И перецеловал все вещи мирозданья.
И лишь тогда отбыл в несказанный глагол.

В. Рабинович.

Если бы мне пришлось одним словом выразить впечатление от личности отца Сергия Булгакова, я без колебаний выбрал бы эпитет «невместимый».

Так уж устроен человек: нам комфортно и уютно, когда всё удобно классифицировано, разложено по полочкам, распределено по ролям, подведено под ближайший род и соответствующий вид. Спиноза – пантеист, Монтень – скептик, а Фихте с Гегелем – идеалисты: один трансцендентальный, другой абсолютный. И всем хорошо. И всем спокойно. Птенцов разложили по гнёздам.

Но всегда находятся неудобные люди, некомфортные идеи, неуютные мысли, которые отказываются распределяться, не хотят занимать своих мест, потому что эти насиженные гнезда не вмещают их, никогда не приходятся впору, своей величиной или узостью лишь подчёркивая неуместность и невместимость человека или учения. Таков отец Сергий Булгаков. Невместимый мыслитель, неуместный богослов.

Он и сам чувствовал свою бесприютность и безместность. В своих «Автобиографических заметках» он неоднократно сетует на то, что всю жизнь был «чужой среди своих, свой среди чужих, а в сущности нигде не свой… Один в поле не воин, но всегда и везде один» .

Непременно возразят: во-первых, любой философ может претендовать на оригинальность и невместимость, во-вторых, что же с Булгаковым не понятно? Талантливый экономист и социолог, совершивший путь от марксизма к идеализму, а затем от идеализма к Православию, в конце концов, принявший сан и посвятивший последние десятилетия своей жизни написанию громоздких богословских опусов. Потому и биография его обычно распределяется на три неравных периода: экономический, философский и богословский. В чём же тут загадка? Он и сам не сопротивляется классификации.

Конечно, любой мыслитель, если он настоящий, честный и бесстрашный философ, как еще в древности рисовал портрет подлинного философа Платон, просто обязан быть «невместимым», и все наши классификации носят весьма условный характер и необходимы, в большей мере, для учебных целей. Но отец Сергий, действительно, никогда не был своим ни среди философов, ни среди богословов.

Попытки «приручения» отца Сергия продолжаются и будут продолжаться. Тот или иной лагерь пытается записать его в ряды друзей или врагов. Его хотят сделать поборником демократии, но отец Сергий был убеждённым монархистом или, как он сам себя называл, «царелюбцем» , мистически благоговейно переживавшим софийную правду самодержавия. Но и в лагере монархистов он был одиночкой, поскольку видел трагедию русского царя и с болью признавал и переживал все ошибки и пороки русского самодержавия.

Он был настоящим русским интеллигентом с тем самым «комплексом русского интеллигента», который остался с ним на всю жизнь: и гимназистом, и студентом, и профессором, и священником он всегда чувствовал вину за своё благополучие, вину перед теми, кто сейчас голодает и страдает, кто не смог получить хорошего образования, ответственность за всякого угнетённого и униженного. Но и среди интеллигентов он не был своим, потому что видел и мужественно обличал ложь интеллигентщины.

Был ли он своим среди философов? Безусловно, его уважали и в круг его друзей и соратников входили лучшие умы России того времени. Но и среди них он был скорее юродивым. Большинство из них видели в Сергее Николаевиче Булгакове хорошо образованного человека, труженика, верного друга, но для них он был скорее «Сальери от философии», «пигмей с Зубовского бульвара», не гений, но талант, всего достигший кропотливым трудом, снискавший себе славу чудака из-за чрезмерного увлечения Православием.

Вера Мордвинова, муза и собеседница Василия Васильевича Розанова, в 1915 году после встречи с Булгаковым писала своему «духовному наставнику», что Булгаков, конечно, хороший человек, но у него нет своего «я», нет будущего, а его сын Федя гораздо талантливее отца и в своё время затмит своего учёного предка .

Но большинству рафинированных друзей отца Сергия была непонятна его любовь к церковному христианству со всеми его обрядами и правилами. И однажды Сергей Николаевич Булгаков стал отцом Сергием, настоящим православным священником, подлинным русским батюшкой. И это факт, который следует принять со всей серьёзностью.

Есть соблазн видеть в отце Сергии такого либерального священника, салонного аббата-интеллектуала, критика церковной косности, просвещенного клирика-интеллигента. Отец Сергий был самым настоящим батюшкой. Он преклонял колени перед Престолом в алтаре, прикладывался к иконам, ему целовали руки.

Он совсем не был реформатором, скорее уж бросалась в глаза его пламенная преданность традиции: он строго держал все посты, вычитывал бесконечные молитвенные правила, предписанные Церковью, строго следил за исполнением устава богослужения, не позволял никаких упущений в своей службе.

Он молился. Не медитировал, а именно молился, как до него и после него молится православный народ. Его богословские тексты – это плод, в том числе, и молитвенного усилия.

Порой отца Сергия называют то русским Аквинатом, то русским Оригеном. Оба варианта весьма произвольны. Он не был ни системоздателем, как Аквинат, ни еретиком, как Ориген. По молитвенной пылкости и трогательной исповедальности своих текстов он мог бы носить имя русского Августина. Но он вовсе не нуждается в таких почётных именах. Имя «отец Сергий Булгаков» славно своей славой и прекрасно своим достоинством.

Отец Сергий Булгаков не был просто кабинетным учёным, точнее не только учёным. Это был богослов-мистик, богослов-молитвенник и подлинно церковный мыслитель.

Думаю, что отец Сергий открыл новый жанр богословских произведений, по крайней мере, тексты «Малой трилогии» это памятник духовных упражнений, богомыслия и молитвенного богословия. Каждая книга начинается и заканчивается молитвой, иногда настолько пронзительной, что кажется, будто автор написал это своими слезами. «Купина Неопалимая» это, если так можно выразиться, первый богословский акафист Божией Матери.

Однако эта очевидная, а порой и режущая глаза церковность не сделала отца Сергия своим в среде православного духовенства. Это одиночество среди своих отец Сергий переживал особенно тяжело. Его подозревали в неблагонадёжности еще в России, когда он был просто Сергеем Николаевичем, но в эмиграции эта подозрительность постепенно переросла в травлю, которая не закончилась до сих пор.

Он жил Православием, но пламенно обличал православизм. Он был послушным клириком, но был непримиримым врагом церковного лакейства и архиереепоклонства. Он был верен традиции, но бесстрашно выступал против удушения церковного творчества и свободы богословской мысли. И однако эта преданность свободе не делала его диссидентом, каким его нам хотелось бы представить. В этом человеке было слишком много от благородного рыцаря, который всего себя посвятил служению Истине.

Для своего века он был слишком юродивым. Бесконечная эрудиция и высокая квалификация учёного ставили его в один ряд с респектабельными богословами того времени. И однако же отец Сергий ни в коем случае не был респектабельным богословом. Он пугал своим пламенным благочестием своих приличных коллег.

На Лозаннской конференции 1927 года отец Сергий неожиданно выступил в защиту почитания Божией Матери. Это было так естественно для его горячего рыцарственного сердца, но так неуместно, что даже православные участники конференции буквально стеснялись парижского профессора. Такое рыцарство смотрелось чудачеством, и было совсем неуместно в XX веке.

Проще было бы сказать, что отец Сергий родился не в своё время. Но сам батюшка категорически не принимал эту романтическую фразу. «Есть некая предустановленная гармония между тем, кто рождается и где и как рождается», – писал он в «Друге Жениха» . А в более позднем труде, в «Невесте Агнца», он развивал мысль о том, что человек является своим собственным со-творцом, сотрудником Бога в своём собственном сотворении, самотворении.

В некотором смысле Бог предвечно испрашивает у человека согласия на бытие, и если мы есть, мы сами выбрали не только быть , но и как, кем и где быть. Совсем как у Тарковского:

Я век себе по росту подбирал.

Отец Сергий выбрал свой век и свою Родину, и хотя он казался некоторым современникам неуместным, это всё же было его время, его место и его красивая и благодарная жизнь.

Улыбка Софии

Годы жизни протоиерея Сергия Булгакова: 1871 – 1944. Родился в Ливнах, умер в Париже. Между Парижем и Ливнами – три тысячи километров. Между 1871 и 1944 годом – семьдесят три года жизни. Но цифра «не пользует ни мало». Какие бы временные и пространственные координаты мы не занимали в своей жизни, её живую ткань составляют простые, но неожиданно значительные моменты. Она вся соткана из звуков и запахов, милых или пугающих образов, из ликования сердца и памяти кожи.

Город Ливны Орловской губернии. Семья бедного кладбищенского священника. Семеро детей, двое родителей и старый дедушка. Десять человек в пятикомнатном домике. Отец Сергий очень любил это место и этих людей, любил свою Родину.

Его детство звучало мягким тенором отца, басом певчего Степановича, слушать которого с волнением приходили прихожане, колокольным звоном любимой церкви маленького Серёжи – Сергиевской церкви – белого софийного храма, образ которого пропитан запахом резеды и бархатцев, чудесными ночными службами и игрой лампад, а ещё – скромная речушка, на которой рыбачили ливенские дети, небольшой лесок, вечерняя степь и сказки няни на ночь – страшные, софийные сказки.

Своё детство отец Сергий вспоминал с благодарностью, несмотря на то, что природа его Родины была бедной и скудной, город его детства – нищим и пыльным, его отец, потомственный священник, строгий и ответственный человек, порой запивал и устраивал дома скандалы, мама была натурой нервной и тревожной, много курила, была мнительной и склонной к депрессиям, и для дедушки Сергей не был любимым внуком.

Но для отца Сергия это бедное ливенское детство было временем первого откровения Софии, под знаком которого прошла вся его жизнь, были написаны все его произведения. И не нужно бояться этих слов – «София», «софиология». Для многих это ненужное усложнение православного богословия, досадное излишество или теологический каприз.

Софиология отца Сергия Булгакова берет начало в его детстве. София, прежде всего, это не четвертая ипостась, не усия, не философский концепт или элемент теологической конструкции. София это событие. И именно здесь корень булгаковского богословия. Софию надо было сначала пережить, чтобы потом, осмысляя опыт Софии, построить изящную онтологическую модель, обосновывающую этот опыт.

Детство отца Сергия было откровением Софии. То, что пережил отец Сергий в своём детстве, а потом встречал всю свою жизнь, он назвал Софией. Опыт откровения красоты этого мира, его человечности, опыт откровения божественности человека и человечности Бога – вот, что такое София, и биографию отца Сергия следовало бы назвать экзистенциальной софиологией. Осмыслению этого опыта, его богословской рационализации и была посвящена жизнь отца Сергия. И первый опыт Софии – это опыт ливенского детства, которое было детством по-настоящему церковным.

Но однажды этот праздник Софии прервался. В возрасте четырнадцати лет Сергей потерял веру. В то время такие повороты биографии не были редкостью. Нам хорошо известны судьбы Чернышевского и Добролюбова и многих других бескорыстных правдоискателей, потерявших веру в подростковом возрасте, опротестовавших принудительное благочестие и верноподданническое христианство бурсы.

Сын ливенского священника прошёл тот же путь. Но причину своего безбожия он видел не только во лжи семинарского православия, но и в собственной испорченности. Пожилым священником он признавался в своём подростковом эгоизме и высокомерии, обжигающем его родных и друзей.

Много позже Сартр в своей автобиографии напишет, что причиной утраты веры для него была детская гордыня. Здесь же видел источник своего духовного обморока и отец Сергий. С четырнадцати до тридцати лет – целое шестнадцатилетие отец Сергий жил без Бога и церкви, но не без Софии. Он признавался, что даже в самые черные годы бурсацкой прозы его душу всё же трогали строки Евангелия или жития Марии Египетской. Он искал веры, и хотя его верой и стало безбожие и нигилизм, он чаял подлинного, настоящего, без которого он буквально задыхался, несколько раз в отчаянии пытаясь наложить на себя руки.

Один умный человек сказал: «Если у народа нет Бога, у него, по крайней мере, должен быть Пушкин». И Сергей Булгаков, способный семинарист, а потом выпускник Елецкой гимназии и Московского университета, в своём безбожии спасался любовью к литературе и искусству. Красота спасала его и оправдывала мир. И этот опыт красоты тоже был софийным опытом. Несколько мистических откровений пережил будущий богослов в этот период своей жизни. В возрасте 24 лет по дороге в Крым к родственникам жены в созерцании природы ему вдруг открылся софийный лик мира:

«Вечерело. Ехали южной степью, овеянные благоуханием медовых трав и сена, озолоченные багрянцем благостного заката. Вдали синели уже ближние Кавказские горы. Впервые видел я их. И вперяя жадные взоры в открывавшиеся горы, впивая в себя свет и воздух, внимал я откровению природы. Душа давно привыкла с тупой, молчаливой болью в природе видеть лишь мёртвую пустыню под покрывалом красоты, как под обманчивой маской; помимо собственного сознания, она не мирилась с природой без Бога. И вдруг в тот час заволновалась, зарадовалась, задрожала душа: а если есть… если не пустыня, не ложь, не маска, не смерть, но Он, благой и любящий Отец, Его риза, Его любовь… Сердце колотилось под звуки стучавшего поезда, и мы неслись к этому догоравшему золоту и к этим сизым горам» .

Это была первая встреча с Софией, или лучше сказать, первое событие Софии, когда Сергею Николаевичу через десять лет безбожной жизни вдруг приоткрылся подлинный лик этого мира, в котором отразился лик Божий, отблеск очей Бога-Человеколюбца.

Но возвращения в Отчий дом не произошло. Жизнь была занята другим. Сергей Булгаков погрузился в учёные занятия. После окончания университета он был оставлен при кафедре политической экономии и статистики для подготовки к профессорскому званию, в 1895 году начал преподавать, а в 1896 году состоялся его дебют в печати. Опубликовав в 1897 году свою первую книгу «О рынках при капиталистическом производстве», Булгаков на два года отправился в заграничную командировку. Берлин, Париж, Лондон, Женева, Цюрих, Венеция.

Он работал в библиотеках, встречался с немецкими социал-демократами. Но там же, за границей, случилось с ним новое откровение Софии. Осенним туманным утром учёный-марксист Сергей Булгаков посетил знаменитую Дрезденскую галерею, никак не ожидая, что выйдет из музея совсем другим человеком. Тогда он впервые увидел Сикстинскую Мадонну с Предвечным Младенцем на руках.

«В них была безмерная сила чистоты и прозорливой жертвенности, – знание страдания и готовность на вольное страдание, и та же вещая жертвенность виделась в не-детски мудрых очах Младенца. Они знают, что ждёт Их, на что они обречены, и вольно грядут Себя отдать, совершить волю Пославшего: Она «принять орудие в сердце», Он Голгофу…

Я не помнил себя, голова у меня кружилась, из глаз текли радостные и вместе горькие слёзы, а с ними на сердце таял лёд, и разрешался какой-то жизненный узел. Это не было эстетическое волнение, нет, то была встреча, новое знание, чудо… Я (тогда марксист!), невольно называл это созерцание молитвой и всякое утро, стремясь попасть в Zwinger, пока никого еще там не было, бежал туда, пред лицо Мадонны, «молиться» и плакать, и немного найдётся в жизни мгновений, которые были бы блаженнее этих слёз» .

Так в душе Сергея Булгакова начала зреть «воля к вере». Спустя почти четверть века, будучи священником и богословом, отец Сергий снова побывал в Дрездене, с волнением посетил галерею, но чудо встречи не случилось. Почему? Потому что София – это событие, и как всякое значительное событие, оно уникально и неповторимо. София – это то, что происходит между Богом и человеком, чудо встречи, очень личное и интимное событие, которое нельзя запрограммировать, заслужить или как-либо принудить одну из сторон к откровению.

Как бы то ни было, в 1900 году Сергей Булгаков возвратился на Родину. Но вернулся он уже другим человеком.

Мировое «и»

21 ноября 1901 года. Киев. Экстраординарный профессор Киевского политехнического института Сергей Николаевич Булгаков читает публичную лекцию «Иван Карамазов как философский тип». Публика встречает выступление овацией. Студенты несут профессора на руках. Таким был первый триумф Булгакова-лектора.

У него был талант оратора. Он говорил горячо и с чувством. Говорил сердцем. В этот киевский период – с 1901 по 1906 год – Сергей Николаевич прославился на всю Россию. Он преподаёт, активно публикуется, участвует в различных журналах, знакомится с известными философами, учёными и литераторами.

В 1902 году следующая публичная лекция, принесшая ему славу – «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьева?». Лекция опубликована. Автора приглашают с выступлениями в разные города России. Так начался «идеалистический» период в жизни Булгакова.

Это время ознаменовано многими отрадными свершениями в жизни мыслителя: в 1903 году был опубликован сборник «От марксизма к идеализму», в 1904 году вместе с Н.А. Бердяевым Булгаков работает над журналом «Новый Путь», но самое отрадное произошло в 1905 году – Сергей Николаевич после долгого перерыва идёт на исповедь и причащается. Так скромно и кротко тихим осенним днем в маленькой монастырской церкви состоялось возвращение к Богу, примирение с детством.

Осенью 1906 года Булгаков переезжает в Москву, где прожил до 1918 года. Это один из самых насыщенных периодов булгаковского творчества – двенадцать лет активной писательской, преподавательской и общественно-политической работы. Он перебирается в Москву ради участия во Второй Государственной думе, куда он вошёл в начале 1907 года как «христианский социалист», так и не примкнув ни к одной из партий. Девять раз поднимался депутат Булгаков на трибуну, всякий раз ввергая в недоумение слушателей, потому что от него доставалось и царскому правительству, и реформаторам, и революционерам. Ни для одной из партий он не сделался своим, и четыре месяца активной думской работы вылились в глубокое разочарование в политике.

«Я не знавал в мире места с более нездоровой атмосферой, – вспоминал отец Сергий, – нежели общий зал и кулуары Государственной думы, где потом достойно воцарились бесовские игрища советских депутатов» .

Но московское двенадцатилетие это не только дума. Здесь Булгаков знакомится с отцом Павлом Флоренским, Е.Н. Трубецким, П.И. Новосёловым, В.Ф. Эрном и многими другими яркими мыслителями и публицистами. В 1909 году в сборнике «Вехи» выходит знаменитая булгаковская работа «Героизм и подвижничество», вызвавшая множество споров, в 1911 году – сборник статей «Два града», в 1912 году – «Философия хозяйства». Однако венцом московского периода стала книга «Свет Невечерний (1917) и сборник «Тихие думы» (1918).

Булгаков уже не идеалист, а религиозный философ, «искатель религиозного единства жизни, взыскуемого, но не обретённого» . В «Философии хозяйства» впервые звучит тема Софии, которая даётся Булгакову непросто. Он находится под сильным влиянием Владимира Соловьева и отца Павла Флоренского. Их софиологические опыты носят яркую гностическую окраску.

У Сергея Николаевича Булгакова была здоровая церковная интуиция, привитая еще в детстве, а потому он сопротивлялся этому влиянию, пытался его преодолеть, и будучи уже священником во многом исправил ошибки своего раннего учения, а в некоторых опытах даже раскаялся. Но общая тональность «московских» текстов подлинно софийная.

Василий Васильевич Розанов, размышляя над страницами «Братьев Карамазовых», говорил о двух типах отношения к жизни: «миролобызающем» и «мироплюющем». Тексты Булгакова читать радостно и утешительно. Это мыслитель «миролобызающего» взгляда. О чём бы он ни писал – о Марксе ли, Фейербахе, Карлейле или Пикассо, творчестве Голубкиной или Чехова, он везде находит свою правду, прежде чем осудить или отвергнуть он всеми силами старается оправдать. Оправдание мира – таков основной пафос его «московских» текстов. И именно поэтому они софийные.

Много позже своему верному ученику Льву Зандеру отец Сергий говорил, «что в слове «и» сокрыта вся тайна мирозданья, что понять и раскрыть смысл этого слова значит достигнуть предела знания. Ибо «и» есть принцип единства и цельности, смысла и разума, красоты и гармонии; понять мир в свете «и» – значит охватить его единым всепроникающим взглядом; а увидеть эту связь, которая соединяет мир с Богом, значит понять его как Божие «царство и силу и славу», существующие «всегда, ныне и присно и во веки веков» . В философии и богословии Булгакова это мировое «и» и есть София, принцип всеобъемлющего единства.

Но прежде чем войти в философский дискурс, стать проблемой или концепцией, София есть событие и откровение, живой опыт единства мира, человека и Бога, и этот опыт Булгаков переживал не только в явлении красоты, проблесках истины и правды, которые он замечал в произведениях персонажей своих статей, но и в личном, часто весьма трагическом опыте.

27 августа 1909 года умер любимый сын Сергея Николаевича Ивашек, «белый мальчик», как называл его отец. Страницы «Света Невечернего», где Булгаков описывает эту трагедию, может быть, самое пронзительное и трогательное в его творчестве. Мальчику было чуть больше трех лет, но он был отрадой для своих родителей. «Неси меня, папа, кверху, – пойдём с тобою кверху!» – последние слова малыша, которые невозможно читать без волнения. Однако этот страшный опыт умирания вместе со своим «белым мальчиком» Булгаков пережил как софийное откровение.

Здесь начинается софиология смерти, и для меня это самое сильное свидетельство присутствия в булгаковской философии его экзистенциального измерения, без которого невозможно понять софийную онтологию отца Сергия. И эта софиология смерти тоже родом из детских откровений Булгакова.

Из семерых детей отца Николая в живых остались лишь двое. В памяти отца Сергия особенно отпечаталась смерть младшего брата, пятилетнего Коли, «общего любимца, с печатью херувима, предшественника нашего Ивашечки» . Но отец Сергий умел видеть софийность и в смерти, и в похоронах, а потому и говорил, что в Ливнах «софийно хоронят» .

Один из самых софийных опытов умирания Булгаков также пережил в Москве. В июне 1918 года он принимает священный сан. Для философа Булгакова это было подвигом смерти и воскресения. Булгаков был потомственным «левитом», в его жилах текла кровь священников пяти поколений, «левитская кровь». Это по линии отца. Предки матери тоже были священниками, и одним из них был знаменитый святитель Феофан Затворник.

Священный сан и богословское служение были естественным итогом мировоззренческой эволюции Булгакова. Читая его труды 1910-х годов, мы видим, как постепенно оцерковляется мысль Булгакова, как он настойчиво начинает любопытствовать к вопросам богословским, а в книгах появляются бесчисленные цитаты из отцов Церкви и добротные экскурсы в святоотеческое богословие.

В церковную проблематику Булгаков входил и как публицист, и как общественный деятель. Он живо интересовался ходом имяславческого спора, а в 1917 году стал членом Поместного собора и близким другом патриарха Тихона, которому Святейший доверял написание своих посланий.

События, связанные с рукоположением, отец Сергий подробно описал в своих заметках. В этих записях поражает удивительная атмосфера кроткой умиротворённости, «тишины неизглаголанной». И это тоже София, опыт жертвенного отдания себя на служение Богу и людям, жреческого посвящения на служение, освящающего и оздоровляющего этот мир, созидающего Церковное Тело через таинства, через преображение мира.

Через две недели после иерейской хиротонии отец Сергий навсегда покинул Москву. Он отправился в Крым, переживая за семью, надеясь снова вернуться обратно. Но Крым взял в плен надолго. С 1918 по 1922 год – четыре года крымского сидения – период испытаний, искушений и ужасов гражданской войны.

В Крыму были написаны и дописаны главные философские работы Булгакова – «Философия имени» (1918) и «Трагедия философии» (1921), а также диалог «У стен Херсонисса» (1922), в котором отразилась мучительная борьба отца Сергия с соблазном католичества. Было такое искушение в биографии Булгакова.

Когда он оказался в Крыму, отрезанным от мира, а оттуда, из большевистской России доходили известия одно ужаснее другого, и казалось, что православная церковь уже пала, уничтожена физически, отец Сергий обратил свою мысль на Запад, там ища ответов и возрождения церковного. Однако от католичества Булгаков исцелился сразу, как только оказался на чужбине и столкнулся с живыми, а не умозрительными католиками.

В конце 1922 года протоиерей Сергий Булгаков с супругой и двумя детьми был выслан из России. Ему шёл пятьдесят второй год, и жизнь, казалось, оборвалась и остановилась. В Крыму отец Сергий начал вести дневник. Это самое горькое и грустное из того, что он написал в своей жизни. И самое анти-софийное. И действительно, в крымский период тема Софии, как и сам термин, вовсе исчезают из булгаковских текстов.

Но когда вернулась радость, вернулась и София. Весной 1923 года отец Сергий с семьей был радушно принят в Праге и занял кафедру церковного права. В пятьдесят два года жизнь не просто продолжилась, а открыла самый плодотворный и интересный период в творчестве отца Сергия.

Долг свободы и служения

София есть событие откровения единства Бога и мира. Высшая степень этого откровения – Евхаристия как продолжающееся Боговоплощение, таинство обожения и оправдания сотворённого мира. Поэтому неудивительно, что Сергей Николаевич Булгаков однажды стал отцом Сергием – православным священником, главным делом которого стало совершение литургии. Он был искателем Софии, теперь стал её свидетелем и служителем.

Очень важно найти верный ответ на вопрос: почему Булгаков принял священный сан? Ведь это не было редкостью среди друзей отца Сергия. Сан принял Флоренский, священником стал Дурылин. Но для отца Павла всё таки на первом месте стояло не служение священника, а наука во всех её проявлениях, а Дурылин в конце концов оставил иерейское служение.

Очень важно признание самого отца Сергия: «Я шёл в священство исключительно ради того, чтобы служить, т.е. по преимуществу совершать литургию » .

Обратите внимание, как расставлены акценты: он священник не ради пастырства, миссионерства, богословия или общественной деятельности, – нет, – главное – Евхаристия, сердцевиной которой является не просто священная магия преложения хлеба и вина в Тело и Кровь Господа, но причащение верных этим Святым Дарам, осуществлённое единение с Богом в таинстве причащения. Поэтому отец Сергий любил не только совершать литургию, но и просто причащать больных на дому, и для него это было самым значительным моментом жизни.

Осмысляя на исходе дней свой жизненный путь, отец Сергий признавал, что принятие священного сана было самым важным событием его жизни, а потому и биографию свою он делил не на экономический, философский и богословский периоды, а на две части: до принятия сана и после. И, как бы странно это ни прозвучало, так расставленные приоритеты – сначала литургия, потом богословие – оказались весьма плодотворными для его творчества.

В последнее двадцатилетие своей жизни отец Сергий написал больше, чем в молодости. Своё богословское творчество он воспринимал как продолжение литургии вне стен храма. Собственно, так было и всегда в его жизни – сначала событие Софии, потом философское или богословское осмысление пережитого опыта.

Когда мы размышляем над жизнью отца Сергия Булгакова, исследуем источники его биографии, обычно выпускается из виду одно важное свидетельство его жизни – фотографии. Их осталось немало. Но вот что удивительно: на своих священнических фото отец Сергий выглядит моложе, чем на карточках, где он еще светский философ в сюртуке. Он даже стеснялся того, что слишком мало, неприлично мало у него седых волос для пятидесятилетнего «дедушки».

Но священнические фото поражают не только молодостью, которая как бы обновилась с принятием сана, но подлинно пророческим выражением лица, завораживающей пылкостью взгляда. Глядя на эти фотографии, вспоминаешь одну и ту же фразу из пророка Исаии: «Вот я, пошли меня». Величайший праведник и пророк ветхозаветной эпохи Исаия, увидев славу Божию, воскликнул: «горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, – и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис 6:5). Однако когда Господь воззвал: «кого Мне послать?», смиренный пророк, так трепетно ощущавший своё недостоинство, сам предложил себя в жертву: «вот я, пошли меня» (Ис 6:8).

Весь облик отца Сергия кричит этим древним жертвенным возгласом. И это не только воздействие старых фотокарточек. Сохранилось множество свидетельств этого пламенного служения отца Сергия. Он был настоящий подвижник, и если когда-нибудь будут составлять его житие, биограф не будет иметь недостатка в свидетельствах. Это был человек, всецело посвятивший себя служению Церкви. Во-первых, он был настоящим аскетом науки, который подчинил себя строгой дисциплине мыслителя и писателя.

Каждое утро до полудня он посвящал писательству. Вставал в одно и то же время, несмотря на мучившую его всю жизнь бессонницу, служил литургию, писал или шёл на лекцию, а после обеда всегда читал. А еще находил время для приёма посетителей, исповеди духовных чад, участия в многочисленных конференциях и изнурительных симпозиумах. Находясь среди самого изысканного общества, он всегда оставался священником.

Однажды сменив сюртук на рясу, он уже никогда ее не снимал, был верен не только священническому облику, но и ритму церковной жизни, которая вся вырастала из литургии. Из опыта Евхаристии произрастало и его богословие. «Моё богословствование, – говорил отец Сергий своим студентам, – всегда вдохновлялось предстоянием алтарю» .

Свои главные богословские произведения отец Сергий написал в Париже, куда переехал с семьёй в июле 1925 года. Там была закончена «Малая трилогия», написаны бесчисленные богословские статьи, создана монументальная «Большая трилогия», написано толкование на Апокалипсис.

В Париже он стал профессором догматического богословия в новооткрывшемся богословском институте прп. Сергия Радонежского и собрал вокруг себя целое созвездие выдающихся русских мыслителей. Именно отец Сергий Булгаков убедил Георгия Флоровского заняться патристическими исследованиями, вдохновил отца Киприана Керна на изучение творения св. Григория Паламы, оказал сильнейшее влияние на идеи отца Николая Афанасьева и работы отца Кассиана Безобразова.

Он первым из русских богословов обратил внимание на богослужение, богослужебные тексты и иконопись как на важный и достоверный источник богословской мысли. Он первым начал активно цитировать в своих произведениях богослужебные тексты не ради украшения, но именно как источник богословия. В своей сравнительно небольшой работе «Друг Жениха» он использовал более ста семидесяти цитат из церковных служб Предтечи. Собственно, именно отец Сергий Булгаков, задолго до отца Александра Шмемана, стал у истоков литургического богословия.

Много времени и внимания отец Сергий уделял молодежи. Ещё в Чехии он принял деятельнейшее участие в создании Русского студенческого христианского движения. Именно отец Сергий Булгаков понудил участников движения строить свою работу вокруг Евхаристии, и эта простая церковная идея стала настоящим откровением для многих, переживших, например, студенческий съезд в Пшерове в 1923 году как настоящую Пятидесятницу, потому что, по настоянию отца Сергия, все собрания сопровождались опытом совместной молитвы и причащения.

8 октября 1923 года, в последний день Пшеровского съезда, отец Сергий призвал участников к осознанию новой евхаристической эпохи . Евхаристия должна вдохновлять нас не только в храме, это вдохновение мы должны нести в мир, стремясь к оцерковлению всей жизни, превращению её в литургический гимн, внехрамовую литургию. Для самого отца Сергия это значило превращение его богословского творчества в богослужебный гимн, литургическую песнь. Своё богословствование он воспринимал как служение, как свой долг перед Церковью. Насколько он был богослов можно судить по небольшой цитате из «Невесты Агнца»:

«Истины, которые содержатся в откровении о Богочеловечестве, в частности же в эсхатологическом его раскрытии, столь незыблемы и универсальны, что перед ними бледнеют, как бы изничтожаются в своём онтологическом значении даже самые потрясающие события мировой истории, которых свидетелями мы ныне являемся, поскольку мы их постигаем в свете Грядущего» .

Эту фразу отец Сергий записал 24 июня 1942 года. Вокруг бушевала самая страшная в истории человечества война, гибли люди, горели города, и отец Сергий слишком хорошо был осведомлён о всех ужасах войны, однако взгляд его простирался дальше, он видел больше, чем видят обычные люди, у него были глаза пророка.

Однако, как и все пророки, он был побиваем камнями. Ему не доверяли. Епископ Феофан (Быстров) в 1923 году возмущался решением дозволить преподавать церковное право бывшему марксисту.

А в 1924 году появилась статья митрополита Антония (Храповицкого), обвинявшая отца Сергия в учетверении Троицы. Одна за другой печатались брошюры и книги, «научно» изобличавшие заблуждения протоиерея Булгакова.

Пик этой травли пришёлся на 1935 год. Тогда отца Сергия напрямую обвинили в ереси. Это было жестоко и несправедливо. В 1936 году была создана специальная богословская комиссия, в которую вошли виднейшие представители русского богословия. Почти два года богословы пытливо вчитывались в тексты отца Сергия, но ереси они так и не нашли.

Булгаковские тексты очень требовательны к читателю. Если вы хотите понять автора, вам следует предпринять такое же аскетическое усилие, позволить себе такое же напряжение мысли, в каком работал сам отец Сергий. В противном случае, при поверхностном знакомстве с этими богословскими сочинениями могут возникнуть недоумения и созреть неверные выводы и подозрения. Булгаков был дисциплинированным и воспитанным мыслителем и писателем. Он ждёт той же дисциплины и от своего читателя.

Закатная радость

Начинать знакомство с творчеством отца Сергия Булгакова следует, пожалуй, не с его объёмных трилогий, а с небольшой работы 1939 года – «Софиология смерти». Это предельно автобиографическая работа, исповедание опыта умирания и попытка софийного осмысления его. У отца Сергия всё так: сначала жизнь, потом философия, сперва литургия, затем богословствование. А потому автобиографические работы – настоящий ключ к булгаковскому творчеству. «Софиология смерти» была написана отцом Сергием по поводу тяжёлой болезни, настигшей батюшку.

В 1939 году у него диагностировали рак горла. Отцу Сергию пришлось пережить несколько жутких операций, и когда читаешь его воспоминания, кажется, что сам начинаешь задыхаться и впадать в беспамятство.

Для человека, который всю жизнь читал лекции и проповеди, трепетно любил богослужение потеря способности говорить, была чудовищным испытанием. Но батюшка каким-то чудом научился разговаривать без голосовых связок. До конца дней своих он читал лекции и проводил службы, хотя никто никогда не узнает, чего ему это стоило. Есть люди, видящие в этой болезни кару Божию за еретические взгляды. Не разбирая этичность таких высказываний и саму возможность узнать волю Божию о каждом из нас, всё же выскажу свою точку зрения.

Отец Сергий считал своим долгом богослова сказать всё, что можно сказать. Он хотел исчерпать все возможности богословской речи, и руководила им в этом дерзании не гордыня, а долг свободы и служения, он видел в этом свою обязанность. Есть такие строки у Максимиллиана Волошина:

Но грудь узка для этого дыханья,
Для этих слов тесна моя гортань.

Отец Сергий в своём богословском творчестве дошёл до предела речи, и мне кажется, что знамением этого предела, а значит и знаком исполнения его миссии как богослова и послужила эта страшная болезнь, которая была не к смерти, но к славе Божией. И знамением этой славы служит видение фаворского света, свидетелями которого стали духовные дети отца Сергия.

Безусловно, отец Сергий Булгаков был святым человеком. Он не творил чудес. Как однажды батюшка сказал о Предтече, личность которого он считал нормой человеческой жизни: «он был настолько велик, что не творил «знамений» . Отец Сергий не творил знамений, не совершал чудес. Господь Сам прославил Своего служителя.

Отец Сергий очень чтил день своего рукоположения. Это был Духов день. В 1944 году он пришёлся на 5 июня. Батюшка собрал всех своих духовных детей. Исповедовал их. Причастил. А потом они пили чай и утешались беседой. В ночь на 6 июня случился удар, и почти месяц отец Сергий провёл без сознания.

На пятый день агонии сёстры, ухаживавшие за батюшкой, стали свидетелями явления Света Невечернего, которому отец Сергий служил всю жизнь. Его лицо озарилось неземным сиянием, заиграло радостью неземных видений. Это явление длилось около двух часов, и ненадолго батюшке вернулось сознание, и он утешил своих близких.

Отец Сергий Булгаков умер 13 июля 1944 года. Его похоронили на русской части кладбища в Сен Женевьев де Буа, положив в могилу две горсти земли: с Гефсимании и с могилы любимого сына Ивашечки. Французская земля смешалась с землёй Палестины и Крыма.

Шла великая война. В день смерти батюшки наши войска освободили Вильнюс, а на следующий день – Пинск. Союзники, высадившиеся 6 июня в Нормандии, успешно освобождали Францию. А отец Сергий стоял у престола Божия, где он стоит и сейчас, совершая небесную литургию.

Какая прекрасная и насыщенная жизнь! Он пережил убийство императора Александра Освободителя, его няня была из крепостных, и маленький Сережа с упоением слушал её рассказы о крепостном театре и былых днях. В октябре 1905 года он шёл с толпой студентов на демонстрацию с красным бантом в петлице. Он был участником Второй Думы. Активным деятелем Поместного собора 1917 года и даже автором речей патриарха. Обе революции 1917 года он встретил в Москве. Гражданская война прошла для него через Киев и Крым.

Он пережил голод, нищету, тюремное заключение, изгнание, разлуку с близкими. Вторую мировую войну он встретил в Париже, не бросая церкви и института, не переставая служить, писать и преподавать. Его друзьями и знакомыми были протагонисты не только русской культуры, науки и политики начала XX века, но и именитые иностранцы.

География его поездок впечатляет: в детстве: Ливны, Орел Елец; в юности: Москва, Крым, Берлин, Париж, Лондон, Женева, Дрезден, Цюрих, Венеция; в зрелые годы: Киев, Полтава, Кишинев и лекции в других городах России; позже: Крым, Стамбул, Прага, Париж, а оттуда отец Сергий путешествовал по церковным делам в Сербию, Грецию, Германию, Швецию, Англию, США. Ему удалось издать при жизни двадцать восемь томов своих оригинальных сочинений.

Однажды он признался совсем незнакомому человеку: «ничего в жизни я так не любил, как устраивать детям ёлку» . Из всех высказываний отца Сергия, из всех многочисленных и гениальных его произведений для меня это самое дорогое.

Знаю и верю, что Господь исполнил желание своего верного служителя и пророка. И одним чудесным утром мы все встретимся там, в Царстве Софии, у Христа на ёлке.

1. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж, 1991, С. 33.
2. Там же, С. 82.
3. Письма С.Н. Булгакова В.В. Розанову// «Вестник РХД», № 130, 1979, С. 175 – 176.
4. Булгаков С., прот. Друг Жениха// Малая трилогия. М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2008, С. 208.
5. Булгаков С., прот. Свет Невечерний. М.: «Республика», 1994, С. 13.
6. Там же, С. 14.
7. Автобиографические записки, С. 80.
8. Свет Невечерний, С. 3.
9. Зандер Л.А. Бог и мир (миросозерцание отца Сергия Булгакова). Париж, 1948, том 1, С. 181.
10. Автобиографические заметки, С. 21.
11. Там же, С. 18.
12. Булгаков С., прот. Автобиографические заметки. Париж: YMCA – PRESS, С. 53.
13. Зандер, С. 14.
14. Булгаков С., прот. Из памяти сердца. Прага // Исследования по истории русской мысли . Ежегодник за 1998 год. М., 1998, С. 163.
15. Булгаков С., прот. Невеста Агнца. М.: Общедоступный православный университет, основанный протоиереем Александром Менем, 2005, С. 5.
16. Друг Жениха, С. 272.
17. Наследие Ариадны Владимировны Тырковой: Дневники. Письма/ Сост. Н.И. Канищева. – М.: РОСПЭН, 2012, С. 251.

Гипертония почек - от этой неизлечимой болезни умер Афанасий Булгаков. Сын, как врач, все понимал и потребовал от жены клятвы, что будет умирать у нее на руках. А еще пожелал, чтобы его навестила Тася: хотел попросить прощения у той, с кем прожил самые тяжелые годы - войну, лазареты, безденежье и бездомье. 13 февраля, за три недели до смерти, ослепший, измученный страшными болями, он прекратил редактировать роман на фразе Маргариты: «Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?»

С февраля 1940 года друзья и родные постоянно дежурили у постели М. Булгакова. За пять дней до смерти М.А. Булгакова, его жена поклялась жить до тех пор, пока не издаст роман "Мастер и Маргарита".

10 марта 1940 года М.А. заснул, и так ровно и глубоко было его дыхание, что жена поверила: свершилось чудо, он поборол болезнь! Но вот по лицу прошла легкая судорога, он как-то скрипнул зубами, и жизнь тихо-тихо ушла от него. 11 марта состоялась гражданская панихида в здании Союза Советских писателей. Перед панихидой московский скульптор С. Д. Меркуров снял с лица М. Булгакова посмертную маску.

М. Булгаков похоронен на Новодевичьем кладбище. На его могиле, по ходатайству его жены Е. С. Булгаковой, был установлен камень, прозванный «голгофой», который ранее лежал на могиле Н. В. Гоголя.

Роман «Мастер и Маргарита» был впервые опубликован в журнале «Москва» в 1966 году, спустя двадцать шесть лет после смерти автора, и принес Булгакову мировую известность. До издания романа без всяких купюр (это случилось в 1973-м) вдова Булгакова не дожила. Подлинный творческий замысел Булгакова ни один критик пока не выявил - у каждого из них "свой" Булгаков. Как и у каждого читателя.

Сергей Булгаков в поисках места в жизни

Сергей Николаевич Булгаков родился в 1873 году в городке Ливны Орловской губернии в семье священника. Учился в духовном училище, в Орловской духовной семинарии и Елецкой гимназии. Еще во время учебы в духовной семинарии, Булгаков пережил религиозный кризис и увлекся марксизмом. После окончания юридического факультета в 1894 году и успешной сдачи магистерского экзамена, Булгаков стал преподавателем политической экономии в Императорском Московском техническом училище. В 1901 году защитил в Московском университете диссертацию на степень магистра и поступил на службу ординарным профессором Киевского политехнического института по кафедре политической экономии.

Усиленно занимаясь марксизмом, Булгаков понял несостоятельность этого учения и его пагубную направленность для всего общества. Под воздействием чтения русских религиозных мыслителей - Л.Толстого, Ф. Достоевского, особенно философских работ Вл.Соловьева и других, бесед и споров с Толстым, Булгаков обретает религиозную веру. Свою позицию в данных вопросах он выскажет в статье «От марксизма к идеализму» опубликованной в сборнике «Проблемы идеализма» (1902), а также в книге «С. Булгаков От марксизма к идеализму. М.,1903».

Подобная эволюция, от марксизма к идеализму, была характерна для большинства лиц русской интеллигенции. Вскоре Булгаков выдвигается в ряд ее признанных духовных лидеров, и становится сотрудником сборника "Проблемы идеализма" (1902), вокруг которого объединились передовые русские ученные, и философы религиозно-философского направления. В сборнике его статей "От марксизма к идеализму", такие слова становятся крылатыми, выражающими духовный смысл исторического процесса.

Последующий период общественно-публицистической деятельности философа характеризуется тем, что Булгаков стал активным участником различных творческий начинаний, знаменующих собой религиозно-философское возрождение в журналах «Новый путь», «Вопросы жизни», сборнике «Вопросы религии», в которых публиковал свои знаменитые статьи: «О Вл. Соловьеве», "О религии Льва Толстого" и ряд других. Булгаков - творческий сотрудник издательства «Вехи», активный участник «Религиозно - философских собраний памяти Вл. Соловьева», сотрудник книгоиздательства «Путь», в котором с 1911 по 1917 годы публиковались важнейшие произведения русской религиозной и философской мысли, в том числе и многочисленные статьи С.Н. Булгакова.

В его творчестве происходит духовный переход от лекций и статей на темы религии и культуры, к созданию солидных книг и философских разработок, главной из которых становится двухтомник - «Два града» (1911), вызвавший резонанс в духовной жизни страны. В монографиях "Философия хозяйства" (1912), а еще больше, в книге "Свет Невечерний" (1917), у Булгакова вырабатывается собственное учение, идущее в русле софиологии Владимира Соловьева и Павла Флоренского. Заметно было и влияние на него позднего Шеллинга, хотя появилось много собственных идей, созвучных идеям интуиции православной религиозности. Возврат к церковно-православному миросозерцанию у Булгакова, завершается в революционные годы и годы Гражданской войны, когда позиция христианской веры становится главной. Булгаков принимает священство (1918).

По благословению Патриарха Тихона, епископ Феодор (Поздеевский) в Троицын день (23 июня по новому стилю) в Московском Даниловом монастыре рукоположил Булгакова во диакона, а в Духов день - во иерея. Отец Сергий был приписан к храму Ильи Обыденного в Обыденском переулке, в Москве, где в определенные дни нес службу.

После освящения отец Сергий начинает играть видную роль в церковных кругах. Он активный участник Всероссийского Поместного Собора Православной Церкви (1917-18), идейный сторонник и сотрудник патриарха Тихона. Отрицательно принявши Октябрьскую Революцию, Булгаков откликнулся на нее новой творческой работой - диалогами «На пиру богов», написанной в стиле и духе «Трех разговоров» Вл. Соловьева. Творческий труд молодого священника, вошел в коллективный сборник «Из глубины» (1918; 2-е изд. М., 1991).

В годы гражданской войны судьба забросила отца Сергия в Крым, где находилась его семья. По приезду, отец Сергий обосновался в Симферополе: стал преподавателем богословия и политэкономии в Таврическом университете, одновременно служил в Ялтинском церковном соборе.

Булгаков надеялся вернуться в Москву, к друзьям и работе, но его радужным планам не суждено было сбыться. Будучи оторванным от иерейского служения, общественно-публицистической деятельности, отец Сергий все свои духовные силы отдавал философскому творчеству. В тот год он написал такие замечательные труды как "Философия имени" (1920), "Трагедия философии" и другие. Булгаков пересматривает свои взгляды на соотношение философии и догматики христианства, и приходит к твердому убеждению, что христианское умозрение без искажений, может быть выражено исключительно в форме догматического богословия. С тех пор такая форма мышления стала основной всего богословского творчества Булгакова.

Смерть любимого сына Ивашечки

За эти годы Булгаков становится отцом четырех детей: 17 ноября 1898 года рождается его дочь Мария; 12 марта 1901 - сын Федор, впоследствии талантливый художник-пейзажист, женатый на Наталье Михайловне Нестеровой, младшей дочери знаменитого художника М.В. Нестерова; 25 декабря 1905 - Ивашечка, умерший 16 августа 1909 года, оставивший родителям рану на сердце до конца их жизни; 11 мая 1911 года - сын Сергей.

В книге «Свет Невечерний» отец Булгаков так напишет о своем горе, потери сына Ивашечки:

«Нелегка ты, жертва Авраама, не из благополучной, но из растерзан¬ной души исторгался пред лицом невинной жертвы вопль мой: прав Ты, Господи, и правы суды Твои! Я говорил это всем сердцем своим! О, я не бунтовал и не роптал, ибо жалок и малодушен был бы бунт, но я не хотел мириться, ибо постыдно было бы и примирение. Отец мол¬ча ответил мне: у изголовья его тела стояло Распятие Единородного Сына. И я услышал этот ответ, и склонился перед ним, но неповинные страдания и чей-то сарказм густым, непроницаемым облаком легли между Распятием и его телом... Только подвигом, крестом целой жизни могу я рассеять это облако...оно есть тень моего собственного греха... И об этом говорил мне Ивашечка в ту Голгофскую ночь: «Неси меня, папа, кверху, - пойдем с тобой кверху!» .

О своей боли Булгаков писал и своему другу Павлу Флоренскому из Кореиза:

«Это лето было для нас исключительно тяжелым и оказалось в известном смысле роковым. Почти не переставая болели дети, главным же образом наш младший — Ивашечка, светоносный мальчик, носивший на себе печать чего-то неземного — и по дню рождения своего — Рождественскую ночь, — и по необыкновенной ласковости и ясности своей и раннему интеллектуальному развитию и одаренности (м. б., Вы и помните его). Он перенес целый ряд болезней и 27 июля умер от слабости сердца в дизентерии после продолжительных, ужасных, при воспоминании о которых сердце перевертывается, страданиях, которые я не могу иногда называть — без тени всякого кощунства — иначе как распятием. И они обострялись болезненным обострением его интеллекта и сознания, находящего на границе двух миров и говорившего об обоих. Эта смерть была пережита мною — и нами обоими — с исключительной религиозной остротой (о человеческих родительских чувствах нечего и говорить), да и до сих пор, конечно, не изжита и не будет изжита. На письме об этом не расскажешь, да и вообще о самом главном не расскажешь, но живая связь — ведь своя плоть и кровь там — с Тем миром и его подлинность, а здешнего неподлинность, и вся переоценка ценностей, с этим связанные, временами с ослепительной ясностью входили в сознание. .

Как смерть Ивашечки помогла Булгакову вернуться к вере своих отцов, он описал в своей книге «Свет Невечерний:

«О, мой светлый, мой белый мальчик! Когда несли мы тебя на крутую гору и затем по знойной и пыльной дороге, вдруг свернули в тенистый парк, словно вошли в райский сад; за не¬ожиданным поворотом сразу глянула на нас своими цветными стеклами ждавшая тебя, как ты, прекрасная церковь. Я не знал ее раньше и, как чудесное видение, предстала она, утонувшая в саду, под сенью старого замка. Мать твоя упала с криком: «Небо раскрылось!» Она думала, что умирает и видит небо... И небо было раскрыто, в нем совершался наш апокалипсис. Я чувствовал, видел почти восхождение твое... Все становилось понятно, вся мука и зной растворились, исчезли в небесной голубизне этой церкви... Шла литургия. Не знаю, где она совершалась, на земле или небе... .

11 мая 1911 года у Булгаковых родился третий сын - Сергей. В честь такого радостного события Сергей Николаевич писал своему другу Флоренскому: «Дорогой о. Павел Александрович! 11-го мая, в день памяти свв. Кирилла и Мефодия, к вечеру, после долгих и трудных родов, появился у нас на свет мальчик, ко¬торого нарекли Сергеем. Ушедший от нас, посылает себе заместителя на земле, и у меня связь с ушедшим, боль сердца и любовь к нему как-то неразрывно сливаются с родившейся новой любовью. Мыслю о Боге, который есть любовь и есть “Отец”: творение есть создание новой любви, возможности любить и быть любимым. Так творит Бог, Отец наш, и Свой образ запечатлел в отцовстве. Неля и ребенок находятся в лечебнице и пока благополучны. Испрашиваю Вашего иерейского благословения на обоих» .

После отступления Белой гвардии из Крыма, отец Сергий остался в России. Однако распоряжением новой власти, он был уволен из университета. В декабре 1922 года его включили в списки деятелей науки и культуры, составленные ГПУ, которые в идеологическом отношении составляли угрозу советской власти. 30 декабря 1922 года на пароходе «Жан», Булгаков с женой Еленой Ивановной и детьми - Марией и Сергеем, отправляется из Крыма в «бессрочное» изгнание за пределы России. Сын Федор и теща Варвара Ивановна, по распоряжению властей, остались в Крыму. На пароходе Булгаков сделал такую запись в своем дневнике:

«Конечно, знаю, что ждут всякие испытания, тоска по родине, разочарование, всему этому и надлежит быть, и положение наше без средств и неизвестность могло бы смущать в другое время, но сейчас во мне по-человечески одно чувство — радости освобождения и благоговейное чувство удивления и благодарности перед милостью Божией. Господи, благослови путь наш!

Карма Сергия Булгакова распорядилась так, что он не должен был вернуться на свою Родину, вот потому более 20 лет он провел в эмиграции. После краткого пребывания в Константинополе, Булгаков переезжает в Чехословакию, в Прагу, крупнейший центр русской эмиграцию. В этой дружественной стране он пробудет два года.

Жизнь и деятельность о. Сергия Булгакова в Праге (1923-1925)

В первой половине 1920-х годов Прага была академическим центром Зарубежной России. Ее заслуженно называли «русским Оксфордом» . В этом прекрасном городе функционировали многочисленные русские, украинские и белорусские учебные заведения, культурные и общественные организации, профессиональные союзы, издательства, научные учреждения и общества . Русским профессорам, высланным за рубеж и прибывшим в Прагу, были установлены приличные стипендии, жилье, предоставлялась неограниченная возможность заниматься творческой и научной деятельностью.

Прот. С. Булгаков, П.Б. Струве, еп. Сергий (Королёв) в

аудитории Русского юридического факультета в Праге.

В 1922 году из Германии в Прагу перебрался профессор П. И. Новгородцев, который занялся здесь организацией русского высшего учебного заведения. По его инициативе 18 мая 1922 года в городе был открыт Русский юридический факультет, деканом которого был избран Новгородцев. По своей личной инициативе, он пригласил в Прагу для работы на факультете, лучших русских профессоров, оказавшихся в эмиграции. В результате, в Чехословакию перебрались Н. О. Лосский, П. Б. Струве, Г. В. Флоровский, Г. В. Вернадский, А. А. Кизеветтер, В. В. Зеньковский и многие другие известные ученые. В феврале 1923 года, профессор Новгородцев пригласил в русский институт и протоиерея Сергия Булгакова.

6 марта 1923 года профессор Новгородцев писал митрополиту Евлогию (Георгиевскому), управляющему русскими православными храмами в Европе: "Русский юридический факультет испрашивает Вашего благословения на поручение преподавать Богословие о. протоиерею С. Н. Булгакову, который уже получил визу в Прагу и профессорскую стипендию, так что и материально он будет вполне обеспечен". Уже через четыре дня митрополит Евлогий наложил на письме следующую резолюцию: "Бог благословит прот. С. Н. Булгакову преподавать богословие на юридическом русском факультете Пражского Университета» .

Кроме того, отцу Сергию Булгакову было разрешено нести церковную службу в храме для студентов Праги и городка Пшибрама, расположенного в двух часах езды от чешской столицы. В начале мая отец Сергий прибыл в Прагу, а 30 мая прочел свою первую лекцию на юридическом факультете на тему: «Церковное право и кризис правосознания» .

Проживал отец Сергий, как и целый ряд других русских профессоров и преподавателей, в студенческом общежитии, под названием «Свободарна». Оно строилось для рабочих промышленных предприятий, которых в этом районе города было предостаточно. По соглашению с мэрией города, здание предоставили русским студентам, но часть «Свободарны», была отведена преподавательскому составу Русского института. Ее называли «профессорским коридором». В этом «коридоре» жили философ Н. О. Лосский, экономист П. А. Остроухов, юрист Д. Д. Гримм, социолог Н. С. Тимашев, экономист, историк и политический деятель П. Б. Струве. Здесь же поселился и отец Сергий Булгаков. Отец Сергий устроил в общежитии временную часовню, в которой совершались богослужения для студентов.

По инициативе отца Сергия в Праге начал выходить ежемесячный журнал «Духовный мир студенчества», имевший подзаголовок - «Вестник Русского христианского студенческого движения в Европе». Первый его номер вышел в мае 1923 года. В предисловии к нему редактор Сергий Булгаков писал: «Этот краткий печатный вестник ставит себе целью освещать действительную картину жизни студенчества и служить братскому единению и пробуждению духовных интересов. Через этот «Вестник» мы будем делиться своим духовным опытом и этим окажем друг другу взаимную поддержку. .

«Вестник» содержал информацию о деятельности Христианских студенческих кружков в Чехословакии, Венгрии, Франции, Югославии и Германии. Прогрессивное студенчество и преподаватели вузов его заметили. Уже со второго номера в нем стали появляться авторские статьи богословского содержания. Вызывали большой интерес статьи русских религиозных философов - профессоров: В. В. Зеньковского, С. С. Безобразова, В. Ф. Марцинковского и других. Публиковались отрывки из Святоотеческой литературы. В третьем и четвертом номерах были опубликованы «Протоколы семинаров протоиерея С. Н. Булгакова - «Новозаветное учение о Царстве Божием» .

Журнал «Духовный мир студенчества» стал популярным, в нем произошли внутренние изменения: больше внимания уделялось как богословским, так и философским наукам. В нем увеличилось количество страниц, вдвое возрос его тираж. Если первый номер состоял из 24 страниц, то уже в четвертом - их было 78. В связи с изменениями в личной жизни отца Сергия, популярный журнал начал потихоньку сворачивать его деятельность. Получилось так, что в 1923 году было издано три номера, а в 1924 - всего один. После переезда отца Сергия в Париж издание было прекращено.

В Праге отец Сергий работал над богословской книгой «Святые Петр и Иоанн. Два Первоапостола», которая вышла в свет в Париже в 1926 году. В ней Булгаков исследует вопрос первого авторитета апостола Петра среди своих собратьев, и авторитет апостола Иоанна, как апостола любви и христианского богослова. Петр показан великой личностью, первоапостолом, представляющий духовный авторитет Церкви. Из слов Иисуса, обращенных к Петру и другим апостолам, узнаем, что речь идет не о реальной власти Петра, а скорее - его авторитете, как первого апостола. Показана роль апостола Павла в распространении христианства. Иоанн — боговдохновенный автор Евангелия и «Апокалипсиса», книг, в которых представлены высокодуховные образы Евангельской истории. Святой Иоанн назван апостолом любви, а Петр - апостолом авторитета. В этой книге Булгаков выступает как бого¬слов, захватывающий читателя глубокими знаниями евангельских текстов, мастерством в обрисовке святых образов апостольского века.

28 апреля 1924 года состоялось знаменательное событие в жизни Булгакова. Это его встреча с профессором В.В. Зеньковским и доктором Джоном Мотом, на которой обсуждался проект создания Православной Духовной Академии в Париже, где отец Сергий должен был занять ведущее место. В связи с этим проектом, в декабре 1924 года, профессор Булгаков едет в Лондон на конференцию, чтобы произвести сбор средств на создание Православной духовной Академии. Свою миссию он выполнит успешно.

По настоянию отца Сергия в моравском городке Пршерове с 1 по 8 октября 1923 года был проведен первый съезд «Русского студенческого христианского движения», на котором присутствовало множество русских профессоров. По признанию профессора Василия Зеньковского, принадлежащего к Братству Святой Софии, Булгакову удалось возродить это миролюбивое Братство в эмиграции. "Мысль эта, - пишет Зеньковский, - была принята, решено было пригласить всех русских религиозных мыслителей и писателей» .

В воссозданное Братство вошли такие русские мыслители как: А. В. Карташев, кн. Гр. Трубецкой, А. Ельчанинов, протоиерей С. Булгаков, П. И. Новгородцев, Г. В. Вернадский, П. Б. Струве, П. А. Остроухов, И. И. Лаппо, С. С. Безобразов, Л. А. Загдер, М. В. Шахматов, В. В. Зеньковский, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, Б. П. Вышеславцев. На съезде Братства почетным гостем был, приехавший из Парижа, митрополит Евлогий, под руководством которого был выработан Устав Братства. Первый его пункт гласил, что задачей «Братства Святой Софии» является обращение ко всем культурным силам мирян, служить Православной Церкви двумя путями: «Путем собирания во единый братский союз активных работников церковно-богословского просвещения и церковно-общественного делания; Путем объединения и организации их труда на церковно-общественной ниве.

В силу такого «либерального» направления в работе Братства, оно собиралось на свои собрания, на которых обсуждались богословские, философские проблемы, и насущные вопросы церковной жизни, один раз в месяц. Просуществовало Братство в Праге до середины 1925 года, после чего его деятельность была переведена в Париж.

Несколько слов нужно сказать о ситуации, сложившейся в пражском русском приходе к лету 1923 года. В силу разных причин в нем часто менялись настоятели. За два года, с 1921 по 1922, их побывало в этой должности больше пяти, так что ни о какой продуктивной работе Русского православного прихода в Праге говорить не приходится. Только с приездом о. Сергия Булгакова ситуация в кадровом вопросе с батюшками была решена.

Отец Сергий согласился исполнять обязанности настоятеля Пражского прихода добровольно, без официального утверждения его кандидатуры на Приходском совете, что было единогласно одобрено. Главной его деятельностью в Праге была педагогическая и духовно-просветительская работа. Тем не менее, отец Сергий принимал самое активное участие в жизни Пражского прихода. Об этом красноречиво свидетельствует его книга «Дневник духовный», вышедшая в 1926 году в Париже. По инициативе и с его личным участием на Ольшанском кладбище был построен храм-часовня, и было создано Братство для погребения русских православных граждан и содержания их могил.

Среди русских беженцев того периода предпринимались попытки открыть в эмиграции высшее духовное учебное заведение. Планировалось создать Православную Духовную Академию в Праге, с привлечением к ней представителей Англиканской Церкви, которые в материальном отношении были сильнее русских. Однако план этот не был реализован. Затем, скорректировав план, Русская община обратилась к Пражской Церкви, но и там не получила поддержки. С помощью Митрополита Русской зарубежной Церкви Евлогия все-таки решили открыть Богословскую Академию в Париже. 18 июля 1924 года с аукциона была приобретена бывшая немецкая усадьба, в которой разместилось Сергиевское подворье. С весны 1925 года начались практические работы по подготовке к открытию здесь не Академии, а Русского Православного Богословского института. К этому делу был привлечен и протоиерей Сергий Булгаков. Первые результаты его работы были неплохими. 2 мая 1925 года Указом Парижского Епархиального управления, подписанным Митрополитом Евлогием, отец Сергий Булгаков был назначен преподавателем Богословского института и штатным священником Сергиевского подворья. По этой причине, он освобождался от несения пастырского послушания в Праге и переехал в Париж. .

О. Сергий Булгаков, буд. митр. Владимир (Тихоницкий), митр. Евлогий,

буд. митр. Вениамин (Федченков), А. В. Карташев. Вторая пол. 20-х гг.

При написании стати о Пражском периоде жизни и деятельности о. Сергия Булгакова, мы пользовались материалами статьи Владимира Буреги - «Пражский период деятельности о. Сергия Булгакова (1921-1923)», за что выражаем ему сердечную благодарность.

Парижский период жизни Булгакова (1925-1944)

В июле 1925 года отец Сергий окончательно обосновался в Париже. В Русском Богословской институте он занял кафедру догматического богословия, и до конца своих дней оставался бессменным профессором и деканом Свято-Сергиевского института.

Под руководством о. Сергия Булгакова «Сергиевское подворье», так стали называть комплекс Институтских строений с храмом во имя преподобного Сергия Радонежского, выросло в крупнейший центр православной духовной культуры и богословской науки в Зарубежье. Пастырская, профессорская и руководящая работа в Институте - квитенсенция всей его деятельности в последние двадцать лет его жизни.

В период пребывания во Франции, Булгаков написал самые известные богословские сочинения - «малую группу»: «Купина Неопалимая: Опыт догматического истолкования некоторых черт в православном почитании Богоматери» (1927), куда вошли книги - «Друг Жениха: О православном почитании Предтечи» (1927), «Лестница Иаковля: Об ангелах»; и «большую группу» - «Агнец Божий: О Богочеловечестве. Часть I» (1933), «Утешитель: О Богочеловечестве. Часть II» (1936), «Невеста Агнца: О Богочеловечестве. Часть III» . Богословские трилогии были опубликованную лишь после смерти Булгакова в 1945 году.

Также были написаны и другие труды, включая и тексты проповедей, которые вошли в разные сборники и были опубликованы лишь после смерти священника. В большинстве своем, они связаны с мотивами и темами «большой» и «малой» трилогий, либо являются пролегоменами. Это «Ипостась и ипостасность» (1924), «Главы о Троичности» (1925, опубликованы в 1928 и 1930), «Св. Петр и Иоанн: Два Первоапостола» (1926) с комментариями к ним. Большое значение имеют работы, содержащие изложение взглядов Булгакова этого периода - «София, Премудрость Божия» (1937), и «Православие: Очерки учения православной Церкви» (опубликовано в 1964).

Защита Булгаковым софиологического понимания догматов христианства, вызвала в адрес о. Сергия Булгакова большую полемику. Его даже обвиняли в ереси, особенно постарался в этом вопросе митрополит Сергий (Москва), знакомый лишь с небольшими выписками из книг профессора. Эти выписки сделали Московского митрополита противникам о. Сергия Булгакова и всего его богословского наследия. Митрополит Евлогий, дабы разрядить обстановку, как ректор Богословского института, создал особую комиссию для уяснения вопроса о «еретичестве» о. Булгакова. Выводы комиссии были следующими: профессор о. Сергий Булгаков может занимать в Богословском институте свои прежние должности и его православно-богословская концепция не противоречит Православной вере.

Преподаватели и студенты Парижского богословского института. 1931 г.

Сидят (слева направо): Б.П. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, о. Сергий Булгаков,

митр. Евлогий (Георгиевский), о. Иоанн (Шаховской), А.В. Карташев, Е.М. Киселевский.

Стоят (слева): Л.А. Зандер, В.Н. Ильин, Б.И. Совэ, С.С. Безобразов.

Стоят (справа налево): Г.П. Федотов, М.М. Осоргин, Г.В. Флоровский.

Помимо дел, связанных с Институтом, отец Сергий большое внимание уделял личному творчеству, духовному руководству с русской молодёжью и участию в экуменическом движении. Главным руслом религиозной жизни и деятельности русской молодёжи во Франции стало «Русское студенческое христианское движение». Булгаков был одним из главных его отцов-основателей. В экуменическую работу с молодежью о. Сергий включился в 1927 году на Всемирной христианской конференции «Вера и церковное устройство» в Лозанне. В конце 1927 начале 1928 годов проходил англо-русский религиозный съезд, результатом которого стало учреждение двухстороннего Содружества святого Албания и преподобного Сергия Радонежского. Примечательно то, что, это Содружество продолжает свою деятельность, и в наше время. До конца 1930-х годов Булгаков принимал активное участие во многих экуменических начинаниях, став одним из влиятельных деятелей и идеологов этого миролюбивого движения. В 1934 году он совершил большую поездку по Америке. Наиболее перспективным направлением в экуменической сфере стало его сотрудничество с Англиканской церковью. Под влиянием работ А.С. Хомякова, трудов своих соотечественников, отца Георгия Флоровского, Н. М. Зернова, Г. П. Федотова и других, у него появились возможности для сближения между Православной Церковью и Англиканской, оказавшее огромное влияние на развитие богословской мысли и просвещение верующих.

Сергий Булгаков как философ

После окончания Московского университета, С. Булгаков был послан в Германию для совершенствования знаний в философских науках и написания докторской диссертации. В философии Булгаков примкнул к критическому рационализму Канта. «Должен сознаться, - писал он в предисловии к книге «От марксизма к идеализму», - что Кант всегда был для меня значительнее Маркса, и я считал необходимым поверять Маркса Кантом, а не наоборот». В этом уже проявилось философское чутье Булгакова, в противоположность Плеханову, увлекшемуся французскими материалистами. В процессе философских исканий Булгаков остро поставил для себя вопрос о «теории прогресса». Несмотря на свою любовь к немецкому философскому гению, у Булгакова возникла необходимость пойти дальше чистого кантианства. Перед ним встал вопрос: «Возможно ли средствами одной опытной науки построение такого миросозерцания, которое давало бы теоретическое обоснование активному социальному поведению и идеалам общественного прогресса, короче: возможна ли научная теория прогресса?»

В своей книге Булгаков пишет: «Я долгое время держался мнения... что Кант навсегда закрыл дверь в метафизику и окончательно утвердил господство критического позитивизма», но, придя к сознанию неизбежности «религиозно-метафизического обоснования» социального идеала, русский философ, с присущим ему духовным мужеством, обратился к тому, что так долго отвергал. Найдя в Соловьеве широкий синтез христианских начал с данными философии и науки, Булгаков стал на новый путь религиозной метафизики. Его вопрос: «Что дает современному сознанию философия Вл. Соловьева», свидетельствовал о повороте Булгакова в сторону софиологии Вл. Соловьева.

У Соловьева докторант Булгаков взял основную идею - «всеединства». Позже он сознавался, что Соловьев, как мистик с особым, богатым и своеобразным мистическим опытом, значительнее, оригинальнее, интереснее, нежели Соловьев-философ. Эти слова были сказаны в период, когда Булгаков всецело переключился на софиологическую тему. Он даже сказал больше, что учение Соловьева о Софии - наиболее оригинальная черта его философии - осталось незаконченным и недоговоренным. Это был период огромного влияния Флоренского на Булгакова, и скорее личного влияния, чем идейного. Взяв от Соловьева основную концепцию всеединства, Булгаков целиком уходит в сторону софиологических размышлений. С выходом книги «Свет Невечерний», принявший священство Булгаков, полностью меняет свою идеологическую ориентацию, и все его творчество приобретает характер богословствования. Хотя надо отдать ему должное, в своих чисто богословских трудах он остается настоящим философом. Знания трансцендентализма, метафизики всеединства, даже общие начала философской мысли, взятые Булгаковым у Вл. Соловьева, сохранили свою силу и в годы его чистого богословствования.

«Влияние Соловьева, - пишет В Зеньковский, - было решающим в философском развитии Булгакова больше всего в силу синтетического замысла Соловьева - его стремления создать систему, в которой наука, философия и религия внутренне и органически связаны друг с другом, так и для Булгакова, в частности, чрезвычайно характерно то, что он всю жизнь оставался ученым, всю жизнь работал научно - во всей строгости методов научной мысли (lege artis, no его любимому выражению) .

Можно сказать, что потребность научной работы с ее приближением к реальности видимого мира, была важным элементом в его творчестве. С другой стороны, в Булгакове очень рано проявился философский талант. Булгаков до конца своих дней не порывал с философией, даже тогда, когда его целиком захватило священство и богословие. Изучая философское наследие Булгакова, мы видим, что его нельзя отделять от богословского: эти дисциплины идут рядом. Не покривим душой, когда скажем, что Бердяев больше философ, чем богослов и богословие вовсе не подавило в нем философа.

«Свободное искание истины», которое Булгаков называет «священнейшим достоянием философии», было для Булгакова основным. В духе Соловьева Булгаков писал: «Философия неизбежно стремится к абсолютному, к всеединству или к Божеству, насколько оно раскрывается в мышлении; в конце концов, и она имеет своей единственной и универсальной проблемой - Бога, и только Бога». Эти слова написаны в 1916 году, когда миросозерцание Булгакова приняло определенно религиозный характер. Но к его чести, он оставался философом и тогда, когда его философия стала богословием. Во всяком случае, смелый и величественный синтетический замысел Вл. Соловьева тем и покорил Булгакова, что такие мысли соответствовали его собственным исканиям. При изучении метафизики Булгакова, можно увидеть, как глубоко и навечно идеи Соловьева засели в ее сознании.

Не лишне сказать, что влияние Флоренского на Булгакова было значительным. Во Флоренском более сильно была выражена идея стилизации христианства, чем у Булгакова, но манера П. Флоренского брать «старые меха» для нового вина, в большой мере определяла творчество самого Булгакова. И когда революция разделила их, Булгаков стал смелее освобождался от гипнотического влияния Флоренского, которое длилось до конца его жизни.

По внутренней логике своего мышления и творчества, Булгаков больше принадлежал к числу «одиночек». В силу этого, он вовсе не интересовался мнением других людей о себе, и прокладывал себе дорогу сам. И только Вл. Соловьев и Павел Флоренский вошли в его внутренний мир властно и навсегда. По своему характеру, Булгаков был мягким человеком, и, несмотря на это, нам трудно согласится со словами Василия Зеньковского, сказавшего, что у него была «женственная потребность быть в плену у кого-либо».

Булгаков действительно обладал выдающимися философскими способностями, самостоятельным мышлением и строгой научной мыслю. Но он был устремлен к познанию Живой Абсолютной Истины, к созданию цельной религиозно-философской концепции, к которой стремилась вся его душа. И только Вл. Соловьев и Павел Флоренский по глубине и силе своих мыслей были соразмерны ему. Вот потому он радостно принял их идеи в свое сердце, вот потому софиологическая концепция, развитая Флоренским, захватила ум Булгакова еще в редакции журнала «Путь», издаваемым его другом. Лишь под влиянием идей Вл. Соловьева и П. Флоренского, идеи Булгакова получили новое направление. Хотя мы знаем, что Булгаков всегда был требовательным к себе, был бескомпромиссным в науке, и был в «добровольном плену» только у Живой Истины. Лишь после перехода к чисто богословскому творчеству, он стал «пленником» и слугой у Бога.

Добавим, что в книге «Свет Невечерний» Булгаков, со свойственной ему глубиной и систематикой, охватывает основные проблемы философии и намечает пути их разрешения в рамках единой философской системы. «Здесь, - пишет Л.А. Зандер, - в первый раз дается последовательное развитие идеи Софии, которая становится отныне центральным понятием всего философского и богословского творчества Булгакова». .

Анализировать книги Сергия Булгакова довольно трудно из-за насыщенности их богатым содержанием. Об этом говорят большинство ученых, в том числе и такие исследователи его творчества, как Лев Зандер и монахиня Елена. . Один перечень работ Булгакова свидетельствует, как разнообразны, глубоки и актуальны были темы его творчества. Василий Зеньковский, многие современные авторы - например, Сергей Аверинцев, И.И. Евлампиев считают, что философское творчество о. Сергия кончается книгой «Свет Невечерний», а все дальнейшие его работы, не теряя внутренней связи с проблемами философии, уходят в богословие. Такие мнения философов, считаем, несколько не совсем верными и спорными потому, что Сергий Булгаков философичен во всех своих трудах, какую бы книгу или статью мы не открыли. Они дышат философией, богословием и человеческой мудростью.

Богословие Сергия Булгакова

Протоиерей Сергий Булгаков рассматривал свое богословское творчество как главную задачу своей жизни и как осуществление своего духовного призвания. В своем богословском труде он всегда сохранял свободу, чистоту совести и ответственность перед Богом вплоть до своей смерти. В беседах и на лекциях он подчеркивал, что «богословие надо пить со дна Евхаристической Чаши».

Булгаков считал алтарь и келью неразрывно связаными с богословским творчеством, только они давали ему пищу для духовных размышлений. И еще потому, что богословие в своих глубочайших первоосновах исходит из алтаря. Признавая свободу и дерзновение духа в богословской мысли, отец Сергий считал, что абсолютными критериями истинности богословия - являются слово Божие, церковные догматические каноны и предстояние пред алтарем. Такое убеждение давало ему новые силы для богословского творчества.

Булгаков считал, что цель богословия - раскрытие и углубление основ подлинного христианского мировоззрения, основанного не на абстрактных, а на жизненных ценностях. Вот потому, он стремился преподнести нам не только свое учение: книги, статьи и проповеди, но показать их огромную ценность и пользу для человечества. И вместе с тем, начертать историческую канву для изучения и прославления Православной Церкви.

Жизнь Церкви, для иерея Булгакова есть, прежде всего, молитва, осознание своего места в жизни, поэтому его богословие приобретает характер литургического и иконографического богомыслия. Протоиерей Александр Шмеман отмечает, что «богословие отца Сергия на последней своей глубине, прежде всего, литургическое; в нем - раскрытие опыта, данного в богослужении, передача той таинственной «славы», что пронизывает его, того «таинства», в котором оно укоренено и «эпифанией» которого оно является» .

Булгаков строит свою богословскую систему на твердом фундаменте церковной реальности. «Церковные истины, богослужебные тексты, иконографические созерцания, мистические откровения переживаются им как религиозные реальности, как личный духовный опыт, как первозданная Божественная красота, которые он стремится дать понять и почувствовать окружающим. Отсюда исходит та сила его сочинений, та «глубоко проникающая в душу интимность его слов, которая заставляет биться в унисон с церковной жизнью сердца его читателей, слушателей, учеников» .

Тайна богословского творчества отца Сергия и его воздействия на читателей заключается в том, что церковное духовное богатство, наполняющее человеческую душу, всегда воспринимается им как личное озарение, как индивидуальный духовный опыт, которые от святости преобразуются и возносятся до «вышнего мира», о котором с такой любовью он говорит:

«Господи, - пошли нам свышний мир Твой. Нет нам ничего выше и нужнее свышнего мира, но как трудно он обретается. Стяжи мирный дух, и тысячи около тебя спасутся, говорил преп. Серафим, но стяжается он только подвигом всей жизни. Вечно мятется душа наша, обступают ее тревоги, вопрошания, заботы. Вечно душа ослеплена каким-нибудь переживанием, пленена им, несвободна, а душа должна быть свободна, как птица, она должна принадлежать только Богу, и никому на земле: все ей должно принадлежать, все она должна любить, но сама она обращена только к Богу. И от Него и из Него свышний мир. Это не бесчувствие к миру и людям, это не холодность, это какое-то равновесие, мера духа во всем, даже и в самой любви, это свобода от всяких грехов, которыми мы всегда одержимы. И когда бывает эта свобода, когда душа ничем не отягощена и обращается к Богу, - в ней и тишина, и мир, и свет. Но когда ею владеет какая-либо частная сила — мысль, чувство, даже любовь к человеку, душа пленяется и мятется, теряет себя, а вместе теряет и того, кого она любит. Ибо безгреховно дано любить и человека только в Боге и с Богом, чтобы ничто тварное не заслоняло от нас Божества. И если нет мира в душе твоей, значит, не все у тебя на месте: проверь себя, проверь свои отношения к людям, и найдешь, что тобою владеет или страсть, или мелкое чувство, но владеет душой твоей, которой владеть должен Господь, которая Ему только должна принадлежать. И когда человек немирен, в нем все неверно, все ненормально, все страстно. Тогда ни люди, ни он сам не могут верить ни одному его свидетельству или совету. И если немирен дух твой, собери все силы души своей и поставь себя как бы на суд пред всемогущим и всеведущим Богом. Воззри сам на себя оком вечности, постарайся сам себя увидеть не из себя, себя познать не в пристрастии. И поможет тебе Господь и пошлет тебе свышний мир Свой, которого жаждет душа твоя. Господи, пошли мир Твой!» .

«Из этих прекрасных слов отца Сергия мы делаем вывод, что его богословие - это не обычная проповедь, но проникновение в суть Божественной сущности человека и его связи с Богом».

Иоанн Златоуст называет Церковь «юнеющей», то есть, творческой, свободно развивающейся. И в то же время Церковь ответственна за каждое свое слово, в ней ответственность перед Богом, людьми и перед историей - высшего порядка. Поэтому богословское творчество требует от священника и сочетания свободы и аскетической дисциплины, смирения и дерзновения, молитвенного подвига и мистического вдохновения. «Весь литургический, молитвенный и жизненный подвиг отца Сергия устремлен к тому, - пишет монахиня Елена, - чтобы удовлетворить этим условиям. И в результате внутренний динамизм, присущий духу и мысли отца Сергия Булгакова, делает его богословие волнующим, захватывающим, перерождающим». .

Ученик Булгакова Лев Зандер пишет, что в мировоззрении о. Сергия, нет области, чуждой религиозной реальности: от всего протягиваются нити к откровенным истинам о Боге, всё возвещает о Его премудрости, благости и славе. «Всё научное и философское творчество о. Сергия есть не что иное, как раскрытие этой истины в диалектических формах, как усмотрение печати Творца во всем многообразии Его творения» .

Большое значение в богословском творчестве Булгакова играет молитва, являющаяся высшим выражением его внутренних чувств. К ней он обращается в самые трудные и радостные минуты жизни, в ней он чувствует свою силу и свою слабость, свое отдохновение. В молитве он видит твердую защиту от всяких бед, в том числе и от бед сатанинских. «Господи, научи нас молиться, как Иисус научил Своих учеников! И Божественная Премудрость изрекла молитву Господню. Ныне мне надлежит бремя сие непосильное: просят составить молитву о страждущей родине нашей! И я не могу не внять этому зову. Но что реку? Господи, Ты видишь немощь мою и зришь грехи мои. Ты ведаешь, что я недостоин зреть на небо и называться Твоим сыном. Но если Тебе нужно, возьми меня, возьми руку мою, и пусть она начертает не то, что скажет мой жалкий ум, но что Ты в нее вложишь. Эти дни — святые Богородичные дни, Божия Матерь сама спасала русскую землю. Пусть и ныне Она спасет, и Она мне поможет делу спасения через молитву сынов земли русской. Матерь Божия, тебе вверяю грешную руку свою. Ты благослови и направь начертать то, что угодно Тебе!». .

В молитве к Матери Божией, Булгаков чувствует, как его растревоженная душа получает облегчение, успокоение, как в ней появляются новые светлые чувства и мысли, как ему легко переносить боль и обретать спокойствие. Только через молитву он устанавливает непосредственную связь с Матерью Божией и может напрямую передать свои тревожные мысли:

«Пресвятая Богородице, спаси нас! Молись, человече, пречистой Матери Божией, Царице Небесной и Матери рода человеческого, молись с любовию, с верою, с надеждой, молись неотступно и верь, что Она услышит молитву твою. Нет человеку ближе, роднее человеческого существа, нежели Матерь Божия, сущая на небесах. Она покрывает мир, заступает его, Она со всею тварию, над всею природою, Она над водами и сушей, пашней и лесом, человеками и тварию. Она все в себе объемлет, все соединяет, всему Она — сердце милующее. После Господа и вместе с Господом молись Матери Его, Носительнице Духа Святого. И верь, что Богоматерь умолит и подаст тебе дар Святого Духа, и ты узришь Сына Божия, живущего в тебе. О, кто изъяснит тайны Богоматерние, кто уразумеет их. Пресвятая Богородице, спаси нас!» .

У Булгакова очень ярко проявился дар мышления, позволивший ему широко и свободно мыслить в философских и богословских категориях, привлекая к своему мышлению непосредственные данные из книг святых подвижников и Библии. Он мастер ярких картин, образов, глубоких мыслей, положивших начало философского и богословского синтеза.

Семинар о. Сергия Булгакова об аскезе и культуре на квартире у Зандеров

21 дек. 1933 г. Слева направо стоят: В.В. Вейдле, Г.П. Федотов, Б.И. Сове;

сидят: о.С. Булгаков, мать Мария (Скобцова), Ю.Н. Рейтлингср,

В.В. Зеньковский, В.Н. Ильин, Б.П. Вышеславцев, Н.Н. Афанасьев, Л.А. Зандер;

сидят в первом ряду: В.А. Зандер, мать Евдокия (Мещерякова), А.В. Оболенская.

Л. Зандер верно формулирует его основную богословскую точку зрения, что у Булгакова Церковь - есть «полнота Наполняющего всё во всём» (Еф. 1, 23), значит она действительно должна быть понимаема как высший синтез, включающий в себя всё добро, всю мудрость, всю красоту, словом всё, чем прекрасна природа и богата человеческая история. В этом смысле жизнь в Церкви означает не отрицание человеческих исканий, но их просветление и преображение. Не осуждение заблуждений, но их понимание и исправление. Такая способность к высшему синтезу, пишет Зандер, дала возможность о. Сергию рассматривать богосло¬вие, как высший венец всего человеческого знания, как увенчание всех наук и искусств.

Булгаков посвятил Церкви большое количество работ. Церковь - это не только святыня, это еще его любимая тема для творчества, это его жизнь и спасение от трудностей жизни. Даже не знаю, кто из русских религиозных философов мог так прочувственно, всеохватывающе, с такой искренней, самозабвенной любовью отзываться о церкви, как отзывался о ней протоирей Сергий Булгаков. Он ее любит как свою невесту, как живое одухотворенное существо, как кладезь знаний, как мудрую сущность, как Божий храм, как свой родной дом. Для него Бог и Церковь - неразлучны, как неразлучны апостолы с Иисусом Христом. Прочитать его статьи о Церкви - дело очень даже простое. Они не то, что наскучат или утомят его славословиями, наоборот, они вызовут у нас понимание, уважение и восхищение Храму Божьему и любви Божией. Это его гимн своей любимице, родной духовной святости, своему сокровищу, даже смыслу своей жизни. Он называет церковь разными святыми словами и причисляет ее к Храму Бога.

В статье «Церковь как предание» Булгаков называет церковь Телом христовым, духовным организмом, жизнь которого не вмещается в пределах земного, временного бытия. И как имеющая свое пребывание на земле, земная Церковь имеет и должна иметь свои земные грани и очертания. Она есть человеческое общество, имеющее свои не только внутренние, но и внешние свойства. И если Церковь, как жизнь или организм, в качестве предмета веры невидима и неопределима, то Церковь, как земное общество, видима и определима. Булгаков объясняет, что не весь человеческий род входит в Церковь, а только избранные, и даже не все христиане принадлежат к истинной Церкви, а лишь православные.

И как бы мы ни распространяли спасительное дело Церкви в полноту времен на все человечество, отец Сергий знает, что прямая воля Господа, которой мы должны любовно покориться, такова, что в Церковь призываются избранные, принявшие это призвание. И, хотя проповедь о Христе обращена ко всей твари (Мр. 16, 15) и всем народам (Мф. 28, 19), однако не все слышат и следуют этим заветам, и не все находятся в Церкви.

Булгаков учит, что спасение человеческого рода через вступление в Церковь Христову совершается не механически, помимо свободы человеческой, но предполагает добровольное приятие или неприятие Христа. Вступление или не вступление в Церковь связано с верой или неверием, и это есть внутренний, близкий сердцу акт, вытекающий из недр свободного самоопределения человека.

Священник Сергий еще и еще напоминает нам, что только через веру входят в Церковь, через неверие из нее выходят. Церковь, как земное общество, есть, прежде всего, единство веры, притом правой веры, возвещенной миру апостолами по наитию Св. Духа и по повелению самого Господа. Через веру приходят к Церкви и содержат правую веру; ее хранить и исповедовать есть условие принадлежности к Церкви, которая, поэтому, прежде всего, и определяется как общество, связанное единством правой веры. Как сам Господь, будучи Путь и Истина и Жизнь, проповедовал Евангелие Царствия, раскрывая писания, возвещая догматы о Себе и об Отце, и Духе Св., так это делает и Церковь Его. Но Бог у протоиерея Сергия всегда на первом месте. Он вне конкуренции, он есть Бог, которому поклоняется мир и которого славит Церковь.

Очень интересная статья Булгакова - «Софиология смерти», вошедшая в пер¬вую часть его трилогии «Агнец Божий». В ней много любви, много боли, надежды, теплоты и веры. Когда Булгаков заболел тяжелой болезнью, он осознал, что для него в мире есть только два спасителя - Бог и Его милость. Только они могу освободить его от страшного недуга. Вот как описывает отец Сергий свои чувства в трудный для него час:

«Навсегда я познал, что есть только. Бог и милость Его, что жить надо только для Бога, любить только Бога, искать только Царствия Божия, и все, что заслоняет Его, есть самообман. Я призывал и чувствовал близость Пречистой Матери Божией, но у меня не хватало силы для восхождения. Затем я двинулся, словно. по какому-то внутреннему велению, вперед, из этого мира - к Богу. Я несся с быстротой и свободой, лишенный всякой тяжести. Я знал каким-то достоверным внутренним чувством, что я прошел уже наше время и теперешнее поколение, прошел еще следующее поколение, и за ним уже начал светиться конец. Загорелись неизреченные светы приближения и присутствия Божия, свет становился все светлее, радость неизъяснимее: «несть человеку глаголить». И в это время какой-то внутренний голос спутника - то был Ангел-Хранитель, - сказал мне, что мы ушли слишком вперед и нужно вернуться. И я понял и услышал внутренним слухом, что Господь возвращает меня к жизни, что я выздоравливаю. Я не могу теперь постигнуть, как это было, но один и тот же зов и повеление, которое освободило меня от жизни этого мира, одновременно и тем же самым словом определило мне воз¬вращение к жизни. Внутренне я уже знал, что я выздоровею» .

И отец Сергий действительно пошел на поправку, он был совершенно спокоен, потому что знал, что такое было Божие повеление, чтобы его спасти. В то же время он почувствовал себя освобожденным от тяжести грехов и оставил их за порогом своего сознания. Булгаков почувствовал себя как новорожденный, потому что в жизни его произошли радостные изменения, прошла «освободительная рука смерти».

Но, ровно через десять лет, в 1939 году отца Сергия посетила новая, более серьезная и опасная болезнь: рак гортани, требующая срочной двойной операции, возможно со смертным исходом или потерей голоса навсегда. С помощь молитвы, обращенной к Богу о. Сергий перенес операцию мужественно и без страха. Такова была сила молитвы и Божье заступничество.

Перед операцией отец Сергий исповедался, причастился Святых Животворящих Тайн, на всякий случай попрощался с родными и друзьями, хотя он и родные верили в положительный исход операции. Молитвы родных и близких, его личная молитва к Богу Отцу, его Сыну - Иисусу Христу и Святому Духу послужили благополучному исходу операция. Так была спасена его жизнь.

«Дневник духовный» отца Сергия Булгакова

В 2003 году я прибрел дорогую для меня книгу, изданную «Общедоступным православным университетом, основанным протоиереем Александром Менем». Книга, можно сказать, уникальная, в ней вся внутренняя жизнь великой личности, верного сына своей Родины, русского священника Сергия Булгакова. Писался «Дневник духовный в 1923- 1925 годах в большой переплетенной тетради, подаренной Булгакову учениками, с посвящением: «Дорогому отцу Сергию. День св. Сергия. 29 сентября. Белград. Пршеров. Прага. 1923 г.». В записке Оболенской сказано, что в тетради имелась еще вкладка от 1928 года, но она была утеряна.

С первых же страниц «Дневника» мы окунаемся в загадочный мир великой духовной личности, патриота мыслителя и поэта, мудрого иерарха отца Сергия Булгакова. Он - эмигрант, насильственно выдворенный из родной страны за религиозные убеждения; он решил рассказать всему миру о своих бедах и скитаниях на чужбине. Уже первая его запись на чужой земле говорит о том, что мы имеем дело с человеком не просто верующим, но глубоко любящим Иисуса Христа всем своим существом.

«Прага 8/21. III.1924. Вчера вечером, после тяжелых впечатлений от суеты века сего, неудач и личной горечи, я пришел отравленный и всю ночь — во сне и без сна — тосковал и скорбел. Я чувствовал себя погруженным в глубокую тьму, и, как часто бывает, вся жизнь казалась мне ошибкой и неудачей. И я чувствовал в себе и на себе дыхание смерти: она входила и выходила и владела мною. Я молился, звал Бога, но не в силах был прорваться из глубины. Был сон: куда-то едем, высылают, и с нами новорожденное, хилое, несчастное дитя, и сердце изнемогает от боли и жалости за это дитя. Таким и встал, мертвым, тоскующим, и стал молиться. Сначала трудна была молитва, но потом чудесно возгорелось сердце. Господь умилосердствовался надо мною, сердце оттаяло, слезы радостной любви к Господу оросили меня, и я почувствовал в сердце одну радость, одну любовь и одну муку: все, все отдать для Господа, принять от Господа, понести от Господа. Христос мой, дай мне одно: любить Тебя, истаять в этой любви. Свете мой, Сладчайший Иисусе! Радость моя, Услаждение! Не оставляй это хладное, мертвое сердце Ты, воскресающий мертвецов!» .

Булгаков приехал в Прагу по приглашению друзей - эмигрантов, и в первую очередь, митрополита русской зарубежной церкви Евлогия (Георгиевского), предложившего ему место ординарного профессора в Русском православном институте Праги. Можем себе представить, что творилось в душе этого легкоранимого человека, и о чем кричало его сердце. Читаем его очередную запись:

«9/22.III.1924. Целый день облегала меня тьма, и тщетно взывал я из глубины к Господу. А вечер принес целый сноп света. Скончалась жена пр. К-ра. Она была, вернее считала себя, неверующей. Господь удостоил ее, руками меня, грешного, приобщиться св. тайн. Еще на исповеди она лепетала о своем неверии, а ее прекрасное, чистое, верное сердце уже любило и знало Господа. А перед смертью она просила положить с собою в гроб тот плат, которым отирала она губы при причащении. Радость моя, родная моя, это Господь Сам пришел вечерять с тобою. И положу тебе в гроб не только плат, но и стеклянный сосуд и ложечку, которыми тебя причащал. Ограждайся ими от приращения демонского и гряди к последнему суду, доблестная! И лежит она, родная, — ясная, спокойная, словно спящая, спорхнула ее душа, как птица, и где-то здесь, среди нас. И почувствовал я, что и моего окаянного сердца касается Господь руками и молитвами новопреставленной Екатерины, и затрепетало сердце мое от радостного зова. Прав Ты, Господи, и правы пути Твои». .

А дальше продолжение этой темы и славие Господу за свет и мир, за радость и любовь, за то, что остался жив и начал трудиться: «10/23.III.1924.После смуты и смятения сердца Господь дает Свой свет и мир, и радость. Разрываются облака, тают тучи, и то, что вчера еще казалось мрачным и безотрадным, ныне горит радостью небесной. Ничто не изменилось, только Господь коснулся сердца, и оно возрадовалось. Не нужно ничего, чем дорожат люди, не нужно талантов, успехов, достижений, все это — мнимое богатение в себя. Есть одно богатство и радость, которых Бог дал ровно всем людям: жизнь свою, содеваемую в Боге, и сердце, способность любить и радоваться любовью. О, сердце человеческое, седалище образа Божия в человеке! Что тебя краше и сладостней, что радостней любви! Бог есть Любовь, и любящий пребывает в Боге. О, радость! О, радостей радость! Звенит песнь радости в любящем сердце, и изнемогает оно в блаженстве. «Я сплю, а сердце мое бодрствует», в него стучится Жених» .

Отец Сергий благодарит Бога за то, что послал ему радость видеть чистое творчество женской души. Хотя не раскрывает имя этой женщины, а сразу переходит на славословия Богу, Любви Божией, просто человеческой любви и заканчивает свою молитву такими словами: «Господь мой, Радость, Сладчайший Иисусе!»

Исповедь иерарха Булгакова перед Богом и читателями напоминает нам исповедь Блаженного Августина, так же самозабвенно передающего свою любовь Иисусу Христу. И все же, кроме славословий и неизречимой любви к Богу, в дневнике встречаются страницы суровой человеческой жизни, его страданий и смерти. Вот новая его запись: 19.III/1.IV.1924. Что краше чистой человеческой души, обращенной к Богу! Эти дни я был у одра умирающего и зрел его молитвенные восторги, и чувствовал себя недостойным стоять у сего святого места, ибо Господь был здесь. Как будто распахиваются врата вечности, и через них доносится свет и звон, и радость, радость навеки» .

И опять о похоронах: «21.III/3.IV. 1924. Господи, услыши глас мой и помоги всем сирым и скорбящим душам. Как высоко служение священства — стоять у скорбных и умирающих, зреть борения их и свет души их, молиться с ними и о них. Я был у постели молодой чахоточной девушки, и душа моя горела, и трепетал я от жалости и умиления пред этим срезанным цветом жизни. Близ Господь всем призывающим Его. .

Очень тяжело находиться отцу Сергию у одра умирающего. Он знает, как высоко и блаженно служение священническое. Господь дает ему силу стоять у врат вечности, когда они открываются, чтобы принять отходящую душу. Сам батюшка смотрит в эти отверстые врата, и его созерцание как обличение, и как освежающий душу призыв, входит в его душу. Нет страха смерти, говорит он, нет ее раздирающего ужаса, но есть радость, блаженство и готовность послушно повелениям Господа перейти в другой мир. Умирающий одинаково покорный и близкий, как этот мир. А затем крик самого священника: «Мы оторваны от России, это духовная наша родина, и, однако, что значит и это, когда пред нами наша общая духовная родина. И ни разу об этом не вспомнил и не почувствовал отходящий друг, ибо пред ним родина по плоти — семья его, и родина по духу — священник, в котором живет эта русская земля и с этой родиной и из этой родины грядет в родину духовную. Все не так, как здесь, иные измерения, иное видение. Благословен Бог, сподобляющий меня, недостойного, видеть и переживать все эти чудеса»..

Радость творчества для протоиерея Булгакова

Радость творчества дает вдохновение души и сердцу отца Сергия. Сегодня он видел, как молодая женщина рисовала святую икону. Перед его глазами совершалось чудо человеческого творчества о Господе и для Господа. Чистыми девическими руками начертались иконы Спаса и Приснодевы, как плод глубокого благоговения и тихой молитвы, а вместе с тем и настойчивого самоотверженного труда. Как возвышенно и свято это делание, радостно говорит он. Господь дает силы творцу, Он посылает ему вдохновение и Духом Святым печатлется красота. Богу довлеет искусство человеческое, и блажен тот, кто может и хочет Ему отдать его. «И если в малом, в уголке, неприметном для мира, так благостно это творчество о Господе, какое блаженство наступит, если люди станут все делание совершать в Господе, если вся жизнь станет славословием, литургией. Ей, гряди же, гряди, Господи Иисусе!» - такое славословие вырывается из души очарованного батюшки. .

Характерно, что через все маленькие «поемы» его «Дневника», золотой нитью проходят темы Бога, Иисуса Христа, Духа Святого, Девы Марии, ангелов, архангелов, святых угодников, и в тоже время проходит и его личная жизнь, насыщенная трагическими событиями. И тогда утомленный и «растерзанный» отец Сергий обращается к молитве. Она для него и святость, и Высшая сила, и родная сущность, сердечная и чудотворная, готовая по первому зову придти на помощь:

«19.V/1.VI.1924. Какое чудо — молитва. Грешный и недостойный человек в безумном дерзновении шлет свои мольбы, бросает свои слова в небо, и услышана бывает молитва, об этом знает сердце молящегося, когда он искренно молится. Это не значит, что всякое наше желание немедленно исполняется так, как нам этого хочется, это может и быть — и тогда молитва является непосредственно чудотворной, — может и не быть, но молитва искренняя, сердечная всегда имеет действие и всегда исполняется, она всегда чудотворна, ибо движима всесильным и страшным Именем Божиим» .

Молитву о. Сергий называет милостью Божией. Он зовет каждого приучаться к дыханию молитвы, вверять себя молитве, научиться ничего не предпринимать без молитвы, и благо будет каждому за это. Молись и в горе и в радости, в нужде и благодарении, и будешь чувствовать Господа, держащего тебя за руку твою, и никогда не будешь один, пишет отец Сергий.

«Сегодня я шел к литургии ранним утром по освеженным после ночи улицам города. Я думал: Господь дает это утро в мире Своем. Все живет в нем в необъятной шири и глубине. Неисчислимые творения: люди и птицы, рыбы в глубине и пиявки на Эвересте, вся чисть и нечисть, — и все поет хвалу Богу в это утро, и все Им исполнено, и всюду Он близок. И близок Он и тебе, и ты создан в этот мир как его часть, не худшая других, ты удостоен бытия, ты гражданин и этой земли, и этих звезд, и всех бесконечностей великих и малых. И ты можешь, и поэтому должен внимать песне мира, несущейся к тебе отовсюду, славе Бога, которой полно небо и земля. И нет ведь здесь иного тогда или там, а есть только неподвижное здесь и теперь. Вся жизнь, пока Господь не загасил этот свет твоей жизни, есть непрестанное теперь». .

Много говорит отец Сергий и о любви, называет ее чудом благости и премудрости Бога, сущей и сильной как смерть. Нет блаженства могущественнее, неизъяснимее любви, пишет Булгаков, оно не вмещается в земную жизнь, оно переполняет душу и изливается на весь мир, оно освобождает душу от оков этой жизни. Все чудеса бледнеют перед чудом любви, перед чудом человеческого сердца.

«30.V/12.VI.1924. …Ты, Любовь Сущая, вложил в человека образ Свой, вложил в него способность любви, и силу любви, и жажду любви, и блаженство любви. Сильна, как смерть, любовь. Смерть в этом мире сильнее жизни, ибо она ее обрывает, но любовь сильнее смерти, она разрывает жизнь, но она и зажигает жизнь в вечности. Любовь всегда носит в себе вечность, она есть живое откровение о вечности, ибо сам Бог Любы есть. Вечность — это и есть любовь, и голос вечности, откровение вечности в человеческом сердце есть любовь. Сколь дивны дела Твои, Господи. Ты сотворил мир, но Ты сотворил и то, что выше мира, — любовь. Люди слепые и глухие, поймите же тайну любви во Христа и во Церковь, поймите блаженство любви. Господь — Жених, Возлюбленный души моей, Церковь — невеста моя возлюбленная. Любовь — блаженство ненасытное, жажда неутолимая, ревность — как преисподняя лютая. И эта любовь никогда не насыщается, она все разгорается и переполняет душу. Такова любовь к Господу моему, и такова любовь Господа ко мне, к каждому своему созданию. Любовь Божественная — это океан беспредельный, пучина неисчислимая, пламя неугасимое и вечно распаляющееся. Любовь есть радостей радость, блаженство блаженств». .

Но есть у Булгакова мысли о тяжком для человека, о грехах наших. Он говорит о них, хотя и решительно, но с болью и пониманием, зная, какой это страшный «зверь» сидит в внутри каждого из нас:

«17/30.IV.1925. Нет ничего страшнее греха, это есть смерть души. Смерть входит и разрывает душу, мертвит. Еще вчера, накануне греха, ты был светел и целен и радостен, но грех разорвал твою душу, в ней пустота и одиночество. Нет одиночества, кроме как во грехе. Грешник один, он оставлен и сам оставил Господа, Которого он оскорбил, Его Пречистую Матерь, святых ангелов и святых угодников, своих любимых и близких, он пред всеми, всеми совершил свой грех, пред всеми — окаянный преступник. Он несет на себе тайну своего греха и его смерть. Грех — отчаяние и смерть души, смерть вторая. Все радуются, а грешник окружен кольцом своего греха, его эта радость мучит; все светятся, а в нем свет этот есть тьма. Так будет после Страшного суда Божия: то самое блаженство и радость и свет, которое будет ликованием праведников, оно именно будет сковывать и казнить окаянных грешников. И опыт этой адской муки дается здесь, в этой жизни, немедленно после греха, в плену греха. Окаянный грешник осужден не внешним судом, не повелением Божиим, а самим грехом, самим собою. Адские муки — это сила греха в тебе самом, это — стыд, нестерпимый стыд греха, стыд обмана, стыд поругания святого, близкого, дорогого. Господи, спаси Ты грешника от отчаяния, дай покаяние, дай плач. Недостоин воззреть к Тебе, к Тебе обратиться, недостоин этого солнца, этой земли, этого Твоего творения, которое собою омрачает грешник, недостоин близких, любимых, всех людей, обманщик и вор. Но Ты — любовь, Ты пришел грешных спасти, спаси же грешника от отчаяния, спаси, как Ты можешь и хочешь сам, не дай погибнуть созданию Твоему». .

В день, когда ему исполнилось 54 года о. Сергий записал:

Париж. 16/29. V II.1925 (в день исполнившегося 54-летия) «Господи, благодарю Тебя за все: за жизнь, за судьбу, за родителей, за семью, за друзей, за встречи, знакомства, счастье и несчастье, радости и испытания. Как объять все чудеса Твои и милости Твои? Они неисчислимы. Но более всего благодарю Тебя за то, что Ты дал мне любить и знать ответную любовь. Нет большей радости и большего блаженства. И благодарю Господа, что Он во всей моей лености и греховности дал мне достигнуть служения алтарю, ибо нет блаженнее этой судьбы на земле. Господь каждому человеку при его рождении определяет срок его жизни, одних призывает в младенчестве, других в юности, а иным дает долгую жизнь, по Его неисповедимому совету.

Нельзя смотреть на оставшуюся жизнь как «прочее время живота», которое надо кой-как дожить, но надо дожить достойно, в мире и покаянии. И надвигающаяся или уже надвинувшаяся старость таит в себе свои драгоценные возможности, она есть или может быть увенчанием жизни.

Тот, кто достиг старости, освобожден ею от страстей плоти, он, оставаясь в теле, чужд его страстей; он опытом долгой жизни постиг то, что необходимо было ему в юности, и близость к Богу, которая дается стоянием у земного порога, дает особую свежесть его духу.

Старость в Боге есть самое драгоценное достояние человечества, духовный его отстой, чистая влага. Но старость является увенчанием всей жизни: какова жизнь, такова и старость, нужно заслужить старость. Люди боятся старости, не хотят ее, но нужно любить старость, хотеть ее, как свободы в Боге. Обновится, яко орля, юность моя, и старость есть эта обновляющаяся в Боге вечная юность духа».

Нет смысла пересказывать эту чарующую и очень трудную книгу, несущую в себе светлую радость и глубокую боль. Ее просто надо внимательно читать, и тогда откроются наши глаза на новую личность, которую мы еще до конца не раскрыли, личность Сергия Булгакова: талантливого поэта - лирика и эпика, мыслителя и писателя, философа и богослова, радующего мир своими замечательными произведениями.

Я советовал бы всем, кто хочет познакомиться с творчеством русского философа и богослова Сергия Булгакова, начинать свое знакомство с его «Дневника духовного». В этой книге заложена квитенсенция мудрости великого творца. И лишь после этого приступать к другим его книгам. Такого богатства человеческой души, такой искренности перед Богом и людьми, такого духовного самовыражения я не встречал ни у одного автора. Ни Жан Жак Руссо со своей «Исповедью», ни Лев Толстой с «Исповедью», ни Блаженный Августин с «Исповедью», никто из них не даст нам того заряда творческого духа, той силы всепоглощающей любви, правды и трагизма жизни, и вместе с тем - мудрости, как этот прекрасный человек, мученик и страдалец, житель маленького городка Ливны, что в Орловской губернии. Наверное, и потому в Ливнах была написана лучшая книга Константина Паустовского - «Повесть о жизни», до глубины души тронувшая сердца не одного читателя, которая по своей направленности созвучна с «Дневником духовным». Вот, оказывается, откуда вышла божественная сущность великого сына России - протоиерея Сергия Булгакова.

Последние годы жизни Сергия Булгакова

Здоровье священника и богослова Булгакова, после перенесенной операции, стало восстанавливаться. Он научился говорить и без голосовых связок, правда, не особенно внятно. И, тем не менее, Отец Сергий служил ранние литургии и продолжал читать лекции по догматическому богословию, исполнять пастырские обязанности и писать свои труды. После операции у него появилась особая мягкость, нежность и заботливость в отношениях с людьми, Он стал другим Булгаковым. Но мирные дни профессора были не долгими. Грянула Вторая мировая война, которая быстро пришла в Париж. Начались аресты и преследования людей. Многих русских товарищей фашисты увезли в концлагеря. Некоторые преподаватели Богословского института, русские эмигранты, спасая свою жизнь, покидали столицу и уезжали на юг Франции. Уехал и близкий товарищ Булгакова - Николай Бердяев. Отец Сергий со своей семьей решил оставаться на месте: будь - что будет. И хотя институт опустел, хотя в нм было холодно и мало студентов, Сергий Булгаков читал им свои лекции и в таких условиях. Было холодно в не отаплеемых аудиториях, сам профессор и студенты были голодными.

Один из его учеников вспоминал какая была обстановка на его последних лекциях. Булгаков читал свое толкование Апо-калипсиса, и больше, чем его слова, запомнился ученику его облик, тот необычайный свет и горение, исходившие от профессора. И на фоне военного времени, насилия фашистов Булгаков сохранил свою верность России и его народу: читал лекции с особым подъемом, с библейскими примерами о гибели Зла и торжества Добра, и духовного единства. Его вера в победу над врагом не покидала до последних дней. Булгаков искал ответы на свои трудные вопросы в Библии, в страданиях Христа, других мучеников, даже написал статью о своих душевных муках в: «Христос в мире», в которой писал:

«… основная догматическая тема Откровения, его руководящая мысль - в терминах христологии - может быть выражена так, что в Откровении содержится учение о воцарении Христа в мире, догматической же его предпосылкой является учение об искуплении человеческого рода кровию Агнца, т.е. Его первосвященническое служение. В этом смысле Откровение, действительно, включает все общее содержание Нового Завета, а постольку и Ветхого. …Но царское служение Христа, имеющее основание в Его первосвященническом служении, свидетельствуется в Откровении чрез пророческое Его служение, поскольку весь Апокалипсис есть «откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог», чтобы показать рабам Своим, "чему надлежит быть вскоре" .

Место, писал Булгаков, его [Агнца] «посреди престола и четырех животных и посреди старцев». Тем самым он возглавляет мир небесный, ангельский, как и человеческий. Сидение одесную Отца означает Его небесное удаление из мира в воскресении, то место Его посреди престола свидетельствует об Его продолжающейся связи с миром. «Вознесение и согласно Откровению должно быть понято в связи с совершающимся воцарением Христа в мире и в Его связи с ним. «Сын воцаряется в нем, пока Он не предаст Царства Своего Отцу (1Кор.XV,24-25), доколе продолжается это воцарение Сына в мире, Ему именно принадлежит и все промышление о его судьбах». .

Отец Сергий давно вынашивал идею «монашества в миру», такого типа монашества, который осуществляет свой молитвенный подвиг одновременно со служением Богу, Отечеству, людям, не прячась в молитвенной обители, а оставаясь в «гуще мира». Такая идея была актуальной с приходом фашистов во Францию, и в годы Великой Отечественной войны. Иерей Булгаков вдохновляет и благословляет своих духовных детей на христианский подвиг. В связи с этим следует упомянуть его духовную дочь -мать Марию (Елизавету Юрьевну Кузьмину-Караваеву), ее юного сына Юрия, друга и сподвижника, духовного сына отца Сергия, священника Дмитрия Клепинина, прославивших свои имена тем, что вместе с другими участниками французского Сопротивления, героически погибли в фашистских лагерях смерти.

Как патриот своей Родины, профессор о. Сергий, вместе со своими братьями - эмигрантами с надеждой ждал, когда будет разгромлен фашизм. Он внимательно следил за ходом военных действий и всегда радовался каждой одержанной военной победе нашими бойцами. Мы сожалеем, что ему не удалось дожить до торжества победы над фашизмом и увидеть парад на Красной площади в мае 1945 года.

Нам хочется привести его молитву, обращенную к Богу, в которой он просил Иисуса Христа, распятого на кресте, разгромить фашизм, поддержать своего раба, дать ему силу нести свой крест с достоинством и до конца:

«Господи! Иногда слабеют плечи мои, и кажется, изнемогают. Поддержи меня силою Твоею. Ты падал и изнемогал в несении креста Твоего, Ты падал и изнемогал под тяжестью грехов моих, ибо Ты нес и мой крест на Себе, и уже пронес и донес его до места Голгофы. А я изнемогаю... Какой грех слабости и малодушия! Но Ты разрешил изнемогать, Ты благословил и изнеможение, ибо падал Ты под тягостью креста и нес его. Так и раба Твоего, Господи, вразуми и научи любить крест свой и не изнемогать от него на пути душою, даже когда изнемогают силы. Ты Сам, Господи, помогаешь, Ты со мной, на Тебя опирается рука моя. Ты всех ведешь, Господи, путем горестного и тягостного покаяния, видения грехов своих, испытания совести своей. Кресту Твоему поклоняются, Владыко, научи меня любить крест мой. .

Наконец, пишет Монахиня Елена, наступила памятная для всех его духовных детей годовщина рукоположения отца Сергия, 5 июня 1944 года, день Святого Духа. Отец Сергий с большим подъемом служил Божественную литургию, причем на греческом языке. Все духовные его дети причащались, а после богослужения, как всегда в таких случаях, пошли к отцу Сергию пить чай и побеседовать. Многие из них вспоминали, что чувствовали, будто это была последняя его исповедь, как бы прощальная; будто в ней отец Сергий дал свое завещание и выражал главное, что хотел сказать каждому.

Предчувствие учеников сбылось в ту же ночь. В ночь с 5-го на 6-ое июня 1944 года с ним случился удар, после которого он в течение сорока дней пребывал в бессознательном состоянии. У его постели дежурили четыре его духовные дочери, которые были свидетелями преображения своего пастыря.

«В субботу утром 10-го июня 1944 года, когда сестра Иоанна сидела одна у постели о. Сергия, она поразилась: так непрестанно стало изменяться напряженное выражение его лица, как будто вел он какой-то таинственный потусторонний разговор. Неожиданно лицо его начало становиться светлее и радостнее. Выражение мучительной напряженности стало всецело преображаться в выражение мирной детской наивности. Сестра Иоанна немедленно позвала остальных, и они вчетвером были свидетельницами необычайного просветления лица о. Сергия. Однако это просветление не стирало черт лица и выражения его радости. Эта удивительная озаренность длилась два часа, как сказала мать Феодосия, взглянувшая на часы. Она промолвила: «Отец Сергий приближается к Престолу Божьему и озарен Светом Его Славы». .

Скончался отец Сергий 13 июля 1944 года, в праздник собора 12 апостолов. Похоронили его 15 июля 1944 года на русском православном кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа, недалеко от храма, освященного в 1939 году в праздник Покрова Пресвятой Богородицы.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) сказал над могилой такие слова: «...Ты был не понят, обвинен. Быть может, это было вписано в твою судьбу, так как твое богословие являлось плодом не только твоего мышления, но также и скорбных испытаний твоего сердца. Дух Святой преобразил в душе твоей Савла в Павла. Ты был истинным христианским мудрецом, учителем жизни, поучавшим не словом только, но и всем житием своим, в котором - дерзаю сказать - ты был апостолом» .

Сохранилась записка о.Сергия Булгакова под названием «О моих похоронах», мы приводим ее полностью:

« О моих похоронах. Прошу устроить мои похороны возможно дешевле и проще, без всяких лишних расходов. У меня нет средств, и все, что будет израсходовано лишнего на похороны, тем самым будет отнято, прежде всего, от самых моих близких, или вообще от кого-нибудь из нуждающихся, которым может быть отдано в качестве венка надгробного, в некоторое хотя бы возмещение моего собственного нечувствия. Просил бы и цветов не возлагать, не заслужил их.

«Господня земля исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней». У меня нет никакого пожелания относительно места погребения, после изгнания из родины, где я преждевременно избрал себе место около могилы сына на Кореизском кладбище. Если возможно, я хотел бы быть погребенным в одной могиле вместе с женой моей, однако, если это не вызовет больших трудностей и будет вообще исполнимо.

Однако, я прошу положить мне в гроб горсть родной земли, зашитой в ладанку и взятой с могилы моего сына, соединив ее с горстью св. земли из Гефсимании, заключенной в мешочке под моими иконами, (св. землю эту, оставшуюся, можно раздать желающим). Вот все мои пожелания. Грешный священник Божий Сергий. 1. 1. 1941 Серг. подв. в Париже». .

13.07.1944. – Умер философ протоиерей Сергий Николаевич Булгаков

(16.07.1871–13.07.1944) – экономист, философ, богослов; политический и церковный деятель, священник; приверженец религиозно-идеалистической метафизики всеединства и софиологии. В юности – "легальный марксист", прошел путь от атеиста до священнослужителя и богослова.

Родился в г. Ливны Орловской губернии в семье священника. После окончания в 1884 г. Ливенского духовного училища поступил в Орловскую духовную семинарию, которую оставил в 1888 г. в связи с «утратой религиозной веры на долгие, долгие годы» (как он писал). Булгаков поступил в 7-й класс Елецкой гимназии, по окончании которой стал студентом юридического факультета , где изучал политэкономию и увлекся с марксизмом.

После окончания в 1896 г. юридического факультета по кафедре политической экономии стал преподавателем политэкономии в Московском Императорском техническом училище, активно сотрудничал в журналах либерально-народнического и марксистского направлений ("Русская мысль", "Новое слово", "Научное обозрение", "Начало"). К счастью, в 1898 г. Булгаков был направлен в двухгодичную научную командировку в Германию для подготовки к профессорскому званию. В Берлине он общался с лидерами германской марксистской социал-демократии Бебелем и Каутским. Он выезжал также в Париж, Лондон, Женеву (там он познакомился с Плехановым), Цюрих, Венецию. Личное знакомство с Западом, родиной марксизма, пошло на пользу. Тщательно изучив данные о развитии сельского хозяйства в Германии и др. странах Западной Европы, Булгаков пришел к выводу, что теория Маркса применительно к аграрному сектору экономики ошибочна. Экономическое опровержение марксизма стало результатом его двухтомной диссертации "Капитализм и земледелие" (1900). Затем он – профессор политэкономии в Киевском (1901–1906) и Московском университете (1906–1918).

Булгаков вспоминал, что из-за границы он возвратился «уже с разложившимся марксизмом». Вскоре он познакомился с последователями умершего в 1900 г. и вспомнил о своих предках: он все-таки был сыном священника в пяти поколениях и сам учился в духовной семинарии. Подобная мiровоззренческая эволюция была характерна для немалой части тогдашнего "ордена русской интеллигенции", и вскоре Булгаков становится одним из признанных вождей этого возвращения к христианству, он один из инициаторов сборника "Проблемы идеализма" (1902). Пересмотр своего марксистского мiровоззрения Булгаков изложил в десяти статьях 1896–1903 гг., вошедших в сборник "От марксизма к идеализму" (1903). В них Булгаков неразрывно соединяет социально-экономический идеал с христианством, что станет для него и далее основой экономических взглядов и развиваемой философии хозяйства.

Западный капитализм был для Булгакова также системой недолжной и нехристианской. В докладе "Народное хозяйство и религиозная личность" (1909) Булгаков дал исчерпывающую критику западной либеральной политэкономии и капитализма как плода протестантской иудаизации (кальвинизм, пуританизм) западного христианства. Ссылаясь на соответствующие исследования В. Зомбарта и М. Вебера, Булгаков пишет: «недаром пуританизм часто называли английским еврейством (English Hebraism), имея в виду это усвоение им ветхозаветного духа… В пуританизме с грандиозной силой пробудилась и характерная для еврейского мессианизма вера, что англосаксы – избранный народ Божий, призванный властвовать над другими народами ради спасения и просвещения их же самих… пуританский аскетизм стоит у колыбели современного "экономического человека", орудующего на бирже и рынке. Эпоха ХVII в. завещала своей утилитарной наследнице прежде всего необычайно спокойную, – мы смело можем сказать, – фарисейски спокойную совесть при наживании денег, если оно только совершается в легальной форме» .

Марксизм же в своей критике капитализма не только ошибочен экономически, но и не менее безнравственен с христианской точки зрения, – писал Булгаков. Марксистское учение о классовой борьбе за те же земные блага – это мелкий гедонистический идеал "прогресса", ради которого Маркс провозглашает эгоистичную классовую борьбу, насилие и безжалостное разрушение "старого мiра", то есть допускает "временное" применение зла (гражданскую войну) к современным поколениям, которые служат лишь удобрением для "грядущего блаженства" потомков. Марксизму Булгаков дал точное духовное опровержение как еретической утопии: «В основе социализма как мiровоззрения лежит старая хилиастическая вера в наступление земного рая… Избранный (еврейский) народ, носитель мессианской идеи заменился пролетариатом» .

В 1919 г. Булгаков отправился в Крым к семье. В Симферополе он принял должность профессора политэкономии и богословия в университете. Здесь им были написаны работы: "У стен Херсонеса", "Трагедия философии", "Философия имени". В 1920 г., когда красные взяли Крым, Булгаков не захотел эмигрировать, но как священника его исключили из числа профессоров, а в 1922 г. арестовали. Отец Сергий был включён в списки деятелей науки и культуры, подлежащих высылке за границу. 30 декабря 1922 г. он отправляется из Крыма в изгнание.

После недолгого пребывания в он уезжает в Чехословакию, где в мае 1923 г. занимает должность профессора церковного права и богословия на юридическом факультете Русского Научного Института в Праге.

В 1925 г. году переезжает в Париж, где участвует в создании православного Богословского Института. До самой кончины отец Сергий был его безсменным руководителем, а также профессором кафедры догматического богословия. В 1927 г. вышла первая часть трилогии “Купина Неопалимая”, в том же году вторая часть – “Друг Жениха”, в 1929 г. третья – “Лестница Иакова”.

Помимо того, о. Сергий уделял большое внимание духовному наставничеству в "Русском студенческом христианском движении" участию в экуменическом движении, что было характерно для либеральной т.н. "парижской юрисдикции" митрополита Евлогия, отколовшегося в 1926 г. от . До конца 1930-х гг. Булгаков принял участие во многих экуменических начинаниях, став одним из влиятельных деятелей и идеологов этого движения; в 1934 г. он совершил большую поездку по США.

В 1939 г. у о. Сергия был обнаружен рак горла. Перенес операцию, утратил способность говорить, служить, читать лекции. Начавшаяся ограничила ещё более сферу его трудов в оккупированном Париже. Однако до последних дней жизни он не прекращал работать над новыми книгами. В 1933–1945 гг. была издана вторая трилогия Булгакова: “Агнец Божий” (1933), “Утешитель” (1936), “Невеста Агнца” (1945). Cвою последнюю книгу "Апокалипсис Иоанна" он закончил незадолго до смерти. Похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Восприняв от В.С. Соловьева философию всеединства, Булгаков развивал учение о "Софии Премудрости Божией" как предвечно сущей в Божественном замысле мiровой душе, женственной по своему существу, вместившей Божественную любовь и излучающей ее в мiр. Эти богословские сочинения Булгакова (в которых содержатся также элементы хилиазма) вызвали резкую критику и обвинения в ереси со стороны и Московской патриархии, и Русской Зарубежной Церкви (наиболее обстоятельная критика была дана : " Защита Софианской ереси протоиереем Сергием Булгаковым пред лицом Архиерейского Собора Русской Зарубежной Церкви", 1937), и даже среди коллег о. Сергия по Институту. В частности, дал своему декану такую оценку:

«... взяв от Соловьева основную концепцию всеединства (с включением софиологической темы), Булгаков, под влиянием Флоренского, целиком уходит в сторону софиологических размышлений... Однако и в своих чисто богословских трудах Булгаков остается философом – закваска трансцендентализма, метафизики всеединства, даже некоторые общие начала философской мысли, усвоенные Булгаковым на заре научной жизни, сохранили свою силу и в годы чистого богословствования... Булгаков бывал часто достаточно неосторожен в своих формулах, – у него на каждом шагу найдем мы противоречия и трудно согласимые выражения – и именно о Софии...

"Тварь есть всеединство", – утверждает Булгаков в "Свете невечернем": она есть "единое – многое, всё", "ей принадлежит положительное всеединство". "Онтологическая основа мiра заключается в сплошной, метафизически непрерывной софийности его основы"... София, как идеальная основа мiра, стоит между Абсолютом и космосом, как некое "третье бытие", соединяющее в себе и божественную и тварную природу... Для Булгакова космос есть живое, одушевленное целое и потому он серьезно и настойчиво выдвигает понятие "души мiра" – в "Философии хозяйства"... "Тайна мiра, – пишет Булгаков, – в женственности... зарождение мiра есть действие всей Святой Троицы, в каждой из Ее Ипостасей простирающееся на восприемлющее Существо, вечную женственность, которая через это становится началом мiра". И она есть "четвертая ипостась". Булгаков именует Софию как Вечную Женственность и материнское лоно бытия "четвертой ипостасью". ... София собственно есть "мiр идей, т. е. идеальная основа мiра". "София по отношению ко множественности мiра есть организм идей, в котором содержатся идейные семена всех вещей" – в ней "корень их бытия"...

Еще в "Свете невечернем" зло связывается Булгаковым с тем, что "ничто" "врывается в осуществленное уже мiроздание как хаотизирующая сила" (Бог "не остановился и перед тем, чтобы смириться, дав место бунтующему хаотическому ничто"). Т. о., "возможность зла и греха, как актуализации ничто, была заранее дана мiрозданием". Надо сказать, что это очень странная теория зла, которое возводится к "ничто" – словно это ничто (т. е. чистый ноль), может стать "хаотизирующей силой"! ...

Булгаков имеет чрезвычайное значение в развитии русской философии прежде всего тем, что углубил темы космологии, столь существенные для уразумения бытия. Понятие "тварной Софии" (если и не стоять за самый термин, по разным причинам не всегда удачный) глубже всего и основательнее всего проработано в русской мысли именно Булгаковым, – особенно вдохновляющими являются его анализы в "Философии хозяйства"... [Однако] Синтез науки, философии и религии так же не удался Булгакову, как и Соловьеву, – как он вообще не может удаться в линиях метафизики всеединства. Но метафизика всеединства стоит в самой тесной близости к тому чаемому синтезу, который, будучи свободен от основной ошибки всеединства, даст надлежащее и плодотворное сочетание науки, философии и богословия – задача этого синтеза явно неустранима для русской мысли, не утратившей внутренней связи с Православием».
(Прот. В.В. Зеньковский. История русской философии. Т. II, сс. 430-457 )

И другой институтский коллега о. Сергия Булгакова, проф. архм. Киприан (Керн), писал в сборнике, посвященном 25-летию Богословского института, о взглядах своего руководителя: «Надо прямо и решительно заявить во всеуслышание: Богословский институт никогда не считал домыслов о. Сергия своим официальным богословием. Никакой своей школы о. Сергий у нас так и не мог создать. Больше того, он не оставил в среде своих бывших слушателей, а теперь и преподавателей, ни одного ученика... Его идеи, вероятно, останутся, по меткому слову , "продуктом типографского станка и мертвыми обитателями библиотечных полок"...»...

Отец Сергий Булгаков о еврейском вопросе

В годы войны, размышляя о судьбе еврейства, переживавшего гонения в гитлеровской Германии, о. Сергий писал:

«В большевизме более всего проявилась волевая сила и энергия еврейства, все те черты, которые так известны уже и по Ветхому Завету, где они были предметом гнева Божия... В грядущих событиях центральное место принадлежит России и еврейству... Россия находится под игом большевизма, ... еврейство же претерпевает еще раз в своей истории гонение. Но само же оно доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия... кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме... Еврейство в самом своем низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении, через посредство большевизма совершило если – в сравнении с татарским игом – и непродолжительное хронологически (хоть четверть века не есть и краткий срок для такого мучительства), то значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над Св. Русью, которое было попыткой ее духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России, которая, по милости Божией, оказалась все-таки с негодными средствами. Господь помиловал и спас нашу родину от духовной смерти». Так что большевизм – это еще не победа сатаны над Россией. Это «ужасная победа сатаны над еврейством, совершенная через посредство еврейства» ("Расизм и христианство", 1941–1942 ).

«Власть денег, маммона являются всемiрной властью еврейства. Этот неоспоримый факт не противоречит тому, что значительная, даже большая часть еврейства и доныне пребывает в глубокой нищете, нужде, в борьбе за существование, которая не находит для себя естественного исхода за отсутствием собственной страны, в силу агасферического рассеяния, состояния "вечного жида". Другое же проявление власти князя мiра сего выражается в лжемессианском пафосе, в ожидании будущего, земного мессии на месте Отвергнутого и Распятого. По силе этого мессианства и всей его пламенности сыны Израиля оказываются в ряду вдохновителей безбожного материалистического социализма наших дней. ... в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мiр и в особенности христианское человечество» ("Гонения на Израиль", 1942 ).