размеров птицы – со сложенными крыльями и аккуратно лежавшей между ними головой, «компактный». Он был похож на часы в стеклянном корпусе, внутри которого виден весь их механизм. Сид вошел в дом, держа его в ладонях, и увидел, что в комнате металась птица – невзрачная, рябая, с изогнутым клювом. Через несколько секунд она вылетела в окно, обращенное к дороге, с подветренной стороны. Сид стоял в комнате со скелетом в руках, а потом размахнулся и выбросил его в противоположное окно – для симметрии. Скелет валялся там несколько дней, а потом куда-то делся. С тех пор Сид ничего найденного за домом не хранил, все возвращал в песок. «Пустотой дом – точка равновесия», – так он говорил. В другой раз на образовавшемся к утру бархане за домом он обнаружил живую птицу – раненую со сломанным крылом. Он принес ее в дом и поселил в картонной коробке. Рана постепенно затянулась; птица прожила у него несколько лет. Утром он сажал ее на подоконник, всегда на то окно, которое выходило в палисадник и на дорогу. Она проводила там долгие часы, шевелилась неохотно. Когда мы навещали Сида, подъезжали к его дому, я замечал над оконной рамой ее осторожный профиль, черный распахнутый глаз. Птица тоже стала «Сид». Когда она умерла, ее тело, которое Сид обнаружил утром в картонной коробке, было ссохшимся, тусклым - почти скелетом. Эту птицу Сид закопал в палисаднике, под акацией.

В одно из утр из пустыни вышел Джозеф. Так получилось, что я заметил его первым. Сид дал мне свой бинокль, и я как раз его настраивал. В бинокле тоже был песок, и все, что я видел – барханы, дюны, гряды холмов справа и слева от меня - находилось под песчаным ливнем и не имело четких очертаний. Вдруг, прямо передо мной показалась расплывчатая желтая точка. Я попытался разглядеть ее без бинокля, но видел лишь песчинку, более яркую, чем остальные. Я не мог определить, на каком расстоянии от меня она находилась. Наконец, мне удалось настроить бинокль. Песчаный ливень за линзами не иссякал, но я увидел, что из пустыни к нам приближается человек. Мы встречали его за домом. Человек становился все больше и больше. Он был босиком, в брезентовых походных штанах, изорвавшихся на коленях и, почему-то в желтой рубашке с какими-то мишками, паровозиками, звездочками, цветочками. Я смотрел на них, не отрываясь. Джозеф медленно приближался, я увидел спутанные выгоревшие волосы, красную кожу, черные, растрескавшиеся губы и слюдяные, неподвижные глаза. Мы устроили его в доме, под вентилятором, поили водой. Через два дня Джозеф улыбался, сообщил нам, как его зовут, сказал, что скоро – зима, и так оно и было, но больше мы про него ничего не выяснили. Правда, выяснять было некому, потому что мы вскоре вернулись домой, а Сид, похоже, ничего разузнавать не пытался.

Когда мы собрались в пустыню в следующий раз, была зима. Я вел машину, родители сидели на заднем сиденье. По дороге я купил им мороженое. Когда, ближе к вечеру, из-за поворота, наконец, показался знакомый дом, Джозеф приподнялся с соломенного кресла под акацией и махнул нам рукой. Он угостил нас лимонадом и рассказал, что Сид уехал – вскоре после нас: однажды утром Джозеф проснулся, а Сида нигде не было, и вещей его не было. Впрочем, вещей у него не было во всех смыслах этого слова. Мы сидели под акацией, из дома вышла серая собака на трех лапах, заковыляла к нам, тяжело улеглась у соломенного кресла, положила морду Джозефу на ботинок. Я зашел в дом и подошел к противоположному окну; песок пересыпался через подоконник.

***
Мы возвращаемся затемно. Мама ищет в сумке ключ, никак не находит, даже вываливает ее содержимое на ступеньки – ключа нет. « Наверное, в пустыне остался» - говорит папа. «Ничего он не остался!», - я вынимаю ключ из кармана куртки и протягиваю маме. Похолодало, но ключ – теплый на ощупь.

_____
Тема:
«Рубашечка в желтеньких цветочках и четыре огурца» от

Этот потрясающий дом расположен практически посреди пустыни в Скоттсдейле, штат Аризона, США. Несмотря на это из окон дома открываются завораживающие виды на красоты пустыни, которая простирается на 60 км. Оригинально продуманные свесы крыши и ориентация дома, защищают внутренние помещения виллы от неумолимого солнца пустыни. При строительстве дома архитекторы пытались реализовать одно условие хозяев: «Жизнь на открытом воздухе», поэтому здесь продумана летняя кухня, терраса, открытый бассейн и джакузи.

Дом площадью в 520 кв. м. был построен в 2012 году по проекту архитектора Марка Тейта. Он говорит: «Мои клиенты - родители, бабушки и дедушки, которые любят проводить время с семьей. Таким образом, они планировали построить дом своей мечты в горах пустыни Аризоны. При этом они просили создать как бы три отдельных жизненных пространства для каждой группы возрастов единой семьи.

Марк Тейт рассказывает: «Я хотел привнести ландшафт пустыни в дом моих клиентов, чтобы они могли наслаждаться природой. Мы очень тщательно интегрировали дом в ландшафт».

Дома расположен на прилегающей территории площадью в 5 акров и из него открываются потрясающие виды на дикую пустыню и горы Аризоны. Архитектору Тейту удалось сбалансировать внутреннее пространство виллы и прилегающий ландшафт пустыни, создав гармоничное и красивое строение.

Марк Тейт рассказывает: «Я хотел создать дом –загадку, который сразу не показывает всех своих секретов, но в то жен время дом необходимо было создать уютным. Большой вход, выполненный из стали привлекает гостей к входной двери, а небольшой фонтан завораживает своим журчанием. Что расположено внутри такого дома – загадка».

Нижние две трети дома выполнены из стекла, обеспечивая доступ света, а также неприкосновенность частной жизни. «Стекло создает красивый блеск», говорит Тейт. «Стекло имеет радужные дихроические чешуйки, которые делают его переливающимся и меняющим цвет в течение дня».

Небольшой фонтан находится между двумя кактусами в середине дворика. Окно из столовой как раз выходит на фонтан, поэтому вся семья любит во время обеда любоваться переливами воды.

Штукатурка на стене здесь является частью длинной, изогнутой стены, которая простирается во всю длину дома; пескоструйные бетонные блоки составляют стену справа. Дизайн квадратных отверстий повторяет по всему дому.

План показывает, как изогнутая стенка проходит через дом. Окна обрамляют огромный пейзаж, в то время как стены замаскировывают вид на дорогу и соседние дома.

Большой камин привлекает своим уютом по вечерам.

В большой гостиной также имеется свой камин.

Из гостиной открываются широкие виды на окружающий пейзаж.

Дизайн ванной комнаты.

Как известно, народов Африки весьма разнообразны по форме, планировке и материалам, используемым для строительства. И если форма и планировка жилищ чаще всего зависят от тех или иных этнических традиций, то выбор диктуется, как правило, природными и климатическими условиями, а также образом жизни африканского народа (осёдлым или кочевым ). Так, в полупустынях при используют камень, глину, низкие травы и кустарники; в саваннах – пальмы, стебли хлопка и проса; в лесных районах – бамбук, рафию, ротанг, листья фикуса и банана. Также для обустройства своих африканцы применяют ил, навоз, циновки, ткани и шкуры животных.

Сегодня в африканских городах занимаются преимущественно профессионалы, однако в сельских местностях основную работу по постройке жилищ по-прежнему выполняют главы семей – мужчины, а завершают ее женщины, которые покрывают строение соломой и листьями, обмазывают и украшают его.

Основная часть жизни африканцев проходит на открытом воздухе – здесь располагается очаг, женщины занимаются домашними делами, а мужчины – ремеслами и охотой. Дом же нужен в основном для ночлега и укрытия от непогоды. По этой причине основная масса традиционных африканских жилищ не имеет окон. Исключение составляют только некоторые регионы Африки с более прохладным климатом (горные районы Эфиопии, Камеруна и Нигерии), где дома оснащены не только окнами, но и отапливаемыми лежанками. Такая представляет собой глинобитные скамьи с топкой, украшенные лепными орнаментами и расписанные геометрическими узорами.

Круглые африканские дома

В Африке при господствует форма конуса с овальным или круглым основанием. В разных регионах строят разные круглые дома, которые могут отличаться друг от друга высотой стен, наклоном крыши, наличием окон и отделки. В некоторых местах жилища украшают росписью и резьбой, тогда как в других наружный вид домов довольно прост и однообразен. В домах простейшего типа крыша и стены неотделимы друг от друга: обычно их плетут из древесных ветвей или тростника, они не имеют окон и снабжены только одним низким входом. Своим внешним видом такие хижины напоминают пчелиные улья. Подобные строения свойственны тропическим районам Африки.

Если же обратиться к северным границам Африки, то можно увидеть, что здесь архитектурное искусство достигло куда больших высот. С самых незапамятных времен здесь строили хижины с и дверями-створками, украшенными искусной резьбой и рельефными бронзовыми пластинками. Однако нельзя не отметить, что такие дома принадлежали исключительно африканским правителям. Простой же народ жил в домах попроще.

Одним из наиболее известных представителей круглых является рондавель , который по большей степени распространен в странах Южной Африки. Обычно рондавель изготавливается из тех материалов, которые доступны в природе. Чаще всего стены строят из камня, а «цементный раствор» делают из земли, песка или их смеси с навозом. Для того чтобы поверхность пола была ровной, ее обрабатывают навозосодержащей смесью.

Каркас рондавеля обустраивается при помощи веток деревьев, очищенных от сучков, или балок, изготовленных из круглого лесоматериала. Готовый каркас покрывается тростником, который прикрепляется к основанию при помощи травянистых канатов. В зависимости от сложности конструкции на изготовление крыши может уйти от 1 дня до целого года, поскольку работа выполняется снизу вверх, и одновременно привязать можно только одну секцию.

Шалаши – африканские дома для кочевых народов

Перекочевки и бродячий образ жизни, который ведут некоторые африканские народы (например, бушмены), не требует прочных жилищ и постоянных поселений. В данном случае достаточно обычного шалаша или примитивного , который чаще всего имеет традиционную полусферическую форму. Нередко укрытием для кочевников служат природные пещеры или углубления в земле, если, конечно, они имеются поблизости.

В кочевых племенах постройкой крытых шалашей испокон веков занимаются женщины. Обычно на сооружение шалаша уходит не более 1-2 часов. Сначала сооружается полусферический каркас из веток, которые связываются вверху, а затем строение накрывается тростником, травой или циновками. Внутри таких хижин устраиваются небольшие углубления в земле, служащие ложем, и очаг. Интересно, что для многих африканских кочевников символом дома является именно огонь, но никак не шалаш. В прохладное время года огонь в очаге поддерживается всю ночь, а наутро засыпается золой.

Перекочевывая с одного места на другое, африканцы часто возвращаются к местам, богатым пищей и источниками воды, но никогда не живут в своих прежних поселениях, а строях новые . Для стоянки, как правило, выбираются те места, где есть большие деревья – их тень может укрыть от знойного солнца. Чаще всего шалаши располагают вокруг деревьев. Средний размер такой хижины составляет 2 м в высоту и 2 м в диаметре.

Африканские пещеры – дома для жителей пустынь

В Сахаре квартирный вопрос решают несколько иначе, нежели в других районах Африки. здесь имеют вид глубоких земляных ям, в которых оборудованы внутренние помещения и двор. Сегодня в Сахаре, на склонах холмов расположено множество пещер, где в настоящее время живут берберы (троглодиты).

Кратеры, в которых расположены пещеры, могут иметь достаточно большие размеры. Посередине такой пещеры располагается внутренний двор – хауш, диметр которого в среднем составляет около 10 м, а вокруг него находятся комнаты, достигающие до 20 м в длину. Нередко жилища берберов имеют несколько этажей, причем переместиться с одного этажа на другой можно чаще всего не по традиционной