Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Мережковский Дмитрий
Юлиан отступник (Христос и Антихрист – 1)

Д.С.Мережковский

Христос и Антихрист

(трилогия)

Книга первая. ЮЛИАН ОТСТУПНИК

пленник культуры

(О Д. С. Мережковском и его романах)

вступительная статья.

"Я родился 2-го августа 1865 г. в Петербурге, на Елагином острове, в одном из дворцовых зданий, где наша семья проводила лето на даче. До сих пор я люблю унылые болотистые рощи и пруды елагинского парка""."Помню, как мы забирались в темные подвалы дворца, где на влажных сводах блестели при свете огарка сталактиты, или на плоский зеленый купол того, же дворца, откуда видно взморьеа зимою мы жили в старом-престаром, еще петровских времен, Вауаровском доме, на углу Невы и Фонтанки, у Прачечного моста, против Летнего сада: с одной стороны – Летний дворец Петра 1, с другой – его же домик и древнейший в Петербурге деревянный троицкий собор".

Эти строки из "Автобиографической заметки" Мережковского можно было бы поставить эпиграфом к его историческим произведениям из русской жизни: роману "Петр и Алексей" (1906, из трилогии "Христос и Антихрист", драме для чтения "Павел 1" (1909), романам "Александр 1" (1911) и "14 декабря" (1918), составляющим вторую трилогию. Как видно, с детских лет он дышал воздухом старины, был окружен реалиями прошлого и даже его тенями, мог близко наблюдать быт русского Двора: отец писателя, Сергей Иванович, в течение всего царствования Александра ii занимал должность столоначальника в придворной конторе.

Идет лакей придворный по пятам Седой и чизной фрейлины-старушки... Здесь модные духи приезжих дам И запах первых листьев на опушке, И разговор французский пополам С таинственным пророчеством кукушки, И смешанное с дымом папирос Вечернее дыханье бледных роз...

вспоминал писатель о впечатлениях своего детства и отрочества в поэме "Старинные октавы", которую жена Мережковского, поэт и критик з. Н. Гиппиус, недаром назвала впоследствии его лучшей автобиографией.

Д. Мережковский. Автобиографическая заметка.кн. Русская литература XX в"". Под редакцией проф. С. А. Венгерова, т. 1. М" IS15, стр. 2S3. Впрочем, сами Мережковские не могли похвастаться громкой родословной. Прадед писателя был войсковым старшиной на Украине, в городе Глухове, а дед лишь в царствование императора Павла i приехал в Петербург и поступил "младшим чином" в Измайловский полк. "Тогда-то, вероятно,– писал Дмитрий Сергеевич,– и переменил он свою малороссийскую фамилию Мережки на русскую – Мережковский". В жилах бабушки текла древняя кровь Курбских.

И все же происхождение, принадлежность к миру чиновничьей касты (отец закончил службу в чине действительного тайного советника, что соответствовало 2-му классу табели о рангах: выше был только канцлер), воспитание (3-я классическая гимназия, с ее зубрежкой и муштровкой) как будто бы не предполагали появления "бунтаря", разрушителя традиционных нравственных и эстетических канонов, одного из вождей нового направления в литературе – символизма, критика имперских и церковных устоев, книги которого арестовывались цензурой, а самого его едва не отлучили от официальной церкви.

Драма "отцов" и "детей" обозначилась рано. В многодетной, внешне благополучной семье Мережковский чувствовал себя одиноким и несчастным, боялся и не любил отца. "У меня не было школы, как не было семьи",– скажет он позднее. Юному Мережковскому навсегда запомнилось столкновение Сергея Ивановича, потрясенного событиями 1 марта 1881 года – убийством "царяосвободителя" народовольцами, со старшим сыном Константином (будущим известным профессором зоологии и ботаники), который оправдывал "извергов". Эта тяжелая ссора, длившаяся несколько лет, в конечном итоге свела в могилу обожавшую детей мать.

Сумеречные фантазии и мечты, обуревавшие Мережковскогоребенка, были как бы дальним предвестием эсхатологических позднейших исканий, тяги к "бездне" и "мгле".

Познал я негу безотчетных грез, Познал и грусть,-чуть вышел из пеленок. Рождало все мучительный вопрос В душе моей; запуганный ребенок, Всегда один, в холодном доме рос Я без любви, угрюмый как волчонок, Боясь лица и голоса людей, Дичился братьев, бегал от гостей...

Но "бездна" и "мгла" заявят о себе позднее. Пробудившееся у Мережковского раннее влечение к литературе, к стихотворчеству прошло под солнечным знаком Пушкина (тринадцати лет написал он свое первое стихотворение в подражание "Бахчисарайскому" фонтану"). Детские опыты были откровенно слабы, и в памяти Мережковского на всю жизнь осталась фраза Достоевского, который выслушал их "с нетерпеливою досадой":

– Слабо... плохо... никуда не годится... чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!

Однако книжный груз только накапливался с годами, хотя учителя и менялись. В университетские годы – Мережковский поступил в 1884 году на историко-филологический факультет Петербургского университета – он испытал сильнейшее влияние философов-позитивистов Канта, Милля, Спенсера. (Как вспоминает Гиппиус, Мережковский, познакомившись с ней, восемнадцатилетней девушкой, в 1888 году, в Боржоми, посоветовал ей читать Спенсера.) Правда, учение позитивистов – стремление поставить уметвенный мир человечества на твердую основу науки через совершенное отрицание всяких теологических и метафизических идей приходило в противоречие с религиозными идеалами, впитанными Мережковским с детства, рождало безысходные сомнения.

Уже с этого момента начинается раздвоение, характерное для личности и творчества писателя. Оно будет порождать антиномии и метафизические противопоставления, метания из одной крайности в другую, попытки примирить антихристианский нигилизм Фридриха Ницше с исканиями Вселенской церкви Владимира Соловьева.

Как бы то ни было, но литературный путь Мережковский начинает в среде либерально-демократической. Своим первым публичным выступлением (1881 год) он обязан поэту и революционеру-народнику П. Ф. Якубовичу, а близким для него журналом делаются "Отечественные записки" М. Е. Салтыкова-Щедрина и Д. Н. Плещеева. К этой же поре относится дружба Мережковского с С. Я. Надсоном, тогда еще юнкером Павловского военного училища, которого он "полюбил, как брата". Они посвящают друг другу стихи, в которых звучат расхожие гражданские призывы, мотивы скорби и туманного протеста против общественной реакции. Поэма Надсона "Три встречи Будды" навела Мережковского на мысль написать длинное пышное стихотворение "Сакья-Муии" – статуя Царя Царей смиренно склоняется перед нищим. Оно вошло во все сборники чтецов-декламаторов и принесло автору популярность. Другим ближайшим приятелем Мережковского становится поэт Н. Минский, уже сделавший себе имя на воспевании "больного поколенья", которое "стоит на распутьи, не зная пути". Надо сказать, что поэзия Мережковского не самая сильная часть его огромного наследия, Стихи его часто подражательны, банальны, однообразны. И не случайно Мережковский, в собрание своих сочинений (в 17 томах готовя полное 1911-1913 гг. в издательстве Вольфа и в 1915 гг. у Сытина), поместил там немало критических мелочей, но включил лишь несколько десятков стихотворений. Книжность, впитанная огромная культура мешали Мережковскому-поэту прорваться к первородным впечатлениям.

Под влиянием народнических идей, бесед с тогдашним властителем дум, публицистом и критиком Н. К. Михайловским и Глебом Успенским молодой Мережковский отправляется "познавать жизнь". Он путешествует по Волге и Каме, посещает Уфимскую и Оренбургскую губернии, знакомится с основателем религиозно-нравственного учения, основанного только на Евангелии, крестьянином Тверской губернии В. К. Сютаевым, которого навещал и Лев Толстой. Мережковского привлекают отколовшиеся от официальной церкви течения и секты, начиная с мощного народного "раскола" и кончая хлыстовством и скопчеством. Он не шутя собирается по окончании университета "уйти в народ" и стать сельским учителем. Но уже иные ориентиры возникают для него. К началу 90-х годов Мережковский испытал, по собственному признанию, глубокий религиозный переворот.

Это совпадает по времени с появлением в русской литературе нового направления – символизма.

Первым манифестом отечественных символистов можно считать вышедшую в 1890 году книгу Н. Минского "При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни". В ней говорилось о тщетности и тленности всего перед лицом неизбежной смерти и как единственно реальное утверждалось "вечное стремление к несбыточному". Опираясь на труды русской философии и прежде всего В. Соловьева, Мережковский углубил и развил эти постулаты. В одном и том же 1892 году появился его поэтический сборник с многозначительным заглавием "Символы" и ставшая программной для нового направления работа "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы". Идеи, носившиеся в воздухе, воплотились в формулы.

"Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимости верить и так не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном неразрешимом диссонансе, этом трагическом противоречии так же, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности XIX века" ,– писал в своей характерной "антиномической" манере Мережковский, отказываясь от собственных недавних позитивистских устремлений и призывая к "высшей идеальной культуре".

Восстав против "удушающего мертвого позитивизма" и назвав учителями символистов "великую плеяду русских писателей" – Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова, Мережковский провозгласил "три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширения художественной впечатлительности" ".

К тому времени, с появлением поэтических сборников К. бальмонта "В безбрежности" и "Тишина", стихов Д. Мережковского, Н. Минского, з. Гиппиус, а позднее трех сборников В. Брюсова "Русские символисты" (1894-1895) в литературе оформилось это новое направление, черты которого были предвосхищены уже в поэзии К. Фофанова, Мирры Лохвицкой и, конечно. Вл. Соловьева:

Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий Только отклик искаженный Торжествующих созвучий?

Символизм – русский символизм – явление очень широкое и еще нуждающееся в осмыслении. Сами символисты рассматривали свой метод как принципиально новый тип художественного и нравственно-религиозного мышления и с необыкновенной отчетливостью выразили в своем творчестве кризисный характер эпохи, отрицание буржуазного быта и морали, неизбежность великих исторических катаклизмов. В лучших своих произведениях они исполнены трагического величия.

В самом общем плане символизм отражал кризис традиционного гуманизма, разочарованность в идеалах "добра", ужас одиночества перед равнодушием общества и неотвратимостью смерти, трагическую неспособность личности вЫЙТИ за пределы своего "я":

Д. С. Мережковский. Полн. собр. соч., т. XVIII, М" 1914, стр. 212. " Там же, стр. 218. В своей тюрьме,– в себе самом, ты, бедный человек, В любви, и в дружбе, и во всем Один, один нав"к?.. Д. Мережковский. "Одиночество" В то же время символизм представлял собой в определенном смысле и реакцию на голое безверие, позитивизм и натуралистическое бытописательство ЖИЗнИ. Поэтому он нередко проявлялся там, где натурализм обнаруживал свою несостоятельность. Нападая на плоское описательство, символисты предлагали другую крайность: пренебрегая реальностью (или недооценивая ее), они устремлялись "вглубь", к метафизической сущности видимого мира; окружающая их действительность казалась им ничтожной и недостойной внимания поэта. Это был всего лишь "покров", за которым пряталась вожделенная "тайна" – главный, по мнению художника-символиста, объект. Нужно учитывать и то, Что поиски, которые велись символистами, были частью широких исканий, какими отмечена русск"я духовная жизнь той поры. К непредвзятой, объективной оценке этих исканий мы только приходим.

"До сих пор широко бытует представление о том,– пишет доктор философских наук А. Кулыга,– что в конце прошлого начале нынешнего века в культурной жизни России царил сплошной декаданс, упадок мысли и нравственности. Декаданс был, но возник и своеобразный философско-релИгиозный ренессанс, вышедший за рамки страны и всколыхнувший духовную жизнь Европы, определивший поворот западной мысли в сторону человека. Корни таких философских направлений, как феноменология, экзистенциализм, персонализм,– в России. Здесь был услышан ве Ликий вопрос Канта: "Что такое человек?" Русские попытки ответа на него эхом прозвучали на Западе, а затем снова пришли к нам как откровения просвещенных европейцев" . "УСилиями русских мыслителей – Вл. Соловьева, В. Розанова, П. Флоренского, Н. Бердяева, С. Булгакова, А. Карташова, С. Франка, Н. Лосского, Л. Карсавина, П. Сорокина, В. Успенского и многих других – в России создалась совершенно особая атмосфера, позволяВШая личности при внешнем деспотическом, царистском режимЕ обретать безусловную внутреннюю свободу. Преграды если и ставились, то только в форме механической цензуры, или, говорЯ словами А. Блока, "на третьем пути поэта: на пути внесения гармонии в мир". Лишь позднее более изощренное государство догадалось, как, впрочем, и предвидел Блок в своей речи "О назначении поэта" (1921), изыскать средство для "замутнения самих источников гармонии" . Но до этого было еще далеко...

В атмосфере религиозно-философского ренессанса Начала нашего века Мережковский и создавал главные свои произведения. К слову сказать, сам он не обладал даром первооткрывателя-любомудра, способностью оригинального мыслителя (как, скажем, блиЗкий ему В. В. Розанов): он принимал или контаминировал уже сложившиеся концепции. Его устремления были направлены НА то, чтобы наново рассмотреть основы христианской догматики. И в этом движении, которое можно определить как попытку соединить русскую культуру с православной или даже шире – Вселенской церковью,– огроМнуЮ роль сыграла жена и единомышленник – Зинаида Николаевна Гиппиус.

Мережковские прожили в браке пятьдесят два года, "не разлучаясь,-по словам Гиппиус,-со дня нашей свадьбы в Тифлисе, ни разу, ни на один день" . Однако "идеальный" союз этот со стороны казался необычным, даже странным.

Традиционное, от века определение семьи как малого общества людей, произошедшего от одной четы, к ним не применимо: чета была бездетна и могла порождать только книги. (Как и Мережковский, Гиппиус оставила обширное литературНОе наследие: прежде всего поэтическое, а кроме того – романы, рассказы, пьесы, несколько критических сборников, два тома воспоминаний "Живые лица" и т. д.) Куда ближе, кажется, здесь понятие "семейство", взятое иЗ естествознания, только с поправкой на систематику иного, внутреннего, мировоззренческого родства. Вскоре к этому семейству присоединяется критик и публицист Д. В. Философов, двоюродный брат известного художественного деятеля С. I. Дягилева. "Триумвират" просуществовал долгих пятнадцать Лет и носил характер некоей религиозно-философской ячейки или даже секты: жили "коммуной", сообща намечались генерализующие идеи и писались некоторые книги. Как вспоминал много позднее Н. А. Бердяев: "Мережковские всегда имели тенденцию к образованию своей маленькой церкви и с трудом могли примириться с тем, что тот, на кого они возлагали надежды в этом смысле, отошел от них и критиковал их идеи в литературе. У них было сектантское властолюбие"

Вероятно, этим и объясняется недолговечность и непрочность тех союзнических отношений, которые возникают (и распадаются) у Мережковских – как с печатными органами, так и с отдельными лицами: "Северным Вестником" (где был опубликован не принятый другими журналами первый исторический роман Мережковского "Отверженный" – раннее название "Юлиана Отступника") и его редактором Акимом Волынским; так называемым "дягилевским кружком" (художники В. А. Серов, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст, поэт Н. Минский) и его трибуной "Мир Искусства" (руководителем литературного отдела которого был Д. В. Философов, напечатавший длинное исследование Мережковского "Толстой и Достоевский"); журналом "Новый Путь" (здесь появился роман "Петр и Алексей") и редактором П. П. Перцовым и т. д. Особо следует сказать о сближениях и расхождении или даже разрыве с такими деятелями философии и литературы, как В. В. Розанов, Н. А. Бердяев, Андрей Белый, наконец, А. А. Блок (посвятивший, кстати, Гиппиус свое знаменитое – "Рожденные в года глухие...").

Мережковские предпочитают в итоге, используя выражение Бердяева, "свою маленькую церковь", стремясь совместить ее с церковью "большой". В 1901 году они добиваются разрешения у Синода учредить в Петербурге "Религиозно-философские собрания" (вместе с Розановым и Философовым). В собраниях этих участвуют видные богословы, философы, представители духовенства – В. Тернавцев, А. Карташов, В. Успенский, епископ Сергий

(СтавшИй через много лет, в 1943 году, патриархом Московским и всея Руси) и др.

Собрания из-за резкости и остроты выступлений просуществовали недолго: уже С апреля 1903 года их запретила синодальная власть. "Не могу сказать,– вспоминает Гиппиус,– наверное, к этому времени или более позднему относится свидание Дмитрия Сергеевича со всесильным обер-прокурором Синода Победоносцевым, когда этот крепкий человек сказал ему знаменитую фразу: "Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек". Кажется, Дмитрий Сергеевич вОзразил ему тогда, довольно смело, что не он ли, не они ли сами устраивают эту ледяную пустыню из России..."

Идеи "религиозной общественности", своего рода варианта христианского социализма, к которым склонялся "триумвират" Мережковский – Гиппиус – Философов, понятно, никак не укладывались в рамки официального православия. Еще меньше понимания могла найти мысль, которая (вслед за В. Соловьевым) овладевает Мережковским,– соединить православие с католичеством, восточный образ "богочеловека" и западный "человекобога". После поражения первой русской революции, "ввиду создавшегося атмосферного удушья" (как пишет Гиппиус), "триумвират"-выезжает в 1906 году в Париж, где оседает (с периодическими наездами в Россию) до 1914 года.

В Париже Мережковские увлеченно интересуются католичеством и модернизмом, а также сближаются с деятелями партии эсеров, умеренными и радикальными (знаменитый Борис Савинков даже ищет у них религиозного оправдания политического террора и получает интенсивные литературные консультации в работе над романом "Конь Бледный"). Там же складывается коллективный сборник "Le Tsar et Revolution" ("Царь и революция", 1907), где Мережковскому принадлежит очерк "Революция и религия". Рассматривая русскую монархию и церковь на широком историческом фоне, он приходит к выводу: "В настоящее время едва ли возможно представить себе, какую всесокрушающую силу приобретет в глубинах народной стихии революционныЙ смерч. В последнем крушении русской церкви с русским царсгвом не ждет ли гибель Россию, если не вечную душу народа, то смертное тело его – государство". Исключение делается только для "избранных" – "всех мучеников революционного и религиозного движения в России". В слиянии этих двух начал и видится Мережковскому то отдаленное, чаемое будущее, совпадающее с евангельским заветом: "Да приидет царствие Твое". При всей отВлеченности, книжности таких пророчеств в них ныне прочитывается и некая им предугадываемая правда, тогда еще слабо воспринимаемая интеллигенцией. В своих для того времени странных прорицаниях Мережковский (вместе с А. Блоком или В. Розановым) обращается поверх современников в трагическое "завтра",..

Однако в силу своей сугубой отвлеченности подобные пророчества отклика в обществе не находили. И к той поре сам Мережковский, его фигура в отечественной литературе выглядела одинокой и почти оторванной, отрезанной от бурлящей России и ее "горячих" запросов. То, чем он "пугал" современников, для большинства казалось чистой схоластикой. И с некоторой долей условнОсти можно сказать, что добровольная эмиграция для Мережковского началась задолго до событий 1917 года. Отчасти объяснение этому, кажется, мы находим в нем самом – писателе и человеке.

"Почему все не любят Мережковского?" – таким вопросом задавался А. Блок.

В самом деле, литераторы полярных направлений и групп от М. Горького, с которым Мережковские в 1900-е годы вели яростную полемику, до близкого их исканиям В. Розанова; от "чистого" журнального критика Корнея Чуковского и до философа Н. Бердяева – оставили немало самых резких о нем отзывов и характеристик. ДаЖе обзорная статья А. Долинина в "Русской литературе XX века" (1915), которая должна была предполагать академическую объективность, местами более похожа на памфлет. Он как будто никого не устраивает.

Особое положение Мережковского отчасти объясняется глубоким личным одиночеством, которое он сам превосходно сознавал, пронеся его с детских лет и до кончины.

Гиппиус вспоминала: "Я сказала раньше, что у него никогда не было "друга",-как это слово понимается вообще. Отчасти (я стараюсь быть точной) это шло от него самого. Он был не то что "скрытен", но как-то естественно закрыт в себе, и даже для меня то, что лежало у него на большой глубине, приоткрывалось лишь в редкие моменты" И то, что подспудно мучило Мережковского, исповедально объяснено им как "бессилие желать и любить, соединенное с неутолимой жаждой свободы и простоты", как "окаменение сердца" – следствие "болезни культуры, проклятия людей, слишком далеко отошедших от природы". Слово сказано. Кажется, только отражение – от книги или созерцания памятника великой культуры прошлого – зажигается в этом человеке живое и сильное чувство.

Не будет преувеличением назвать Мережковского первым у нас на Руси кабинетным писателем-"европейцем".

Впрочем, именно так отзывался о нем проницательнейший Розанов (даже видя Мережковского гуляющим, он всякий раз, по собственному признанию, думал: вот идет "европеец"); о том же писали А. Блок и Н. Бердяев. Певец культуры и ее пленник, он походил на сложившийся уже в Европе тип художника-эссеиста, который явили нам Анатоль Франс (с ним Мережковский познакомился в Париже), Андре Жид, Стефан Цвейг. Полиглот, знаток античности и итальянского Возрождения, историк культуры, Мережковский особенно плодотворно выразил себя именно в жанре эссе, свободного очерка, сочетавшего элементы философии, художественной критики и ученой публицистики. Это некий перенасыщенный культурный раствор, из которого выпадают кристаллы великолепных образов, рожденных, однако, вторичным знанием, а не цельным инстинктом жизни.

Напряженное внимание к нравственно-религиозной проблематике, каким отмечено все творчество МереЖсковского, было лишь одним из проявлений той глубокой духовной жизни, что была свойственва русской интеллигенции начала века. Одни и те же

Тайны бытия волновали Мережковского и его совремекников-опионеитов, например,. В. В. Розанова, Н. А. Бердяева или предшествовавшего им В. С. Соловьева. В цикле историко-релИгиоЗНых работ "Больная Россия" ("Зимние радуги", "Иваныч и Глеб", "Аракчеев и Фотий", "Елизавета Алексеевна" и др.), а также в примыкающих к ним очерках "Революция и религия" и "Последний святой" он делает попытку осознать, возможно ли совмещение "Божеского" и "человеческого".

Мережковскому одинаково важны и дороги правда небесная и правда земная, дух и плоть, ареной борьбы которых становится человеческая душа. Вместе с В. В. Розановым он не приемлет многого в официальной церкви и мог бы повторить розановские слова о православии, унаследовавшем старческие заветы падающей Византии: "Дитя-Россия приняла вид сморщенного старичка... и совершила все усилия, гигантские, героические, до мученичества и самораспятий, чтобы отроческое существо свое вдавить в формы старообразной мумии, завещавшей ей свои вздохи... Вся религия русская – по ту сторону гроба" .

Вот почему так важен для Мережковского "последний святой" – Серафим Саровский, который предстает под его пером не просто как заживо замуровавший себя в аскезу схимник, но несущий свою святость "в народ", являющий пример живого благочестия. Современник Павла и Александра I, Серафим Саровский (1760-1833) был, можно сказать, подвижником милосердия – как бы по контрасту с суровым, циничным и зачастую бесчеловечным временем.

Так выявляется внутренняя связь духовно-религиозной публицистики Мережковского и его романов о русской истории, в которых столь важное место занимают поиски идеала, будь то богатая духовная жизнь князя Валерьяна Голицына и других декабристов, или искания раскольников, сектантов, выдвигающих из крестьянских низов религиозных проповедников вроде Кондратия СеливАнова, основавшего знаменитый хлыстовский "корабль" (с которым мы встречаемся на страницах романа "Александр I").

Мережковский, как правило, идет от метафизической схемы: Христос и Антихрист (первая историческая трилогия). Богочеловек и Человекобог, Дух и Плоть (так, в исследовании о Толстом и Достоевском первый выступает в качестве "ясновидца плоти", воплощения ветхозаветной, земной правды, в то время как второй Это "ясновидец духа", воплощение правды Христовой, небесной), христианство и язычество (статья о Пушкине), "власть неба" и "власть земли" (статья "Иваныч и Глеб") и т. д. В таком духе строятся многочисленные литературно-критические работы, где самое ценное все-таки не в отвлеченных схемах, а в конкретных наблюдениях, в характеристике художественной индивидуальности, в свободе эстетического анализа, даже если он осложнен тяжелой авторской тенденцией.

Трудно даже перечислить всех, о ком написал Мережковскийкритик; легчЕ, кажется, сказать, о ком он не писал. Во всяком случае, один цикл "Вечные спутники" (1897) включает портреты Лонга, автора "Дафниса и Хлои", Марка Аврелия, Плиния Младшего, Кальдерона, Гете, Сервантеса, Флобера, Монтеня, Ибсена, Достоевского, Гончарова, Тургенева, Майкова, Пушкина. Критическое же наследив Мережковского составляет сотни статей и работ (в том числе и книгу о Гоголе), в которых перед нами предстает едва ли не вся панорама литературной жизни и борьбы. От рецензий 1890-х годов на произведения Чехова и Короленко и до предреволюционных статей о Белинском, Чаадаеве, Некрасове, Тютчеве, Горьком – таков неправдоподобно широкий диапазон его как критика.

При этом многие злободневные статьи Мережковского (как и выступления З. Гиппиус, избравшей себе недаром псевдоним Антон Крайний) отмечены еще и ультимативностью тона, непререкаемо-пророческим пафосом, воистину "крайностью" оценок и суждений. Упомяну хотя бы такие его программные работы, как "Грядущий Хам", "Чехов и Горький", "В обезьяньих лапах (О Леониде Андрееве)", "Асфоделии и ромашка". Правду Сказать, и в них есть немало такого, что прочитывается сегодня новым, свежим взглядом, дает пищу уму и мыслям, даже в отталкивании, несогласии с автором. И сквозь весь этот пестрый и как будто бы клочковатый материал проступают знакомые нам общие постулаты, занимавшие всю жизнь воображение Мережковского. Недаром он сказал в предисловии к собранию своих сочинений, что это "не ряд книг, а одна, издаваемая для удобства только в нескольких частях. Одна об одном". Это относится, понятно, и к его историческим романам.

Всероссийскую, шире – европейскую известность принесла Мережковскому уже первая трилогия "Христос и Антихрист": "Смерть Богов (Юлиан Отступник)", 1896; "Воскресшие БОГИ (Леонардо да Винчи)", 1902; "Антихрист (Петр и Алексей)", 1905.

Точнее сказать, известность эта пришла после публикации первого романа, "Отверженный" (раннее название "Юлиана Отступника"), едва ли не сильнейшего в трилогии. Великолепное знание истории, ее красочных реалий и подробностей, драматизм характеров, острота конфликта – столкновение молодого, поднимающегося из социальных низов христианства с пышной, ослабевшей, но еще пленяющей разум и чувство античностью позволило Мережковскому создать повествование незаурядной художественной силы. Трагична фигура императора Юлиана (правил с 361 по 363 г.), который до воцарения тайно исповедовал языческое многобожие, а затем решился повернуть историю вспять, дерзнул возвратить обреченную велением времени великую, но умирающую культуру. Сам Мережковский, кажется, сочувствует своему герою, противопоставляя аскетической, умерщвляющей плоть религии "галилеян" (христиан), устремленной к высоким, но отвлеченным истинам добра и абсолютной правды, светлое эллинское миросозерцание, с его проповедью гедонизма, торжеством земных радостей, волшебно прекрасной философией, искусством, поэзией. Порою христианство предстает в романе не утверждением высших принципов духовности, а всего лишь победой злой воли слепой и темной в своем опьянении вседозволенностью толпы, низкие инстинкты которой разожжены свирепыми призывами князей церкви: "Святые императоры! Придите на помощь к несчастным язычникам. Лучше спасти их насильно, чем дать погибнуть. Срывайте с храмов украшения: пусть сокровища их обогатят вашу казну. Тот, кто приносит жертву идолам, да будет исторгнут с корнем из земли. Убей его, побей камнями, хотя бы это был твой сын, твой брат, жена, спящая на груди твоей". Но вера в Спасителя – это религия социальных низов, религия бедных. И в восприятии народном Юлиан предстает не просто Отступником, но Антихристом, Анти-Христом, Диаволом. Сам Ощущая свою обреченность, раздираемый противоречиями, он погибает со ставшей знаменитой фразой на устах: "ТЫ победил. Галилеянин!.."

В следующем романе – "Воскресшие Боги (Леонардо да ВиНчи)" Мережковский широкими мазками рисует эпоху Возрождения в противоречиях между монашески суровым Средневековьем и новым, гуманистическим мировоззрением, которое вместе с возвращением античных ценностей принесли великие художники и мыслители этой поры. Однако здесь уже проступает некая нарочитость, заданность: вместе с возрождением античного искусства якобы воскресли и боги древности. И все же в романе главным является не отвлеченная концепция, а сам великий герой, гениальный художник и мыслитель. Леонардо, его "страшный лик" и "змеиная мудрость" с особой силой влекли к себе Мережковского – как символ Богочеловека и Богоборца:

Пророк, иль демон, иль Кудесник, Загадку вечную храня, О, Леонардо, ты – предвестник Еще неведомого дня.

Смотрите вы, больные дети Больных и сумрачных веков, Во мраке будущих столетий Он непонятен и суров,

Ко всем земным страстям бесстрастный, Таким останется навек Богов презревший, самовластный, Богоподобный человек.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Антихрист (Пётр и Алексей)

Книга первая. Петербургская Венера

– АНТИХРИСТ хочет быть. Сам он, последний черт, не бывал еще, а щенят его народилось – полна поднебесная. Дети отцу своему подстилают путь. Все на лицо антихристово строят. А как устроят, да вычистят гладко везде, так сам он в свое время и явится. При дверях уже – скоро будет!

Это говорил старик лет пятидесяти в оборванном подьяческом кафтане молодому человеку в китайчатом шлафроке и туфлях на босую ногу, сидевшему за столом.

– И откуда вы все это знаете? – произнес молодой человек. – Писано: ни Сын, ни ангелы не ведают. А вы знаете…

Он помолчал, зевнул и спросил:

– Из раскольников, что ли?

– Православный.

– В Петербург зачем приехал?

– С Москвы взят из домишку своего с приходными и расходными книгами, по доношению фискальному во взятках.

– Брал. Не из неволи или от какого воровства, а по любви и по совести, сколько кто даст за труды наши приказные.

Он говорил так просто, что, видно было, в самом деле не считал взятки грехом.

– И ко обличению вины моей он, фискал, ничего не донес. А только по запискам подрядчиков, которые во многие годы по-небольшому давали, насчитано оных дач на меня 215 рублев, а мне платить нечем. Нищ есмь, стар, скорбен, и убог, и увечен, и мизерен, и приказных дел нести не могу – бью челом об отставке. Ваше премилосердное высочество, призри благоутробием щедрот своих, заступись за старца беззаступного, да освободи от оного платежа неправедного. Смилуйся, пожалуй, государь царевич Алексей Петрович!

Царевич Алексей встретил этого старика несколько месяцев назад в Петербурге, в церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, что близ речки Фонтанной и Шереметевского двора на Литейной. Заметив его по необычной для приказных, давно не бритой седой бороде и по истовому чтению Псалтыри на клиросе, царевич спросил, кто он, откуда и какого чина. Старик назвал себя подьячим Московского Артиллерийского приказа, Ларионом Докукиным; приехал он из Москвы и остановился в доме просвирни той же Симеоновской церкви; упомянул о нищете своей, о фискальном доношении; а также, едва не с первых слов – об Антихристе. Старик показался царевичу жалким. Он велел ему придти к себе на дом, чтобы помочь советом и деньгами.

Теперь Докукин стоял перед ним, в своем оборванном кафтанишке, похожий на нищего. Это был самый обыкновенный подьячий из тех, которых зовут чернильными душами, приказными строками. Жесткие, точно окаменелые, морщины, жесткий, холодный взгляд маленьких тусклых глаз, жесткая запущенная седая борода, лицо серое, скучное, как те бумаги, которые он переписывал; корпел, корпел над ними, должно быть, лет тридцать в своем приказе, брал взятки с подрядчиков по любви да по совести, а может быть, и кляузничал, – и вот до чего вдруг додумался: Антихрист хочет быть.

«Уж не плут ли?» – усумнился царевич, вглядываясь в него пристальнее. Но ничего плутовского или хитрого, а скорее что-то простодушное и беспомощное, угрюмое и упрямое было в этом лице, как у людей, одержимых одною неподвижною мыслью.

– Я еще и по другому делу из Москвы приехал, – добавил старик и как будто замялся. Неподвижная мысль с медленным усилием проступала в жестких чертах его. Он потупил глаза, пошарил рукою за пазухой, вытащил оттуда завалившиеся за подкладку сквозь карманную прореху бумаги и подал их царевичу.

Это были две тоненькие засаленные тетрадки в четвертую долю, исписанные крупно и четко подьяческим почерком.

Сперва шли выписки из святых отцов, пророков и Апокалипсиса об Антихристе, о кончине мира. Затем – воззвание к «архипастырям великой России и всей вселенной», с мольбою простить его, Докукина, «дерзость и грубость, что мимо их отеческого благословения написал сие от многой скорби своей и жалости, и ревности к церкви», а также заступиться за него перед царем и прилежно упросить, чтоб он его помиловал и выслушал.

«Повелено человеку от Бога самовластну быть».

И наконец – обличие государя Петра Алексеевича: «Ныне же все мы от онаго божественного дара – самовластной и свободной жизни отрезаемы, а также домов и торгов, землевладельства и рукодельства, и всех своих прежних промыслов и древле установленных законов, паче же и всякого благочестия христианского лишаемы. Из дома в дом, из места в место, из града в град гонимы, оскорбляемы и озлобляемы. Весь обычай свой и язык, и платье изменили, головы и бороды обрили, персоны свои ругательски обесчестили. Нет уже в нас ни доброты, ни вида, ни различия с иноверными; но до конца смесилися с ними, делам их навыкли, а свои христианские обеты опровергли и святые церкви опустошили. От Востока очи смежили: на Запад ноги в бегство обратили, странным и неведомым путем пошли и в земле забвения погибли. Чужих установили, всеми благами угобзили, а своих, природных гладом поморили и, бьючи на правежах, несносными податями до основания разорили. Иное же и сказать неудобно, удобнее устам своим ограду положить. Но весьма сердце болит, видя опустошение Нового Иерусалима и люд в бедах язвлен нестерпимыми язвами!».

«Все же сие, – говорилось в заключение, – творят нам за имя Господа нашего Иисуса Христа. О, таинственные мученики, не ужасайтесь и не отчаивайтесь, станьте добре и оружием Креста вооружитесь на силу антихристову! Потерпите Господа ради, мало еще потерпите! Не оставит нас Христос, Ему же слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь!».

– Для чего ты это писал? – спросил царевич, дочитав тетрадки.

– Одно письмо такое же намедни подкинул у Симеоновской церкви на паперти, – отвечал Докукин. – Да то письмо, найдя, сожгли и государю не донесли и розыску не делали. А эту молитву прибить хочу у Троицы, возле дворца государева, чтоб все, кто бы ни читал, что в ней написано, знали о том и донесли бы его царскому величеству. А написал сие во исправление, дабы некогда, пришед в себя, его царское величество исправился.

«Плут! – опять промелькнуло в голове Алексея. – А, может быть, и доносчик! И догадал меня черт связаться с ним!»

– А знаешь ли, Ларион, – сказал он, глядя ему прямо в глаза, – знаешь ли, что о сем твоем возмутительном и бунтовском писании я, по должности моей гражданской и сыновней, государю батюшке донести имею? Воинского же Устава по артикулу двадцатому: кто против его величества хулительными словами погрешит, тот живота лишен и отсечением головы казнен будет.

– Воля твоя, царевич. Я и сам думал было с тем явиться, чтобы пострадать за слово Христово.

I. Смерть богов (Юлиан Отступник) (1896)

Каппадокия. Римский трибун Осудило желает выслужиться перед своим начальником. Для этого он собирается убить двоих детей - двоюродных братьев нынешнего константинопольского императора Констанция. Констанций - сын Константина Великого, начавший свое правление с убийства многих своих родственников, в том числе дяди, отца Юлиана и Галла. Осудило вместе с отрядом легионеров врывается во дворец, где содержатся опальные юноши, но их воспитатель Мардоний показывает погромщикам некий эдикт (на самом деле давно просроченный), который отпугивает убийц. Те уходят. Молодые люди занимаются тем, что под руководством Евтропия изучают богословие. Юлиан же тайком читает Платона, посещает пещеру бога Пана. В христианской церкви юноша чувствует себя неуютно. После богослужения он заходит в соседний храм Афродиты, где встречается со жрецом Олимпиадором и его двумя дочерьми - Амариллис и Психеей. Сближения с Амариллис не получается, она равнодушно относится к его подарку - сделанной им самим модели триеры. Раздосадованный, юноша удаляется. Впрочем, девушка возвращается, ободряет его. Ночь Юлиан проводит в храме Афродиты, где дает обет вечно любить богиню.

Следующая сцена происходит в Антиохии. Двое незнакомцев сначала подслушивают разговоры людей, затем смотрят выступление бродячих артистов. Одна гимнастка так возбуждает молодого человека, что он немедленно покупает её у хозяина и утаскивает с собой в пустой храм Приапа. Там он случайно убивает одного из священных гусей, незнакомца ведут на суд, срывают фальшивую бороду. Выясняется, что это - цесарь Галл. С начала повествования прошло шесть лет, император Констанций, чтобы обезопасить себя, сделал Галла соправителем.

Юлиан в это время странствует по Малой Азии, беседуя с различными философами и магами, в том числе с авторитетным неоплатоником Ямвликом, излагающим ему свои идеи о Боге. Учитель с учеником наблюдают, как христиане громят языческие церкви. Затем Юлиан посещает волхва Максима Эфесского, с помощью неких хитрых приспособлений вызывающего у юноши видения, в которых он отрекается от Христа во имя Великого Ангела, Зла. Максим учит Юлиана тому, что Бог и Дьявол есть одно. Юлиан и Максим восходят на высокую башню, откуда философ показывает ученику на мир внизу и предлагает восстать и самому сделаться кесарем.

Затем Юлиан едет к своему брату, который понимает, что Констанций скоро прикажет убить его. Действительно, вскоре Галла высылают из Константинополя, причем везет его тот самый Скудило. С «цесарем» плохо обращаются, наконец, казнят его. Юлиан проводит время в Афинах. Здесь он встречается со ссыльным поэтом Публием, который показывает ему «Артемиду» - прекрасную девушку с телом богини. Через месяц Юлиан и Публий являются на пир к сенатору Гортензию. Та девушка - его воспитанница, её зовут Арсиноя. Юлиан знакомится с ней, выясняется, что оба они ненавидят христианство. Юлиан признается, что должен лицемерить, чтобы выжить. Молодые люди заключают союз, направленный на возрождение олимпийского язычества. После проведенной вместе ночи Юлиан уезжает в Константинополь. Констанций милостиво принимает ненавидящего его Юлиана. Как раз в это время проходит церковный собор, где сталкиваются православные с арианами. Император поддерживает последних. Собор заканчивается скандалом. Юлиан со злорадством наблюдает за грызней христиан. Император Констанций тем временем делает Юлиана соправителем взамен убитого Галла.

Арсиноя переезжает в Рим. Вместе с сестрой Миррой и одним из своих поклонников, центурионом Анатолием, девушка посещает римские катакомбы, где находится тайная церковь. Здесь православные проводят свои богослужения. Легионеры императора-арианина врываются в пещеры и разгоняют собрание. Молодые люди с трудом успевают скрыться от преследователей.

Следующая сцена происходит в прирейнском лесу. Два отставших солдата из войска Юлиана - Арагарий и Стромбик - догоняют свой легион. Цесарь Юлиан одерживает блестящую победу над армией галлов.

Юлиан посылает Арсиное письмо, в котором напоминает ей о заключенном некогда союзе. У девушки в это время умирает сестра - кроткая христианка Мирра.

Молодой цесарь отдыхает от войны в Париже-Лютеции. Здесь же находится и жена Юлиана - навязанная ему императором фанатичная христианка Елена. Она считает своего мужа дьяволом, не допуская его к себе. Юлиан из ненависти к христианству пытается взять её насильно.

Завистливый Констанций присылает к Юлиану чиновника, уполномоченного увести лучшие войска на юг. Солдаты восстают против такого решения; бунтовщики просят Юлиана быть их императором. После некоторых колебаний Юлиан соглашается. Жена его, Елена, в это время умирает.

Пока Юлиан приближается к Константинополю, чтобы взять власть силой, Констанций умирает. Узнав об этом, Юлиан выходит к войскам и, отрекаясь от христианства, клянется в верности богу Солнца - Митре. Его поддерживает Максим Эфесский. Солдаты недоумевают, некоторые называют нового императора Антихристом.

Став императором, Юлиан пытается официально восстановить язычество. Церкви разрушаются, языческим жрецам возвращают отнятые у них при Константине Великом ценности. Юлиан устраивает вакхическое шествие, однако народ не поддерживает начинаний императора, вера в Христа слишком укоренилась. Юлиан тщетно призывает людей поклоняться Дионису. Император чувствует, что его идеи не смогут воплотиться, но решает бороться до конца. В разговоре с Максимом он заявляет: «Вот я иду, чтобы дать людям такую свободу, о которой они и мечтать не дерзали. […] Я - вестник жизни, я - освободитель, я - Антихрист!»

Внешне христиане вновь становятся язычниками; на самом деле по ночам монахи вынимают драгоценные камни из глаз статуи Диониса и вставляют обратно в иконы; Юлиана ненавидят. Император занимается благотворительностью, вводит свободу вероисповедания - все это, чтобы освободить народ от влияния «галилеян». Проводится церковный собор, на котором христиане опять грызутся между собой; Юлиан убеждается в бесперспективности их религии. На обвинения епископов император не реагирует, отказываясь казнить кого-либо за выражение своего мнения. Юлиан едет в христианский монастырь, где встречается с Арсиноей, ставшей монахиней. Та обвиняет его в том, что его мертвые боги - не прежние олимпийцы, а тот же Христос, но без соблюдения обрядов. Юлиан слишком добродетелен; народу нужна не любовь и сострадание, а кровь и жертвы. Диалога у бывших союзников не получается.

Юлиан, инспектируя свои благотворительные заведения, убеждается, что все так же лживо, как раньше. Максим-волхв объясняет ученику, что время его еще не пришло, пророчит гибель, но благословляет на борьбу.

Чиновники откровенно саботируют указы императора, считая его безумным; народ ненавидит его, распускаются слухи о преследованиях христиан. уличный проповедник старец Памва клеймит Юлиана Антихристом. Юлиан слышит все это, вступает в спор, но даже силой не может разогнать толпу: против него все.

Император приходит в полузаброшенный храм Аполлона, где встречается со жрецом Горгием и его глухонемым сыном - едва ли не последними язычниками. Все попытки Юлиана помочь храму, оттянуть паству к прежним богам оканчиваются неудачно; в ответ на приказание вынести мощи христианского святого с территории храма «галилеяне» отвечают поджогом (его устраивают те самые легионеры Юлиана, которые догоняли его в рейнском лесу); жреца и его сына убивают.

Юлиан, чтобы хоть как-то восстановить свою харизму, выступает в поход против персов. Началу похода предшествуют дурные предзнаменования, но ничто уже не может остановить императора. Ряд побед зачеркивается одним неудачным решением Юлиана сжечь корабли, чтобы сделать войско максимально мобильным. Император выясняет, что поверил предателю; ему приходится отдать приказ об отступлении. По дороге к нему является Арсиноя, снова убеждающая Юлиана в том, что он - не враг Христа, а единственный его верный последователь. Юлиан раздражен её словами, разговор вновь заканчивается размолвкой.

В финальной битве император смертельно ранен. Новый император Иовиан - приверженец христианства; бывшие друзья Юлиана снова меняют веру; народ в восторге от того, что ему возвращены кровавые зрелища, финальная сцена - Арсиноя, Анатолий и его друг историк Аммиан плывут на корабле, беседуя о покойном императоре. Арсиноя ваяет статую с телом Диониса и лицом Христа. Они разговаривают о правоте Юлиана, о необходимости сохранить искру эллинизма для грядущих поколений. В их сердцах, замечает автор, «уже было великое веселие Возрождения».
II. Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) (1900)

Действие романа происходит в Италии в конце XV - начале XVI в.

Купец Чиприано Буонаккорзи, собиратель античных предметов, находит статую Венеры. В качестве эксперта приглашается Леонардо да Винчи. Несколько молодых людей (один из них - Джованни Бельтраффио, ученик живописца фра Бенедетто, одновременно мечтающий и боящийся стать учеником Леонардо), обсуждают поведение странного художника. Христианский священник отец Фаустино, всюду видящий Дьявола, врывается в дом и разбивает прекрасную статую.

Джованни поступает к Аеонардо в ученики. Тот занимается постройкой летательного аппарата, пишет «Тайную вечерю», строит огромный памятник герцогу Сфорца, учит достойному поведению своих учеников. Джованни не понимает, как его учитель может совмещать в себе такие различные проекты, увлекаться как делами божественными, так и сугубо земными одновременно. Астро, другой ученик Леонардо, беседует с «колдуньей» моной Кассандрой, рассказывает ей о персиковом дереве, которое его учитель, ставя опыты, отравляет ядом. Джованни тоже часто посещает мону Кассандру, та убеждает его в необходимости поверить в старых олимпийских богов. Молодой человек, испуганный радикальностью предложений «Белой Дьяволицы» (лететь вместе на шабаш и пр.), оставляет её. Девушка же, натеревшись волшебной мазью, летит на ведьмовское сборище, где становится женой Люцифера-Диониса. Шабаш превращается в вакхическую оргию.

ГерцогМоро, правитель Флоренции, женолюб и сладострастник, проводит свои дни вместе с женой Беатриче и любовницами - Лукрецией и Чечилией Бергамини.

– АНТИХРИСТ хочет быть. Сам он, последний черт, не бывал еще, а щенят его народилось – полна поднебесная.

Дети отцу своему подстилают путь. Все на лицо антихристово строят. А как устроят, да вычистят гладко везде, так сам он в свое время и явится. При дверях уже – скоро будет!

Это говорил старик лет пятидесяти в оборванном подьяческом кафтане молодому человеку в китайчатом шлафроке и туфлях на босую ногу, сидевшему за столом.

– И откуда вы все это знаете? – произнес молодой человек. – Писано: ни Сын, ни ангелы не ведают. А вы знаете…

Он помолчал, зевнул и спросил:

– Из раскольников, что ли?

– Православный.

– В Петербург зачем приехал?

– С Москвы взят из домишку своего с приходными и расходными книгами, по доношению фискальному во взятках.

– Брал. Не из неволи или от какого воровства, а по любви и по совести, сколько кто даст за труды наши приказные.

Он говорил так просто, что, видно было, в самом деле не считал взятки грехом.

– И ко обличению вины моей он, фискал, ничего не донес. А только по запискам подрядчиков, которые во многие годы по-небольшому давали, насчитано оных дач на меня 215 рублев, а мне платить нечем. Нищ семь, стар, скорбен, и убог, и увечен, и мизерен, и приказных дел нести не могу – бью челом об отставке. Ваше премилосердное высочество, призри благоутробием щедрот своих, заступись за старца беззаступного, да освободи от оного платежа неправедного. Смилуйся, пожалуй, государь царевич Алексей Петрович!

Царевич Алексей встретил этого старика несколько месяцев назад в Петербурге, в церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, что близ речки Фонтанной и Шереметевского двора на Литейной. Заметив его по необычной для приказных, давно не бритой седой бороде и по истовому чтению Псалтыри на клиросе, царевич спросил, кто он, откуда и какого чина. Старик назвал себя подьячим Московского Артиллерийского приказа, Ларионом Докукиным; приехал он из Москвы и остановился в доме просвирни той же Симеоновской церкви; упомянул о нищете своей, о фискальном доношении; а также, едва не с первых слов – об Антихристе. Старик показался царевичу жалким. Он велел ему придти к себе на дом, чтобы помочь советом и деньгами.

Теперь Докукин стоял перед ним, в своем оборванном кафтанишке, похожий на нищего. Это был самый обыкновенный подьячий из тех, которых зовут чернильными душами, приказными строками. Жесткие, точно окаменелые, морщины, жесткий, холодный взгляд маленьких тусклых глаз, жесткая запущенная седая борода, лицо серое, скучное, как те бумаги, которые он переписывал; корпел, корпел над ними, должно быть, лет тридцать в своем приказе, брал взятки с подрядчиков по любви да по совести, а может быть, и кляузничал, – и вот до чего вдруг додумался: Антихрист хочет быть.

«Уж не плут ли?»– усумнился царевич, вглядываясь в него пристальнее. Но ничего плутовского или хитрого, а скорее что-то простодушное и беспомощное, угрюмое и упрямое было в этом лице, как у людей, одержимых одною неподвижною мыслью.

– Я еще и по другому делу из Москвы приехал,добавил старик и как будто замялся. Неподвижная мысль с медленным усилием проступала в жестких чертах его.

Он потупил глаза, пошарил рукою за пазухой, вытащил оттуда завалившиеся за подкладку сквозь карманную прореху бумаги и подал их царевичу.

Это были две тоненькие засаленные тетрадки в четвертую долю, исписанные крупно и четко подьяческим почерком.

Сперва шли выписки из святых отцов, пророков и Апокалипсиса об Антихристе, о кончине мира. Затем – воззвание к «архипастырям великой России и всей вселенной», с мольбою простить его, Докукина, «дерзость и грубость, что мимо их отеческого благословения написал сие от многой скорби своей и жалости, и ревности к церкви», а также заступиться за него перед царем и прилежно упросить, чтоб он его помиловал и выслушал.

«Поведено человеку от Бога самовластну быть».

И наконец – обличие государя Петра Алексеевича:

«Ныне же все мы от онаго божественного дарасамовластной и свободной жизни отрезаемы, а также домов и торгов, землевладельства и рукодельства, и всех своих прежних промыслов и древле установленных законов, паче же и всякого благочестия христианского лишаемы. Из дома в дом, из места в место, из града в град гонимы, оскорбляемы и озлобляемы. Весь обычай свой и язык, и платье изменили, головы и бороды обрили, персоны свои ругательски обесчестили. Нет уже в нас ни доброты, ни вида, ни различия с иноверными; но до конца смесилися с ними, делам их навыкли, а свои христианские обеты опровергли и святые церкви опустошили. От Востока очи смежили: на Запад ноги в бегство обратили, странным и неведомым путем пошли и в земле забвения погибли. Чужих установили, всеми благами угобзили, а своих, природных гладом поморили и, бьючи на правежах, несносными податями до основания разорили. Иное же и сказать неудобно, удобнее устам своим ограду положить. Но весьма сердце болит, видя опустошение Нового Иерусалима и люд в бедах язвлен нестерпимыми язвами!».

«Все же сие, – говорилось в заключение, – творят нам за имя Господа нашего Иисуса Христа. О, таинственные мученики, не ужасайтесь и не отчаивайтесь, станьте добре и оружием Креста вооружитесь на силу антихристову! Потерпите Господа ради, мало еще потерпите! Не оставит нас Христос, Ему же слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь!».

– Для чего ты это писал? – спросил царевич, дочитав тетрадки.

– Одно письмо такое же намедни подкинул у Симеоновской церкви на паперти, – отвечал Докукин. – Да то письмо, найдя, сожгли и государю не донесли и розыску не делали. А эту молитву прибить хочу у Троицы, возле дворца государева, чтоб все, кто бы ни читал, что в ней написано, знали о том и донесли бы его царскому величеству. А написал сие во исправление, дабы некогда, пришед в себя, его царское величество исправился.

«Плут! – опять промелькнуло в голове Алексея.А, может быть, и доносчик! И догадал меня черт связаться с ним!» – А знаешь ли, Ларион, – сказал он, глядя ему прямо в глаза, – знаешь ли, что о сем твоем возмутительном и бунтовском писании я, по должности моей гражданской и сыновней, государю батюшке донести имею? Воинского же Устава по артикулу двадцатому: кто против его величества хулительными словами погрешит, тот живота лишен и отсечением головы казнен будет.

– Воля твоя, царевич. Я и сам думал было с тем явиться, чтобы пострадать за слово Христово.

Он сказал это так же просто, как только что говорил о взятках. Еще пристальнее вгляделся в него царевич.

Перед ним был все тот же обыкновенный подьячий, приказная строка; все тот же холодный тусклый взгляд, скучное лицо. Только в самой глубине глаз опять зашевелилось что-то медленным усилием.

– В уме ли ты, старик? Подумай, что ты делаешь?

Попадешь в гарнизонный застенок – там с тобой шутить не будут: за ребро повесят, да еще прокоптят, как вашего Гришку Талицкого.

Талицкий был один из проповедников конца мира и второго пришествия, утверждавший, что государь Петр Алексеевич – Антихрист, и несколько лет тому назад казненный страшною казнью копчения на медленном огне.

– За помощью Божией готов и дух свой предать,ответил старик. – Когда не ныне, умрем же всячески.

Надобно бы что доброе сделать, с чем бы предстать перед Господом, а то без смерти и мы не будем.

Он говорил все так же просто; но что-то было в спокойном лице его, в тихом голосе, что внушало уверенность, что этот отставной артиллерийский подьячий, обвиняемый во взятках, действительно пойдет на смерть, не ужасаясь, как один из тех таинственных мучеников, о которых он упоминал в своей молитве.

РАЗГОВОР С ЛЮЦИФЕРОМ. Часть 66. Христос и Антихрист.

Все ченнелинги, которые вы читаете, есть личностное преломление истины, которое неизбежно в той или иной степени. Поэтому, слушайте, прежде всего, себя - как в ВАШЕМ СЕРДЦЕ отзывается информация. Моя задача - поставить вопросы, над которыми вы, быть может, задумаетесь. А ответы каждый найдет сам.

Интересно соответствие номера этой части ее теме. Числа имеют значение.

Здравствуй, Люцифер!

Здравствуй, искательница. Я рад тебе.

Ответь, пожалуйста, на вопросы других людей.

Я готов.

«Если я правильно понял пример с лентой Мёбиуса, то наше развитие выглядит примерно так: мы движемся по ленте Мёбиуса, поверхность которой расцвечена в чёрный и белый цвета, соответствующие Тьме и свету. Лента образована из полосы, одна сторона которой чёрная (Тьма), другая - белая (свет), место стыковки концов полосы - является местом перехода от Тьмы к Свету и наоборот. И, как я понимаю, в месте такого перехода от Тьмы к Свету мы сейчас как раз и находимся?»

Сравнение образное. Только вместо ленты - многомерная сфера. Давай представим это многомерно. Есть Сфера Света. Ты есть Сфера Света. Но в каждой точке этой сферы есть выход в Сферу Тьмы. Например, если это представить в линейном варианте, тот внутренняя поверхность сферы - это Свет. А внешняя поверхность сферы - это Тьма. Внутренняя поверхность сферы стремится к центру сферы, и это есть твои центростремительные силы. А внешняя поверхность сферы стремится от центра сферы, и это есть центробежные твои силы. Равновесие этих двух сил удерживает сферу как форму. Если одна из сил преобладает, то, соответственно, сфера либо сворачивается в центр, либо разлетается от центра. Центр - это есть твоё Божественное Я Есмь присутствие. И он пытается удержать сферу как форму своего пребывания.

Если ты сохраняешь равновесие и удерживаешь форму, то одновременно как бы идёшь и по внутренней, и по внешней стороне сферы. Ни одна из сил в тебе не преобладает.

«Наше движение по ленте Мёбиуса мне представляется следующим образом: лента разделена на 12 дорожек каждая из которых соответствует уровню сознания от 3 до 13. Движение по ленте и нумерация дорожек начинается от края ленты к середине через один номер. То есть крайней дорожке на тёмной стороне соответствует номер 3, а соответствующей крайней на светлой стороне соответствует номер 4. Следующая вторая дорожка на тёмной стороне номер 5, соответствующая ей вторая дорожка на светлой стороне - номер 6. И так далее. Чем ближе к середине ленты, тем больше контрастность теряется и дорожки становятся более серыми, а центральная 11 дорожка (13 уровень сознания) вообще лишена перехода, поскольку здесь Свет и Тьма полностью сбалансированы - дорожка имеет равномерный серый цвет. Дальнейшее движение от центра ленты к краю в нашем случае не имеет смысла, поскольку это будет обратное движение в дуальность. Из этого следует, что, лишь достигнув 13-го уровня сознания, мы сможем обрести баланс между Светом и тьмой. Что нас ждёт на 13м уровне и за ним?»

Каждый уровень даёт проработку определённых качеств сферы. Если ты удерживаешь равновесие, то работают одновременно обе силы: центробежная и центростремительная. А это означает, что чем больше ты стремишься к центру сферы, тем сильнее в тебе силы противоположности, иначе не будет равновесия. Поэтому, если ты стремишься к центру сферы по уровням Света, то одновременно ты стремишься и от центра сферы вовне по уровням Тьмы. И этот баланс сил очень неустойчив, потому что в любой момент одна из сил может преобладать и сместить твоё сознание вовне или внутрь сферы. Когда ты вовлекаешься в разные события всей душой, как принято у вас говорить, это означает, что баланс сил нарушен и одна из сил преобладает. И твоё сознание сместилось либо внутрь сферы, либо вовне сферы. Ибо движению подвержено именно твоё сознание. Когда ты находишься в состоянии наблюдателя, ты сохраняешь баланс сил. Но такое состояние для человечества и отдельных людей очень редко. Большинство из вас находится в различных амплитудах колебаний между тёмным и светлым.

У меня в голове почему-то крутится мысль о том, что в тёмном мире у меня есть двойник.

Да, это так. Но он не совсем двойник. Это твоя проекция. Ты есть то, что ты есть. А именно - Я Есмь Божественное Присутствие, заключённое в дуальную сферу. Когда ты сохраняешь баланс, твоё сознание находится в точке этого Божественного Присутствия, и это ты истинная, это ты Божественная. Это ТЫ. Когда твоё сознание начинает смещаться в сторону тёмной или светлой поверхности сферы, там образуется как бы твоя проекция, проекция сознания Я Есмь Присутствия, образуется как бы твой двойник, твоё отражение, которое и преломляется в тёмной или светлой сфере в причудливые очертания и формы, и твоя проекция создаёт и проекцию твоего окружения.

Поэтому вы всегда балансируете на грани Света и Тьмы. Балансируя на грани Света и Тьмы, вы окрашиваете своё Божественное сияние в различные оттенки Света и Тьмы, если можно так выразиться. То есть испускаете определённое свечение, испускаете определённую энергию, преломлённую с поверхности тёмно-светлой сферы. Когда в вас преобладают центростремительные силы, вы испускаете свечение радости, любви и сострадания, и мир Света принимает, потребляет эту вашу светимость радости и любви и сострадания. И эта ваша светимость подпитывает ваш светлый мир. И внутри этого вашего светлого мира, внутри вашей дуальной сферы и находится Мир Света. Оттуда идёт вход-портал и бесконечное разворачивание уровней Мира Света, по которым вы можете двигаться.

Когда же в вас преобладают центробежные силы, то вы испускаете светимость страдания, страха, агрессии. И мир Тьмы принимает и потребляет эту вашу светимость страдания, страха и агрессии. И эта ваша светимость подпитывает ваш Тёмный Мир. И вовне вашей дуальной сферы находится выход в Мир Тьмы с его уровнями, по которым вы можете двигаться.

И вы действительно постоянно балансируете между Светом и Тьмой, между центростремительными и центробежными силами, и таким образом удерживаете свою форму.

Кто заложил в нас эти две силы?

Создатель вашего мира. Он разделил вашу светимость на два полюса и заложил в вас вечное стремление от одного полюса к другому. И поэтому вам так трудно сделать свой выбор. Поэтому столь трудно постоянно стремиться к Свету, потому что это стремление удерживается антагонистичным стремлением к Тьме.

А что же происходит с теми, кто всё же устойчиво выбирает Мир Света и стремление к Свету, выбирает центростремительные силы?

Он начинает стремиться к центру себя, и рано или поздно эти стремления уничтожают его форму, он сворачивается в своё Я Есмь Присутствие. В физическом мире - это наблюдается как самовозгорание. Такой человек вспыхивает Светом и растворяет свою сферу.

А что происходит с теми, кто устойчиво выбирает Мир Тьмы и стремление к Тьме, выбирает центробежные силы?

Противоположное. Это стремление от своего Я Есмь Божественного Присутствия разрывает связь с источником силы, и такая форма распадается через страдания. Но при этом, при распадении формы, в обоих случаях Божественное Я Есмь Присутствие никуда не исчезает, но всегда возвращается к своему Истоку. Поэтому и говорят, что любые пути ведут к Богу. Через ад быстрее. Через рай - прекраснее.

А что же тогда такое наш переход на новый уровень? Все это представляют, как переход в светлые миры.

Пока вы находитесь в зоне дуальности, в вас всегда будут иметься две силы, два полюса. Мир форм - это зона дуальности. И пока вы будете пребывать в форме, эту форму будут удерживать две силы: центростремительна и центробежная. Поэтому на любом уровне дуальность будет присутствовать, только в разных вариациях. Ваше движение по уровням развития сознания есть просто расширение вашей сферы. Чем больше расширяется сфера, тем больше нужно иметь баланса между светлой и тёмной сторонами. Расширяясь с уровня человеческого сознания, вы достигаете сознания планетарного, потом сознания звёздного, потом сознания галактического и так далее. Вы становитесь мощнее, вы становитесь планетой, звездой или галактикой, но на всех уровнях происходит испытание вашей устойчивости двумя силами. Именно поэтому на планете происходят разные процессы, и светлые, и тёмные, и она также развивается в зоне дуальности. Именно поэтому происходят различные процессы, и светлые, и темные, на вашем солнце, потому что оно также находится в зоне дуальности. И так далее. Именно поэтому в вашей галактике присутствуют разные силы, и силы Света, и силы Тьмы. Галактика тоже находится в зоне дуальности.

Ваши силы Тьмы и силы света - суть ваши энергии. Ваши внутренние голоса, ваша связь с Космосом Света и Космосом Тьмы изнутри себя. А вы, как человечество и другие цивилизации, являетесь представителями сил Тьмы и сил Света для планетарных и галактического логосов.

Планетарные и солнечные логосы входят в состав Галактического Логоса, тот самый пример с матрёшками. Поэтому сферичность мира дуальности многослойна. То есть все человеческие сферы входят в состав планетарно сферы и развиваются как части её. Сферы всех планет с её внутренними обитателями входят в состав солнечных сфер. Все солнечные сферы входят в состав галактических сфер, и так далее. И каждая из сфер удерживается двумя силами: центробежными и центростремительными.

Ранее мне рассказывали на примере матрёшек, что, когда я расширяю своё сознание, то просто растворяю свою сферу и начинаю ощущать себя уже планетарной сферой, а далее растворяю свою планетарную сферу и начинаю ощущать себя солнечной сферой. Но распад формы моей сферы происходит всегда в случае преобладания одной из сил. Что тогда происходит?

Когда твоя сфера как форма распадается под действием сил Света или сил Тьмы, под действием преобладания центростремительной или центробежной силы, то твоя энергия, окрашенная твоим выбором, никуда не исчезает. И тёмная твоя энергия притягивается к тёмной стороне Планетарного Логоса, планетарной сферы. А светлая сторона притягивается к светлой стороне планетарной сферы Планетарного Логоса. И поэтому вы должны понимать, что от вас зависит, по какому пути пойдёт планета, от выбора всех её обитателей.

Но нам говорят, что планета выбрала светлый путь.

Да, это её выбор как отдельного сознания. Но если большинство человечества выберет тёмный путь и усилит её тёмную сторону, ей придётся ещё длительное время излечиваться от этой тёмной стороны себя, которую ей передаст человечество.

Я не понимаю. Ведь если моя сфера распадётся, то моё сознание соединится с сознанием планеты. А ты говоришь, что моё Я Есмь Божественное присутствие в любом случае вернётся к Истоку Всего.

Божественное Присутствие даже не возвращается. Оно, словно стержень, есть всегда и во всём. Тебя как форму, и планету, и солнце, и галактику удерживает единый стержень Я Есмь Божественного Присутствия, как ось развития, как ось, проходящая через все сферы, все формы. Эта ось едина для всех. Тебе трудно это представить образно. Но если представить сферы-матрёшки, через центр которых проходит ось Божественного Я Есмь Присутствия, то получится примерная картинка. Или можно это представить по-другому. Есть точка потенциала, точка Истока Я Есмь Божественного Присутствия. От неё в разные стороны во всех возможных направлениях проходят Лучи Божественного Я Есмь Присутствия. На эти лучи и нанизываются сферы всего сущего. То есть из каждой точки Луча образуются своего рода наборы сфер, которые удерживаются единой точкой центростремительности и центробежности, которая и удерживает данную форму. Таких форм на Лучах множество, и часть из них пересекается, соприкасается и вступает во взаимодействие. И все они связаны Лучами Я Есмь Божественного присутствия с Единым Центром Бытия, с Истоком Всего. Если сфера развивается по пути расширения, то её личностное преломление, то есть границы её формы, просто расширяются и сливаются с границами большей формы, частью которой она является. Это слияние и пополняет границы большей формы тёмными и светлыми качествами расширившихся сфер.

Если же происходит схлопывание или разрыв сферы, в случае, когда она выбирает только путь Света или только путь Тьмы, то сознание Я Есмь Присутствия остаётся в точке действия двух сил, в той точке, которая образовала сферу. Поэтому ничто никуда не возвращается, а просто становится истинным, остаётся на своём месте, освобождаясь от формы. И именно поэтому вы все квантово связаны, потому что в каждом, таким образом, присутствует Луч Я Есмь Божественного Присутствия.

Значит, если человек выбирает путь Света и следует по нему неуклонно, то рано или поздно он воспламенит свою форму и вернётся в своё истинное состояние как Я Есмь Божественное Присутствие. Если человек выбирает только путь Тьмы и следует по нему неуклонно, то рано или поздно его сфера разорвётся, и он опять вернётся к своему Я Есмь Божественному Присутствию. Если же человек выбирает путь равновесия, то он будет расширять всё более свое сознание, и что дальше? В чём смысл всего этого?

Смысл - исследование всех своих сторон и качеств, всех возможностей действия обеих энергий. Развиваясь по пути Света, вы привносите в банк данных вселенных информацию, сведения светимости данного качества, развиваете свои личностные качества, качества своей души, вы развиваете новые краски светимости. То же самое происходит и при следовании по пути Тьмы. Если же вы развиваетесь в равновесии, то вы также привносите свою светимость в банк данных Мироздания. Но на этом пути вы учитесь творить в состоянии дуальности.

А разве на пути Света мы не творим?

Творите. Но чем ближе к центру, тем меньше у вас личной свободы творчества, и вы подчиняетесь Иерархии сил Света и выполняете её задачи. Это и есть воины света, о которых вам говорят. Ангельский сонм в том пример. У них нет свободы выбора. Они выполняют задачи, которые им определены Иерархами Света.

А по пути Тьмы?

То же самое. Только там вступает в действие Иерархи Тьмы.

А если мы развиваемся по пути равновесия?

То вы можете стать самостоятельными творцами, вы никому не подчиняетесь и просто должны следовать своему Я Есмь Божественному присутствию. Вернее, обе силы в вас должны в равной степени соотноситься с центром сферы, с центром Я Есмь Божественного Присутствия. По такому пути развиваются все творцы Мироздания.

Разве на пути Тьмы есть Творение?

Да, есть, но в очень ограниченных рамках.

Нам говорят, что в Иерархии Тьмы нет свободы воли. А в Иерархии Света такой свободный выбор есть.

Просто выбор Света легче и радостней. Выбор существует между двумя полюсами. Это и есть свобода выбора. Когда ты выбираешь, скажем, путь Света, то ты уже сделал выбор и уже несвободен в том смысле, то у тебя уже нет выбора Тьмы. Ты движешься по пути Света к своему схлопыванию в центр Божественного Я Есмь Присутствия. Ты можешь, конечно, варьировать этот путь, но твоё направление движения уже задано. И чем больше ты углубляешься по этому пути, тем меньше у тебя возможностей повернуть обратно. Потому что центростремительная сила при приближении к центру усиливается, это те самые магнитные свойства. И наоборот. Если ты выбрала путь Тьмы, то ты неуклонно стремишься от центра сферы. И чем дальше ты туда стремишься, тем труднее тебе вернуться обратно. Тем сильнее центробежные силы, те самые электрические свойства. Если же ты балансируешь между двумя силами, то у тебя постоянно ежесекундно происходит выбор в ту или иную сторону, и в тебе действуют электромагнитные силы. И их равновесие рождает твой путь. И на этом пути ты свободен. И чем больше ты расширяешь своё сознание, то есть свои границы, условно говоря, чем больше становится поверхность сферы, тем больше у тебя степеней свободы, но и тем больше тебе нужно силы, чтобы удержать равновесие своей формы. И эта вечная борьба между Светом и Тьмой всегда с тобой.

Зачем же всё это было придумано?

Затем, чтобы появились новые уникальные творцы, которые обладали бы потенциалом и тёмной, и светлой сил и научились творить в их равновесии.

Значит, гармония - это равновесие двух сил?

Да, именно так. Гармония вашего мира - это равновесие двух сил, Света и Тьмы.

То есть, все истории о продаже душ Дьяволу - это заманивание сознания людей на путь Тьмы и удерживание их в путах центробежных сил?

Да, ты права.

Но тогда получается, что и учителя Света заманивают нас на светлый путь. И каждый из обоих лагерей борется за души человечества. Зачем, если ищется путь равновесия?

Потому что каждый делает, что называется, свою работу. Каждый удерживает свою часть силы. Светлые силы, Светлая Иерархия, созданы для того, чтобы удерживать и направлять центростремительную силу Дуальной Вселенной. Иерархия Тьмы создана для того, чтобы удерживать центробежные силы. И между этими силами распятый человек, в этом смысл распятия, при котором руки человека распяты в двух направлениях между Светом и Тьмой, но ось креста поддерживает его связь с Лучом Божественного Я Есмь Присутствия.

Тогда почему Иисус пошёл по пути страдания? Получается, что он прошёл путём Тьмы?

Нет. Он собирался идти по пути радости и света. Но ему не оставили выбора. Его не приняли. И он уравновесил в себе две силы и подчинился выбору людей. Вспомни рассказ о том, как он 40 дней находился в пустыне и там его искушал Дьявол. Это происходило его уравновешивание. И на кресте были ещё его колебания. Но всё же он смог уравновеситься и расширил таким образом своё сознание до галактического. Он принял в себя страдания других людей и уравновесил его своим светом. Он принял тёмную сторону человечества той эпохи, которая грозила разрушением человечеству. И выработал в себе столько же центростремительной силы, силы Света, путём связи с Истоком Всего. И таким образом, приняв весь человеческий негатив, он за счёт развития в себе светлых сил для уравновешивания этого негатива, расширился до галактических масштабов. В этом и есть его подвиг. В этом и есть смысл фразы, что он принял на себя грехи человечества.

Значит, утверждение, что страдание очищает душу, говорит о том, что это путь ада. А через путь ада лежит также путь к Богу. И в результате страдания форма разрывается под действием электрических центробежных сил, и Божественное Я Есмь присутствие очищается от формы?

Но также это означает путь Христа, который показал новый путь стремительного расширения сознания через страдания. Это было новое. Оказалось, что антагонизм сил может привести к столь стремительному развитию осознания, к стремительному расширению своей сферы Божественного Присутствия.

Но сознание Христа было нечеловеческим.

Сначала при его рождении оно было человеческим, то есть человеческого масштаба. Но потом, как ты уже знаешь, к нему подключилось галактическое сознание, чтобы помочь ему выработать необходимое количество Света, чтобы уравновесить тёмную сторону человечества той эпохи. Конечно, малое человеческое сознание с этим бы не справилось. Но это не выглядело как подключение кого-либо к нему. Процесс был взаимным. Он открыл свою суть для вливания Божественного Света, то есть он восстановил связь с Истоком Всего. И таким образом справился со своей задачей. Это был нелёгкий путь. И именно в этом смысл фразы: да будет воля твоя, Отец. Это было подключение к Истоку Всего, согласие на подключение, зов подключения. И там, на кресте, это произошло в максимальной точке его страданий, ибо страдал он не только от страданий плоти, но ещё и от страданий в нём тёмной стороны всего человечества той эпохи. И это было великое страдание, которое требовало уравновешивания Великим Светом. И таким образом, спустившись в форму человеческую, он приобрёл качества бога. И это - его великий путь, который он показал людям. То, что в людях заложены великие силы, и они могут таким образом развиться до состояния божества качественным скачком.

Но это означает, что можно то же самое сделать и по пути радости?

Да, конечно. Но где ты найдёшь столько энергии радости? Человечество вырабатывает больше энергии страдания и страха, нежели радости и любви. Поэтому, если бы человечество вырабатывало столько радости, сколько оно вырабатывало страданий в эпоху Христа, то можно было бы проделать тот же путь, только наоборот. Уравновесить всю радость человечества тёмной силой и расшириться таким образом до состояния божества из человеческой формы

Ты хочешь сказать, что это будет путь Антихриста?

Да. Хотя для вас это потрясение. Вы представляете себе Антихриста неким страшным человеком, а это, возможно, будет вполне обаятельный человек.

Так он будет?

Это зависит от вас.

То есть если мы выберем все вместе путь радости, то придёт Антихрист?

Да, для уравновешивания сил. Если найдётся доброволец на такой путь. Но, скорее всего, среди сил Тьмы он найдется.

И тогда, в результате такой миссии Антихриста, родится новый тёмный бог на уровне Христа, на галактическом уровне?

Да.

Поэтому силы Света так протестуют против этого?

Да.

Но почему? Ведь они должны понимать, что это нужно для равновесия мира, что так всё устроено.

Они выполняют свою задачу по преумножению света. Это их программа, и далее программы они не действуют и не думают, как ты считаешь. У них нет свободы выбора, в отличие от человека.

Они сольются в одну суть и будут править миром, будут, как ты правильно выразилась, поддерживать равновесие мира форм на новом уровне.

Или начнут воевать друг с другом.

Светлая Иерархия предполагает именно это. Поэтому они делают все, чтобы не допустить подобное событие.

Но тогда, если уже известен путь качественного скачка, то по нему, то есть по этим обоим путям может пойти множество людей.

Да. И в этом - смысл. Будет новая цивилизация богов. Цивилизация, каждая суть из которой соединит в себе Христа и Антихриста. И будет поддерживать этот баланс в равновесии. Цивилизация галактических логосов.

Значит, и у всего нашего мира есть три пути: возгореться в Свет, разлететься в Тьму или развиться в более высокие формы равновесия Света и Тьмы?

Да, ты поняла.

Но тогда получается, что если человечество будет идти по пути Света, то рано или поздно всё равно придёт Антихрист и уравновесит его силой Тьмы? То есть, всё неизбежно? В чём наш выбор? И как тогда мир может возгореться, если всё равно придёт Антихрист?

Мир возгорится в Свет, если миссия Антихриста не удастся настолько, насколько удалась миссия Христа.

Получается, что сейчас преимущества у Света. У них Есть Христос, который удерживает силы Тьмы, и пока не появится Антихрист, преимущества у Света останутся, и Светла Иерархия поведёт мир к схлопыванию, к возгоранию в Свет?

Да, это её миссия.

Именно поэтому они распространяют страшные истории об Антихристе и его пришествии?

Но это, возможно, будет действительно страшный период для человечества, потому что для уравновешивания Света Христосознания понадобится много сил Тьмы, которые и могут ввергнуть мир в хаос и страдания.

И именно от этого и предостерегают силы Света, Иерархия Света?

Да.

Но тогда получается, что пока человечеств страдает и его страдания уравновешивает Христос, то и Антихрист не придёт?

Это ещё одна миссия Христосознания - удерживать равновесие и предотвращать приход Антихриста.

И именно потому, что человечество страдает, Антихрист и не может прийти. Потому что пока есть баланс Света и Тьмы.

Баланс света и Тьмы есть, потому что есть Христос.

Но если человечество пойдёт по пути радости, то приход Антихриста неизбежен. Получается, что путь страдания хорош?

В высших мирах нет оценок и разделения на плохое и хорошее. Есть выбор целесообразности. Получается, что данный путь даёт в настоящее время максимальное высвобождение человеческих душ из их форм и максимальное их развитие. Путь страдания ведёт к разрыву форм и высвобождения души, её присоединению к Богу, и одновременно сдерживает приход Антихриста. Такова стратегия Иерархии Света.

Да, но на пути страдания, как ты говорил, высвобождается тёмная, накопленная страданием человечества сторона и присоединяется к тёмной стороне планеты.

Да, однако при этом на галактическом уровне все эти страдания и негатив уравновешивает Свет Христосознания, и опять существует равновесие и существует человеческая форма до её естественного умирания как формы.

Поэтому и сделали замкнутую систему в мире страданий, когда человек не может выбраться из неё, пока не настрадается вовсю?

Ты придаёшь этому нравственные оценки. Я понимаю вас, ибо знаю, что такое страдание. Но в галактических масштабах всё это есть просто свойства вращения энергий Божественного Я Есмь Присутствия, работа над новыми качествами энергии.

Тогда всё же зачем механизм кармы? Получается, что человеческой душе объясняют, что нужно выбрать путь страдания, и это приведёт его к наивысшему развитию. А на самом деле влекут его на путь выработки энергии страдания, чтобы не пришёл Антихрист?

Попробуй оставить оценки в стороне. Каждой человеческой душе объясняют эту ситуацию. Свободу выбора никто не отменял. Без вашего выбора не может ничего свершиться. Кроме того, «накатанный», так сказать, путь страдания ведёт действительно к расширению. Каждому страдающему подключают Силы Христосознания в момент смерти, и у него происходит уравновешивание, и таким образом - скачкообразное развитие. Поэтому ты вольна выбрать перед воплощением два пути. Будешь ли ты искать путь радости, и таким образом сохранять необходимый баланс радости и любви на планете, но тогда повышение твоей светимости в посмертии будет незначительным, в меньшей степени. И это есть путь через рай - путь многочисленных воплощений, прекрасный, но медленный. И многие выбирают такой путь. Или ты будешь идти через ад, через страдания, которые посмертно вознаграждаются, присоединят к тебе столько же Света, сколько ты страдала, и таким образом, ты пройдёшь путь Христа, но в меньших масштабах, и всё же скачкообразно повысишь своё осознание. Многие выбирают этот путь.

Но тогда получается, что если большинство человечества выбирает этот путь, то всё человечество уже должно было расширить своё осознание очень сильно?

Так и происходит, вы даёте сильные скачки по сравнению с зачаточной формой человечества, существовавшей на заре человеческих цивилизаций. Но, к сожалению, результат неустойчив.

А как же атланты, которые были уничтожены?

Они не были уничтожены. Они уничтожили сами себя. Я об этом и говорю. Это и был скачок в развитии осознания, но они неправильно использовали свою силу, полученную в результате развития всей человеческой расы. И их действия, их эксперименты со своей магической энергией привлекли к ним те самые катаклизмы, которые случились на планете. Это не было возмездием. Это был закон причинно-следственной связи. Они сами свершили свою судьбу. А Силы Света не мешали этому свершению, потому что понимали, что в таком состоянии человечество не может существовать. ПОТОМУ ЧТО ЭТО ВЕДЁТ К КРАХУ ПЛАНЕТАРНОЙ ФОРМЫ. И лишь пытались спасти те души, которые не попали под следствие своих магических способностей. И стёрли память об этих воплощениях при будущих рождениях. И всё пришлось начинать сначала. Опять была посеяна человеческая раса с состояния человекоподобного, которая должна была развиться до состояния богов.

И что же нам делать?

Я не могу тебе советовать. Это твой выбор, выбор всего человечества.

Но мало кто хочет прихода Антихриста. Получается, что нужно страдать и не нужно радоваться?

Если говорить лично о тебе или каждом конкретном человеке, то это его свободный выбор: страдать или радоваться. В мире поддерживается баланс сил, иначе мир форм уже распался бы. Но если говорить о судьбе всего человечества, то это сложный многоуровневый процесс выбора. В этом случае лучше всего выбирать путь равновесия. Тогда не нужен будет Антихрист.

Если всё человечество выберет путь равновесия и справится с ним, тогда не нужен приход Антихриста? Но что тогда станется с Христом?

Он закончит выполнение своей миссии и сделает свой выбор в дальнейшем развитии. Пока же он не может этого сделать, потому что, подобно колоссу, поддерживает равновесие вашего мира. Хвала ему за это.

А какой путь выбираешь ты?

Конечно, путь равновесия. Я для того, чтобы указать на него.

Благодарю тебя Светоносный! Кстати, если тебя так называют, значит, ты от Иерархии Света?

Я был от неё, но сейчас я представляю обе иерархии.

Тогда что такое Дьявол?

Это те силы, который удерживают силы центробежности.

Ты говорил, что Будде ты передал учение равновесия. Что сейчас с ним?

И я благодарю тебя, искательница, за поиск истины!