Ведущий научный сотрудник.

Доктор исторических наук. Доцент кафедры истории России XIX – начала XX вв. исторического факультета Московского Государственного университета им. М.В. Ломоносова. Лауреат первой премии фонда памяти митрополита Макария (Булгакова) в номинации «История России» за 2005 год.

1998 г. – окончил с отличием исторический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.

2001 г. – защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата исторических наук на тему «Вопрос о власти в постановке русской либеральной оппозиции (1914 – весна 1917 г.)» (научный руководитель – проф. Л.Г. Захарова).

2017 г. – защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора исторических наук на тему «Власть и общественность в России в период кризиса Третьеиюньской системы: диалог о пути политического развития (1910-1917 гг.)» (научный консультант – проф. Л.Г. Захарова).

Сфера научных интересов: политическая история России начала ХХ века; российский либерализм; власть и общество в революционную эпоху; русская интеллигенция; Церковь и революция.

Общее число публикаций – ок. 200.

Монографии:

1. Либеральная оппозиция на путях к власти. 1914 – весна 1917 г. М.: РОССПЭН, 2003. – 432 с. [рецензии: Отечественная история. 2004. № 4; Cahier du monde russe. 2004. № 45/3-4; Russian Review. V. 64(3). 2005; Slavic Review. V. 64(3). 2005; Kritika: Explorations in Russian and Eurasion History. V. 8. 2007. № 1; первая премия фонда памяти митрополита Макария (Булгакова) в номинации «История России» в 2005 г.].
2. Власть и общественность в России: диалог о пути политического развития (1910-1917). М.: Ун-т Д. Пожарского, 2016. - 618 с.

Статьи, рецензии, тезисы докладов:

1. В.И. Гурко и его воспоминания // Отечественная история. 2002. № 6. С. 141-148. В соавт. с Андреевым Д.А.
2. Русская Церковь и политическая ситуация после Февральской революции 1917 года (к постановке вопроса) // Из истории русской иерархии. Статьи и документы. М., 2002. С. 60-68.
3. Кадеты и власть: горе от ума? // Отечественная история. 2005. № 4. С. 89-93.
4. [Рец.:] Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви. / Сост., автор предисл. и комм. М.А. Бабкин. М.: Индрик, 2006. - 504 с., илл. // Отечественная история. 2007. № 3. С. 195-196.
5. Русские либералы в восприятии правящей бюрократии в период кризиса Третьеиюньской системы (1911 – 1917) // Отечественная история. 2007. № 4. С. 42-56.
6. The Russian Government as Percieved by the Parliamentary Opposition (1911-1917) // Russian Studies in History. Summer 2007. V. 46, # 1. Pp. 76-86.
7. Бюрократ глазами либерала: российское правительство в восприятии парламентской оппозиции (1911-1917 гг.) // Петр Андреевич Зайончковский. Сборник статей и воспоминаний к столетию историка / [сост. Л.Г. Захарова, С.В. Мироненко, Т. Эммонс]; МГУ им. М.В. Ломоносова, Ист. фак-т. – М., 2008. С. 647-656.
8. [Рец.:] Селезнев Ф.А. Конституционные демократы и буржуазия (1905 – 1917 гг.): Монография. – Нижний Новгород: Издательство Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2006. – 227 с. // Отечественная история. 2008. № 4.
9. [Рец.:] Бабкин М.А. Духовенство Русской Православной церкви и свержение монархии (начало XX в. - конец 1917 г.). М.: Государственная публичная историческая библиотека, 2007. 532 с. // Отечественная история. 2008. № 5.
10. Русская политическая общественность последних лет Империи о вере и Церкви // Материалы Международной научной конференции «1917-й: Церковь и судьбы России. К 90-летию Поместного Собора и избрания Патриарха Тихона». М.: Изд-во ПСТГУ, - 2008. С. 16-24.
11. А.И. Солженицын: размышления над Февральской революцией. М., 2007 // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. VI. М., 2009. С. 310-316.
12. Правящая бюрократия в восприятии российских консерваторов в период кризиса третьеиюньской системы // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2009. № 2. С. 3-13.
13. Внутриправительственные конфликты в период кризиса третьеиюньской системы (1911-1917) // Российская история. 2009. № 4. С. 77-90.
14. Святитель Тихон и политические судьбы России на сломе эпох // XX Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: Материалы. М.: Изд-во ПСТГУ, 2010. Т. 2. С. 83-86.
15. В.Н. Коковцов в поисках политического курса (1911–1914) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2011. Вып. 1 (38). С. 89-110.
16. [Рец.:] И.В. Воронцова. Русская религиозно-философская мысль в начале ХХ века: М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2008. 424 с. // Российская история. 2011. № 2. С. 200-201.
17. «Министерская забастовка» 1913 г.: IV Государственная дума и формирование «Нового курса» правительства // Таврические чтения 2010. Актуальные проблемы истории парламентаризма. Международная научная конференция, С.-Петербург, Таврический дворец, 7 декабря 2010 г. Сб. науч. ст. / Под ред. А.Б. Николаева. СПб., 2011. С. 192-202.
18. Политическая обстановка в России накануне Первой мировой войны в оценке государственных деятелей и лидеров партий // Российская история. 2011. № 6. С. 123-135.
19. «Вехи» в контексте полемики об интеллигенции: ревизия идеала или идеал ревизии? // XXI Ежегодная Богословская конференция ПСТГУ. Т. 2. Материалы. М., 2011. С. 126-129.
20. Эволюция внутриполитического курса П.А. Столыпина и думское большинство в 1910-1911 годах // Российская история. 2012. № 2. С. 76-90.
21. Министр внутренних дел Н.А. Маклаков: политическая карьера русского Полиньяка // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XI. М., 2012. С. 174-207.
22. Историческая справка о происхождении и употреблении слова «украинцы» // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XII. М., 2012. С. 7-28.
23. О «дневнике Распутина» // Российская история. 2012. № 5. С. 203-205.
24. Церковная политика Временного правительства весной 1917 г. // XXII Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета (Москва, январь 2012 г.). Материалы. М., 2012. С. 66-69.
25. «Бескровная младотурецкая революция»: как реализовалась программа «Вех»? // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XIII. М., 2013. С. 112-120.
26. Несколько пояснений к вопросу об истории слова «украинцы» // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XIV. М., 2013. С. 73-79.
27. Священство и царство в жанре фэнтези (рец. на кн.: Бабкин М.А. Священство и Царство (Россия, начало XX в. – 1918 г.). Исследования и материалы. М.: Индрик, 2011) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2013. Вып. 5 (54). С. 131-143.
28. У истоков Достоевского: вера и служение в представлении русской общественной мысли I половины – середины XIX века // Международная научная конференция «Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский: задачи христианства и христианство как задача». Тула, 2014. С. 282-292.
29. Украина и Малая Русь: окраина и центр // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XVI. М., 2014. С. 97-108.
30. Совет министров о проблемах Православной Российской Церкви (1906-1914) // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. № 2. С. 23-37.
31. Активность правых нередко приближала их поражение // Российская история. 2014. № 3. С. 169-173.
32. Либеральные партии и общественные организации (1914 – февраль 1917 гг.) // Первая мировая война и конец Российской империи. В 3-х тт. Т. 1. СПб.: Лики России, 2014. С. 269-391. 33. «Священное единение», которого не было // Российская история. 2015. № 1. С. 158-161.
33. Украjина и Мала Русиjа: Украjина и Центар // Украjинско питање данас / приредио Зоран Милошевић. Шабац: Центар академске речи, 2015. (Бањалука: Маркос). С. 61-70.
34. «Если бы только учителя наши больше говорили о России…». Юношеские годы будущих кадетских лидеров // Родина. 2015. № 2. С. 100-102.
35. Русская Православная Церковь и идеологические изменения в годы Великой Отечественной войны // Россия и Русский мир перед лицом глобальных угроз: Материалы Всероссийской научной конференции. Сборник научных трудов. М.: Издательство «Спутник +», 2015. С. 314-317.
36. Либералы и церковь в начале ХХ в. // Этноконфессиональные и национальные проблемы развития отечественной государственности в теории, программатике и политико-правовой практике российского либерализма: Сборник материалов Всероссийской научной конференции. 1-3 октября 2015 г., г. Орел, Приокский государственный университет. Орел: Издательский дом «ОРЛИК», 2015. - 352 с. С. 154-163.
37. К вопросу о политическом влиянии императрицы Александры Федоровны // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XVIII. М., 2015. С. 378-387.
38. Русское политическое масонство накануне Первой мировой войны: партийный контекст (1912-1914) // Народ и власть: взаимодействие в истории и современности: сб. научн. тр. / отв. ред. И.В. Михеева, Ф.А. Селезнев. Вып. 2. Нижний Новгород: ООО «Растр», НИУ ВШЭ – Нижний Новгород, 2015. С. 399-407.
39. Столыпин и эволюция правительственного курса в церковной сфере // Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. 2015. № 25. С. 106-108.
40. Балкан и руска либерална опозиција (1908–1914) // Векови: Историјски часопис Андрићевог института. № 2. Андрићград, 2015. С. 45-51.
41. [Рец. на кн.:] Алексей Толочко. Киевская Русь и Малороссия в XIX в. Киев, 2012. 256 с. // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XIX. М., 2016. С. 602-612.
42. «Нам предлагают вести наступательную политику – польскую, украинскую, еврейскую, а вдруг польская столкнется с еврейской?!» Кадеты и национальный вопрос в западных губерниях Российской империи (1907-1914) // Русский сборник: Исследования по истории России / Ред.-сост. О.Р. Айрапетов и др. Т. XXI. М., 2016. С. 257-271.
43. Морально-этические аспекты в оценке радикальными либералами российского правительства в третьеиюньский период (1907-1917) // Нравственные аспекты политической деятельности в теории, программатике, партийной практике и законотворчестве российского либерализма: Сборник материалов Всероссийской научной конференции. 6-8 октября 2016 г., Орел, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева. Орел: Издательский дом «ОРЛИК», 2016. - 318 с. С. 252-257.
44. Die Provisorische Regierung im Frühjahr 1917: Auf dem Weg zum Allgemeinwohl // Jahrbuch für Historische Kommunismusforschung. 2017. # 1. P. 53-68.
45. Временное правительство: принципы политики в контексте развития революционных процессов в России весной-летом 1917 г. // Исторические Исследования: Журнал Исторического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова. 2017. № 6. С. 17-34.
46. Николай II и Третьеиюньская система (1907-1917) // Вестник Университета Дмитрия Пожарского. 2017. № 1 (5). С. 110-134.
47. Русские радикальные либералы о целях России в I Мировой войне // Россия и славянский мир в войнах и конфликтах XIX–XXI веков. Сборник статей / Научный редактор А. Ю. Полунов. М.: Модест Колеров, 2018. С. 132-138.
48. Накануне Поместного собора: Временное правительство и Православная Церковь весной-летом 1917 г. // Столетие Революции 1917 года в России. Научный сборник. Ч. 1 / Отв. ред. И.И. Тучков. М., Изд-во АО «РДП», 2018. С. 620-625.
49. Российский либерал начала ХХ столетия в политике // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2017. № 6. С. 28-43.
50. Освободительная война 1877-1878 гг. в памяти русских либералов начала ХХ столетия // Россия и славянские народы в XIX-XXI вв.: Материалы международной научной конференции (г. Новозыбков, Брянская область, 18 мая 2018 г.) / Под ред. В.В. Мищенко, Т.А. Мищенко, С.П. Куркина. Брянск: ООО «Аверс», 2018. С. 50-54.
51. «За Веру, Царя и Отечество»: к истории происхождения знаменитого российского воинского девиза // История. Научное обозрение OSTKRAFT № 4. М.: Модест Колеров, 2018. С. 5-9.
52. «Україна для українців!»: рождение этнонима из духа классовой борьбы // История. Научное обозрение OSTKRAFT № 4. М.: Модест Колеров, 2018. С. 16-21.
53. Так откуда «Сталин»? // История. Научное обозрение OSTKRAFT № 5. М.: Модест Колеров, 2018. С. 116-123.
54. Представители общественности в Совете министров в период Первой мировой войны (1915-1917) // Русский Сборник: Россия и Война: Международный научный сборник в честь 75-летия Брюса Меннинга / Русский Сборник. Т. XXVI. М., 2018. С. 491-502.
55. Б.В. Штюрмер и Государственная дума: правительственная линия в отношении парламента // Таврические чтения 2017. Актуальные проблемы парламентаризма: история и современность. Международная научная конференция, С.-Петербург, Таврический дворец, 7-8 декабря 2017 г.: Сборник научных статей. В 2 ч. / Под ред. А.Б. Николаева. - СПб.: Астерион, 2018. - Ч. 1. - С. 92-100.

Публикации, справочные издания:

1. Схема развития епархиального устроения Русской Православной Церкви от основания древних епархий на ее канонической территории по настоящее время. / Приложение к журналу «Богословский сборник». М.: Издательство ПСТБИ, - 1999. 7 п.л. В соавт. с П.Н. Грюнбергом.
2. Из истории российской иерархии / Статьи и документы. М., 2002. – 240 с. В соавт. с П.Н. Грюнбергом, М.Н. Воробьевым, Н.А. Кривошеевой, С.Н. Романовой.
3. История иерархии Русской Православной Церкви. Комментированные списки иерархов по епископским кафедрам с 862 г. М.: Издательство ПСТГУ, 2006. – 926 с. В соавт. с П.Н. Грюнбергом, Е.Н. Грюнберг, И.П. Кирпичевым, Н.А. Кривошеевой.
4. Таубе М.Ф. «Зарницы»: Воспоминания о трагической судьбе предреволюционной России (1900-1917). М.: Памятники исторической мысли, РОССПЭН, 2007. – 275 с. Подготовка издания, комментарии в соавт. с М.А. Волхонским.

Обновление декабрь 2018 г.

Публикация в "ТД" статьи А. И.Солженицына "Размышления над Февральской революцией" была приурочена к дате отречения Государя Императора Николая II от престола. У многих наших читателей возникли вопросы в отношении эмоциональных и резких оценок автором деятельности Государя. Православным людям дорога память царственных страстотерпцев, однако, и Государь, и его окружение - исторические персоны. Мы обратились за комментарием к Федору Александровичу Гайде*, преподавателю истфака МГУ, с тем чтобы получить научную оценку ситуации в России 1917 г.

Федор Александрович, красной нитью в рассуждениях Александра Исаевича проходит идея о пребывании Государя и его окружения в гипнотическом состоянии абсолютного безволия. Писатель утверждает бездарность, неспособность к активным действиям всех правящих чинов. Так ли это было на самом деле? Исходя из следующей цитаты: "Временное сознание неправоты и бессилия, будто в состоянии под гипнозом, правящих решило мгновенный успех революции", можно предположить, что революционеры не были так сильны, как это казалось царю и общественности. Революция, в таком ракурсе, представляется грамотным пиар-проектом, ставший возможным, из-за бездейственности и бесталанности Николая II, как государственного правителя.

Текст написан в начале 80-х, т.е до "перестройки", и, по объяснению автора, изначально состоял из отдельных четырёх частей, позднее сшитых. Он неоднороден и очень, конечно, эмоционален. Ну, так и положено писателю. Однако, есть некоторая негативная сторона этой эмоциональности: читая текст, приходится выуживать из него главные идеи, их там всего три, они теряются в тексте, но с ними очень трудно спорить.

Первый тезис: конечно, февраль и октябрь - это одна революция. Не было никаких двух революций, две революции - это Сталин придумал. В 20-е - 30-е годы была создана идеология февральской буржуазно-демократической и великой октябрьской социалистической революций, они были противопоставлены, но то, что между ними прошло 8 месяцев, так терялось, что предполагалось, что это две отдельные эпохи в жизни страны, хотя, на самом деле, конечно, это единая социальная революция, приведшая к власти большевиков. И события начались именно в феврале 1917 года. Солженицын это говорит, хотя и не очень внятно.

Второй тезис, очень важный. Это, конечно, национальная катастрофа. Можно сколько угодно ругать предыдущую власть, но проблема в том, что с февраля 1917 года ситуация в стране начинает развиваться так, что страна начинает просто распадаться. И какая бы власть ни была, плохая или хорошая, но она страну держала под контролем и развивала. Главный инструмент, механизм страны до 1917 года - это правительство и самодержавие. Именно они строят капиталистическую экономику, именно они создают систему образования, к этому времени уже стоял вопрос о начальном всеобщем образовании. Оно должно было быть введено в начале 20-х годов, после окончания войны, это был практически решённый вопрос. Этой власти не становится, как только её не стало, начался распад гигантской страны, которая, как показали события этого времени - революция, гражданская война, держалась вот именно на этом стержне. Это тоже есть у Солженицына, с этим трудно спорить.

Третий тезис, очень важный - это то, что февральская революция стала своеобразным прологом всего развития в 20-м веке. Конечно, 20-й век начинается с Первой мировой войны, если брать не календарный век, а настоящий, то он получается коротенький - начинается с 14-го года и заканчивается 91-м, и всё это связано с Россией. Так вот, события, которые произошли в феврале 1917-го года, создают некую ситуацию, причём мировую ситуацию, неизбежности некоего слома, распада всего мира.

Происходит революция в России, соответственно, обрушивается Восточный фронт. Фронт, который в принципе, если бы, допустим, не было в феврале 1917-го года революции, мог действовать. Армия не разложилась к февралю 1917-го года. Армию разложил тыл, потом, уже весной 1917-го года. В данном случае я лишь дополняю то, о чем говорит Александр Исаевич. Рушится Восточный фронт - Германия получает возможность сосредоточить все свои усилия на Западном фронте, долго ещё сопротивляется, союзники не могут её долго одолеть, потом заключается мирный договор, который не добивает Германию. Черчилль правильно сказал, что в 1918-м году были созданы условия для Второй мировой войны. Пресловутый германский милитаризм не добили. Были планы даже раздела Германии. Не будем забывать, что германское единство на тот период существовало 50 лет всего. Единая Германия - это некий миф о раннем средневековье, что существовала Германская империя. Ничего подобного на самом деле в Средневековье и быть не могло. Так вот, Германию вообще могли в 1918-м году поделить, если бы Россия не вышла из войны.

Что происходит дальше? В России большевизм, ответом на это является нацизм в Германии в значительной степени. Почему социал-демократы теряют власть в Германии? Потому что германский бюргер боится наступления большевизма, боится коммунистов, поэтому голосует за фашистов. Именно с февральской революции начинается русская революция, из-за которой Россия оказывается в международной изоляции и существует в ней в течение всего 20-го века. В результате революционных событий создаётся номенклатурная система, оказывается у власти, не позволяя обществу развиваться, не формируя нормальной социальной элиты. В рамках этой номенклатурной системы приходят к власти люди, у которых 5 классов образования, они просто выполняют заветы партии хорошо. В результате, что получается? К концу 20-го века во власти люди совершенно неадекватные, мы знаем много примеров позорных явлений происходящих в 80-е - 90-е годы, чего не возможно было в 19 веке.

Чиновник или министр - это человеком с университетским или равным университетскому образованием, приходит во власть и может на одном и том же языке говорить с представителями общественной элиты, между ними нет барьера. Этот чиновник в состоянии понять, что ему говорит университетский профессор, какую стратегию, условно говоря, для страны формирует университетская профессура. Такой чиновник в состоянии не только понять, но и оценить, и реализовать. Кроме того, у него есть собственный опыт, собственный кругозор. Вся эта тенденция 20-го века для России тоже началась с февраля 1917-го года, и мир очень сильно в результате этих событий изменился. Это всё вытекает из мнения Солженицына, и я, повторяю, не спорю. Всё остальное, в общем, детали, но вот с деталями как раз спорить можно.

Вот, например, по поводу "бессилия власти". Страна самодержавная, но в ней существует достаточно развитая, как я уже сказал, общественно-политическая элита, есть правительство, которое от имени Императора осуществляет внешнюю и внутреннюю политику. Это правительство действительно в период Первой мировой войны находится в состоянии тяжёлого кризиса. Но чем вызван этот кризис? Целым рядом обстоятельств. Во-первых, конечно, никогда Россия в таком тяжёлом положении не находилась, в каком оказалась в Первую мировую войну. Опять же, та же самая пресловутая изоляция. Если мы воюем с Германией, Австро-Венгрией и Турцией, то это значит, что у нас перекрыты два основных наших торговых пути - Балтика и Чёрное море, мы вообще связаны с миром только Владивостоком и Архангельском, как в 17-м веке то есть (когда был только Архангельск). Мы в состоянии экономической блокады, появляется гигантское количество вопросов экономического, социального характера, связанных с государственным управлением. Всё это обрушивается на правительство. Правительство в это время работает просто на износ, оказавшись в совершенно необычной для него ситуации. Происходит быстрая сменяемость министров. Кто-то не в состоянии выдержать этого напряжения, отсюда отставки по поводу здоровья, в частной переписке все это отражено: жалобы на здоровье и огромное количество дел.

Во-вторых, с 1915-го года активно продолжает функционировать парламент, Государственная Дума, которая борется за власть, которая повышает свой политический оппозиционный рейтинг за счёт кризиса. А как ещё? Таков закон их поведения. Оппозиция, если она хоть чуточку безответственная - а в России была безответственная оппозиция, привыкшая упрекать власть во всём, включая плохую погоду, - самоутверждается за счёт власти. Министры с этой оппозицией в течение всей Первой мировой войны очень хотят найти возможность хоть какого-то диалога. И ничего не получается. Оппозиции ясно, что если они пойдут на какой-то контакт с этой властью, то их рейтинг упадёт. Происходит смена министров, в основном Император назначает не каких-нибудь распутинских ставленников, это вообще миф того времени, кстати, исходящий из оппозиционных кругов, что Распутин назначал министров.

(Относительно Распутина и Императрицы. Нет ни одного министра из всех назначенных в этот период, про которого можно было бы сказать, что главную роль в его назначении играл Распутин. Да, Распутин имеет большое влияние на Императрицу, но в основном в вопросах личной жизни. Да, Распутин берёт деньги от разных людей и пытается проталкивать их через Императрицу на какие-то посты. Кого-то советует в губернаторы, про кого-то может сказать, что неплохо было бы его министром видеть. Но тут очень важно учитывать две вещи: во-первых, Распутин обычно делал это не первым. Вот когда он видел, что есть какая-то партия, толкающая человека на какой-то пост, он мог к ним примкнуть за определённые деньги. Кстати, деньги он брал в основном не для себя. Он, конечно, кутил, но деньги в основном раздавал народу, просителям. То есть он широкая душа. Притом, что в целом персонаж явно отрицательный, очень русский характер: широта души, святость, балаган, всё, что угодно в этой душе есть. При этом нахождение в Петербурге на нём явно негативно сказалось. Он пришёл-то скорее позитивным, специфическое богоискательство, Серебряный век, а Петербург его развращает явно, особенно после того, как он получает доступ к Императрице.

Так вот, мы должны учитывать, что никогда слово Распутина не было решающим, он, человек неглупый и достаточно хитрый, всегда знал, в какую струю надо влиться, это первое. А второе, при всём распутинском мифе мы должны учитывать, что мнение Императрицы при назначениях тоже, как правило, не решающее. Мы можем посмотреть переписку Николая Второго с Александрой Фёдоровной, опубликованную ещё в 20-е годы. Она его бомбардирует с 15-го года постоянно какими-то прожектами. Она очень активный человек, и в это время активно подключилась к политике, к которой до этого имела весьма косвенное отношение. В 1915-м году, когда уже налицо острый кризис, Императрица начинает помогать мужу, чем дальше, тем больше. И чем больше он отсутствует в Петрограде, тем больше она помогает. Она его бомбардирует проектами, и как он на это реагирует? Он, как правило, на них вообще не отвечает. Ему самое главное - поддержать мир в семье. Пусть она проявляет активность, замечательно, мы можем это рассмотреть. Но назначения происходят под влиянием других, как правило, факторов. Он общается со своими придворными, с Великими князьями, министрами, и это гораздо более важно при назначении на посты.)

Кого же все-таки назначают? Фигуры двух типов: либо это технократы, специалисты в своём деле, люди, которые могут в кризисной ситуации как-то ситуацию исправить по какому-то конкретному ведомству, второй тип людей - люди, которые могут выстроить диалог с Думой, это люди, которые могут пользоваться общественным доверием. Понятно, что их назначает Император, то есть он сохраняет за собой верховные полномочия, но, тем не менее, в расчёте на контакт с Думой.

Вообще, в отношении Думы у Императора, вплоть до самых февральских событий, настроения более тёплые, чем до этого. Он в феврале 1916-года сам впервые является в Думу, в зал заседаний, выступает там с речью. Как они на это отреагировали? Плевать они на это хотели, в конце концов. Он их призывает к содействию, они после этого оглашают декларацию своего парламентского большинства, где выражают недоверие правительству. Вот и всё содействие, помощи не дождёшься. Так вот, кого он ни назначает, всё плохо. До чего доходит, в конечном счёте? Осенью 1916-го года - удивительное назначение - министром внутренних дел назначают заместителя председателя Государственной Думы Протопопова. Последний министр внутренних дел в истории Российской империи - человек, который сам происходит из парламентского большинства, депутат Думы, торогово-промышленник, с контактами самыми разными, человек, входящий в октябристскую фракцию, октябрист, либерал. Как должна воспринять это Дума? Им это совсем не нравится, причём больше, чем все остальные назначения. По какой причине? С ними не договорились, кого назначить. На этот пост метят самые разные люди в Думе, они хотят его занять. А Император с ними не проконсультировался и назначил по своему усмотрению Протопопова. (Кстати: почему не проконсультировался? Был опыт таких консультаций с теми же самыми людьми в период революции 1905-1907 гг., но они ничего не дали: оппозиция сама не хотела идти в правительство при существующем строе. Это - признак ее деструктивности. Т.о. она "не делала" уличную революцию, но создавала для нее условия.)

Почему именно его? Кроме того, что он принадлежит парламентскому большинству, там сыграли свою роль всякие неформальные контакты, в том числе своё слово Распутин замолвил, потому что он лечился у знаменитого доктора тибетской медицины Бадмаева, у него было лёгкое расстройство психики, и им довелось как-то пообщаться. У Императора два сигнала - с одной стороны за Протопопова замолвил в своё время слово Родзянко, председатель Думы, с другой стороны от Распутина было известно, что Протопопов - хороший человек. Как на это реагирует Император? Вот как раз тот человек, которого нужно назначить, который примирит меня с этой самой Думой! Назначают. Дума тут же воспринимает Протопопова как провокатора, выскочку, тут же отмежевывается от него. Он, этого совершенно не ожидавший, кстати говоря, говорит: не хотите со мной общаться? Да пожалуйста. И я с вами не буду. Начинает демонстративно ходить в полицейской форме. То есть явно с человеком тоже что-то происходит. Министры внутренних дел вообще-то давным-давно в полицейской форме не ходят, с 1904-го года, с предыдущей революции, предпочитают партикулярное платье при общении с депутатами. А он в Думу приходит в голубом мундире. Понятно, как на это начинают реагировать, следует полный разрыв. Вот из чего строится вся министерская чехарда, знаменитая чехарда 1915-17 годов, когда как бы сместился министр под влиянием Распутина. Не под влиянием Распутина, а под влиянием обстоятельств.

Император пытается создать политический кабинет, причём такой, который бы понравился бы парламенту. Очень современная штука для Европы того времени. Мы это делаем, как получается, то есть с грехом пополам, в результате всё это власть ослабляет. Остались ли там, во власти, люди умные? Безусловно, да. Если взять те же самые железные дороги, то был Трепов, при котором за несколько месяцев построили железную дорогу из Петрограда в Мурманск, связали с ещё одним, опять же только построенным, портом Петроград. Нужно это было по военным обстоятельствам. Трепов уходит, его занимает Кригер-Войновский, так он просто специалист по путям сообщения, классный бюрократ в прямом смысле слова. Министр земледелия Риттих, например, человек, который сделал максимум возможного в сфере продовольственной. То, что были перебои с хлебом в Петрограде, так если железные дороги забиты вагонами, везущими боеприпасы на фронт, понятно, что в столице могут быть проблемы с продовольствием. Кстати говоря, голода-то не было. И вот удивительная вещь, о которой революционеры потом забыли, как только происходит февральская революция, тут же хлеб появляется в Петрограде. Почему? Что, революционная власть обеспечила? Революционной власти вообще не до этого было первые дни, она там революцию делала. Дело в том, что перебои с хлебом, собственно, как раз к 27 февраля и закончились. Другое дело, что это, опять же, некий повод для проявления своего возмущения. А когда этот повод устраняется, уже не до него, есть он или нет - уже неважно, это некая ступенька, барьер, трамплин, с которого надо прыгнуть.

Император и правительство. Да, с 1915-го года Император в основном интересуется делами на фронте. Он действительно устал от того, что происходит внутри страны. Но на самом деле он устал гораздо раньше, и фронт для него - это такая отдушина. Что можно делать на фронте в Ставке Верховного Главнокомандующего с 1915-го года? В Ставке можно несколько часов в день интересоваться военными делами, начальник штаба Алексеев расскажет, как обстоят дела на фронте, это всё интересно, замечательно. Потом, соответственно, час-два можно выслушивать доклады министров, потом гулять на свежем воздухе. В общем, это та жизнь, к которой он всегда стремился. В Ставке спокойствие.

Насколько его отстранённость от дел вредила работе государства? На самом деле несильно, потому что вся реальная работа всегда была на министрах ещё со времён 1905-1906 годов. Да, всю работу делают министры, а не Император. Император после первой русской революции 1905-1907 годов во внутреннюю политику вмешивался очень несильно. Он интересовался внешней политикой, он интересовался делами армии, флота - это его сфера, ко всем остальным вопросам внутриполитического характера, экономического развития он интереса никогда, в общем-то, не проявлял, а после 1905-1907 годов практически никаких кардинальных самостоятельных решений без министров не предпринимал.

Министры решали всё до 1915 года, да и после тоже всё решали они же. Тут нет никаких особенных изменений. Другое дело, что можно, конечно, переезд Императора использовать в качестве пропагандистской идеи, что вот, мол, Император уехал, и ему там на нас наплевать. Это, собственно, либеральная оппозиция и использовала. Происходящие в период войны изменения явно связаны вот с этими трудностями, с попытками договориться с оппозицией, связаны с военным временем вообще. Поэтому есть правда в этом тезисе, что февральская революция в значительной мере произошла из-за войны. Действительно, с трудом можно себе представить какую-нибудь революцию в 1914 году.

Советские историки очень любили говорить, что в 1914 году, накануне войны, сложилась революционная ситуация. Её не было по целому ряду причин. Крестьяне не бунтуют, студенты не бунтуют, никаких студенческих забастовок, которые были до 1911 года. Что было в 1905-1907 годах - не передать, целые семестры срывались, университеты просто не работали. В университетах занимались политикой. А в 1914 году всё спокойно - студенты учатся. В армии всё тихо-спокойно, никаких эксцессов, бывших в 1905-1906 годах, вспомните крейсер "Очаков", броненосец "Потёмкин". А что происходит? Происходят рабочие забастовки. А почему они происходят? Никто не может понять, почему они происходят.

Революционные партии в полном параличе. Ни революционных партий, никаких остальных после 1907-1908 года в России не осталось. Партии в это время, к 1914 году насчитывают несколько сот человек каждая. Кадеты посчитали себя - оказалось, что их 730 человек было в то время на всю Россию. (Когда увидел эту цифру в протоколах ЦК, ещё думал, что же за цифра такая знакомая? Потом вспомнил: у Раскольникова 730 шагов было до старушки-процентщицы.) Большевиков, может быть, несколько тысяч, но они все загнаны в подполье, они все лишены руководства. Партии не влияют на ситуацию, что важно. В стране экономический подъём, очень бурное промышленное развитие, страна в это время занимает первое место в мире по промышленному росту. Экономический подъём может совершенно спокойно совпадать с политическим кризисом, если этот кризис не имеет революционного характера.

Если кризис ограничивается Петербургом, то экономика может спокойно расти, как на дрожжах. А кризис в 1914-м году верхушечный, вот именно такой, что Дума не может с правительством договориться. Вся остальная страна плевать хотела на то, что происходит в Думе. Эта Дума в течение двух лет, с 1912 по 1914 год не может принять ни одного закона, потому что там нет парламентского большинства. Понимаете, они президиум избрать не могут. Когда к ним приходит министр, они первым делом, борясь друг с другом, конкурируя внутри Думы, они первым делом, конечно, бьют по министру: отстаньте, мы вот тут договоримся, лет через несколько, после этого можете к нам приходить. Срываются обсуждения бюджетов, есть политический кризис, но, опять же, ограничивающийся стенами Таврического дворца и Мариинского дворца, где сидит правительство, то есть площадью в три квадратных километра. Вся остальная страна живёт сама по себе и очень бурно развивается.

Так вот, рабочие забастовки в это время в основном экономического характера. В чём глобальная причина? Быстро растёт производство, рабочие видят, что промышленники богатеют. Рабочие хотят своей доли - совершенно нормальные требования. Кроме этого, с 1912 года вступает в силу закон о социальном страховании рабочих. К 1914 году половина рабочих охвачена рабочим страхованием. Это, кстати говоря, первая попытка кардинально решить рабочий вопрос, охватывающая рабочих как класс. У них появляются больничные кассы, это некое подобие профсоюзов. Появляются профсоюзные центры, и они на волне экономического роста начинают качать права, начинают бороться за рабочие интересы. Рабочие громят станки, выходят на улицы, требуют повышения зарплаты - такие вот бурные события. Это революция? Что-то не похоже. Эти забастовки ни во что не выливаются. Два года забастовок, но при этом ничего напоминающего события 1905 года с расстрелами, с советами рабочих депутатов, с попытками взять власть. Ничего подобного. И, самое главное, что это с Думой никак не связано, а развивается совершенно параллельно, не пересекаясь.

Потом война с её колоссальным кризисом, колоссальным напряжением. В 1916 году страна уже перестроена на военные рельсы. Два года понадобилось для того, чтобы страну заставить воевать по-настоящему, такая тотальная война началась. Германия сделала это сразу, ещё в 1914-м, нам нужно было два года. И с 1916-го года создаётся уже действительно взрывоопасная ситуация. Вот тогда и появляются условия для февральской революции.

Вроде бы все воют, все задействованы в войне так или иначе, но никто не понимает зачем, никому не хочется. Есть, конечно, какие-то лозунги: до победного конца! Присоединить Константинополь! В это время вопрос с Константинополем уже решён, уже есть договорённость с союзниками, что, в случае окончания войны, Константинопольская губерния будет в составе Российской Империи. Это всё само собой разумеется, но какое дело петроградскому рабочему до Константинополя?

Кстати говоря, зарплаты реальные в период войны растут. Но рабочий, который вот в такой экстремальной ситуации существует, желает скорее уже не роста заработной платы, а просто скорейшего окончания этой ситуации. Пусть он даже будет меньше получать, допустим, но его не будут заставлять больше работать. Иногда неквалифицированных рабочих призывали на фронт. Вот этого всего рабочему уже не хочется. Крестьянину не хочется тем более.

Крестьянину хочется вернуться к себе под Саратов, докуда немец не дойдёт, и на этом успокоиться. Кроме того, его уже обучили в это время ведению войны, обучили, как с оружием обращаться, приёмам рукопашного боя. Так вот, зная и умея всё это, посмотрев на смерть или, по крайней мере, прочитав об этом в тыловых газетах, если он в тыловом гарнизоне сидит, крестьянин понимает, что, вернувшись, не остановится ни перед чем для увеличения своего земельного надела. То есть, у него уже достаточно решительности. Ситуация массового общемирового насилия, конечно, сказывается на психике. Люди уже ощутили запах крови, они не боятся его. Еще и поэтому, конечно, февральская революция - это детище Первой мировой войны.

Сами масштабы революции определяются войной. Ведь кто делает революцию? Солженицын пишет, что революция происходит в Петрограде. Это на самом деле не совсем так. Революция началась, конечно, в Петрограде, безусловно. Но как только она там приобрела революционные именно очертания, очертания не рабочей забастовки, а восстания тылового гарнизона, она очень быстро перекинулась на всю остальную страну. На что она перекидывается? Она перекидывается на такие же тыловые гарнизоны. Главное орудие, главный инструмент революции - тыловой гарнизон. Что это такое, собственно говоря? В основном это те самые мобилизованные крестьяне, которые знают, что весной 1917-го года они отправятся на фронт, потому что именно тогда, и это ни для кого не секрет, будет очередное наступление. В 1916 году наступление было, значит в 1917-м году оно должно быть решающим. Значит, в 1917-м году планируется закончить войну наступлением. Вперёд, на Берлин. Они оторваны от семей, эти солдаты, они знают, что их ждёт весной, они при всём при этом ещё и слушают, что в стране происходит. А в стране, говорят им, правит Распутин, Императрица - предательница, у неё прямой провод к Вильгельму, она сообщает ему обо всех военных планах, из-за этого мы терпим поражения, и так далее, и так далее... Когда последние поражения были, все уже забыли. Кроме того, существует сухой закон, пить солдатам нельзя, дисциплина. Кто дисциплину, кстати говоря, наводит в это время в тыловом гарнизоне? Офицеры. Кадровые? Нет, не кадровые, потому что все кадровые офицеры уже давным-давно на фронте, многие из них погибли. А в офицеры в это время уже берут всех подряд. Все, кто имеет какое-нибудь более-менее сносное образование, попадают в офицеры. Значит, в основном это интеллигенция. То есть, люди с какими взглядами? Левацкими. Этих офицеров с левацкими взглядами всё равно немного на этих солдат. Вот существует батальон. На самом деле батальон - это человек 300. А тыловой батальон, где проходят подготовку к ведению боевых действий, это человек 1000. Сколько на них офицеров? Ну, хорошо, если десяток, а то и меньше, то есть, эти тыловые гарнизоны предоставлены сами себе. Когда начинались события в Петрограде, что произошло с петроградским тыловым гарнизоном? Они первым делом, восстав и перебив кого-то из офицеров, повесив на себя красный бант, тут же идут в Государственную Думу. Не потому что Государственная Дума вот так уж прямо готова была с распростёртыми объятиями их встретить. Дума на самом деле боится: что эта солдатня с нами потом сделает? Да нас военно-полевому суду предадут, явятся с фронта войска и с нами со всеми, в том числе с депутатами, разделаются по полной программе. Но солдаты-то идут в Государственную Думу именно по этой причине: они больше всего боятся того же самого - того, что явятся войска не такие, как они сами, а настоящие, и тоже с ними расправятся. И хотят эти солдаты такую ситуацию как-то легализовать. А как? К Думе идти, провозгласить себя оплотом Государственной Думы. И получается, что они друг друга как бы в заложники берут. Солдаты бегут к ним, а они вынуждены этих солдат принять, и получилось, что думцев в заложники уже взяли, тогда остаётся только одна возможность - установить контакт с офицерами этих восставших батальонов и ждать, когда нагрянет контрреволюция и как-то ей сопротивляться, потому что, если она нагрянет, и мы не будем ей сопротивляться, то нас перебьют. А если мы будем сопротивляться, то у нас есть какой-то шанс. И первое, что они делают - создают военную комиссию Государственной Думы, ставят над ней Гучкова, председателя Центрального военно-промышленного комитета, который известен связями с офицерством. Он должен организовать сопротивление ожидаемому контрреволюционному натиску. Что делает Гучков первым делом? Он активизирует все свои контакты с офицерами, причём у него контакты даже с теми офицерами, которые выдвигаются к Петрограду для подавления революции. И выясняется, что воевать им друг с другом незачем. Мы, Государственная Дума, возглавляем вроде бы эту солдатскую массу, но под какими лозунгами? Под патриотичными: хотим воевать. Дума молчит о том, что солдаты не хотят воевать. Дума говорит о своей программе, которая заключается в желании воевать, а правительство в этом мешает. Офицеры, которые должны подавлять все вот эти самые эксцессы, на тот момент мыслят именно так же под влиянием той же самой Государственной Думой. Действительно, чего нам не хватает для полной победы? Нам надо Императора снять, надо попросить этого неспособного ни на что Государя Императора. И в это время так уже думают офицеры в Петрограде и офицеры так называемой контрреволюции, в это время так думают уже и генералы, находясь под влиянием пропаганды, которая несколько лет ведётся. Дума борется таким образом за собственную популярность. Проблема в том, что Дума - центр, но это только центр пропаганды, взять в свои руки настоящую власть она не может.

Пропаганда - это их инструмент, в этом они преуспели. А в администрировании не преуспели, поэтому они провозглашают себя главной властью, но не являются ею по факту. Ставка и генералы, которые там сидят, заняты военными вопросами. У них какая информация о происходящем в Петрограде? Власть взяла Государственная Дума. Дума кровно заинтересована в том, чтобы у генералов было именно такое впечатление, потому что если генералы вдруг узнают, что никакая не Дума взяла власть в Петрограде, а какие-то оборванцы, то генералы действительно испугаются и примкнут к контрреволюции. Значит, нужно сделать всё для того, чтобы генералы поняли, что Государственная Дума действительно власть взяла. В этом заинтересована Дума, которая не хочет быть повешенной, поэтому она и говорит: мы берём всю власть в Петрограде. Генералы им в ответ: очень хорошо, что вы берёте всю власть в Петрограде, мы давно вас ждали, мы давно хотели с вами договориться об отречении Императора и о том, чтобы вести войну до победного конца. Но проблема в том, что одновременно со всем этим процессом Дума с генералами договаривается, а с солдатами-то она не договорилась на самом деле, потому что реальными хозяевами положения себя считают в это время солдаты, увидевшие, что контрреволюции нет и первым делом разгромившие винные склады. Куча пьяных по всей стране и развал - вот что началось по всей стране, как только поняли, что нет никакого сопротивления со стороны власти.

Действительно, пиар-проект, который просто осуществлялся не один день, а очень давно, и в период Первой мировой войны вступил в такую вот решающую стадию. Дума вроде бы решила все свои задачи в феврале 1917 года, а уже в марте оказывается, что её будущие задачи и проблемы гораздо серьёзнее, чем до этого, потому что до этого она боролась с самодержавием и смогла его победить, а теперь ей приходится воевать с анархией, и вот анархию уже Дума победить не сможет. Ведь для того, чтобы побеждать анархию, в конечном счете, нужно и пулемёты использовать. А русская либеральная оппозиция очень гуманистична, она не может этого сделать, и этим-то и провоцирует развал. И ведь они продолжают твердить одну простую вещь: их главный враг не анархия, а контрреволюция. Они до октября 1917 года боятся контрреволюции, того карающего меча, с которым они боролись всю свою сознательную жизнь, десятилетиями.

* Федор Александрович Гайда. ист. наук, доцент кафедры "Истории XIX - начала XX вв. " исторического факультета МГУ

Продолжение следует...

Беседовала Юлиана Годик

http://www.taday.ru/text/41718.html

О названии Российского государства

«История новейшая есть история христианства»: пушкинский взгляд на Россию и Российское государство

«За Веру, Царя и Отечество»: к истории знаменитого воинского девиза

Февральская революция: почему Церковь поддержала Временное правительство?

Была ли русская автокефалия XV века незаконной?

Изменился ли католицизм?

О значении кафоличности для Церкви

Эпизоды истории Западной Церкви V-IX вв.

Что русского в русском либерализме?

Рождение Запада

Из истории Римской Церкви XI–XII веков

Клюнийская революция: Как одна Поместная Церковь стала «вселенской»

Февраль 1917 года и Новая Тридцатилетняя война

Либеральное правительство + демократизация всей страны = ?

Революция без героев

Уроки борьбы за власть: либералы и Февральская революция

Об исторических особенностях русского либерализма

Прогресс: рождение новой религии

К чему призывали «Вехи»?

Разговор об интеллигенции

Как произошло слово «украинцы»

Тогда отверзе им ум

Пушкин на пути к литературному и политическому реализму

Февральская революция 1917 г. является одним из важнейших этапов в отечественной политической истории. Между тем очень многое в ней представляется спорным и непонятым до сих пор. К сожалению, оценка этого исторического явления оказалась в значительной степени в плену у идеологических установок современников и их потомков. Но если на многие подобные вопросы отечественная историография последнего времени уже успела посмотреть более адекватно, то февральским событиям повезло гораздо меньше.

Нам представляется, что большинство мифов, которые получили в последние десятилетия широкое распространение, проистекают из-за неправильной трактовки роли Февраля в событиях политической истории России начала XX в., а также из-за не вполне оправданной оценки его как буржуазно-демократической революции.

Советская историография, чьей непосредственной задачей на протяжении нескольких десятилетий являлось доказать буржуазно-демократический характер революции, была скована в своих поисках. Западные историки, к сожалению, не всегда могут адекватно оценить российские условия и часто уравнивают Февральскую революцию с западноевропейскими. Определенная трудность в изучении революции обусловлена еще и тем фактом, что ее современники, разделяя совершенно различные политические взгляды, стремились по-разному объяснить ход событий и свою роль в них – слишком уж переломным было это время. Да и сам Февраль объективно не был событием однозначным: с одной стороны, именно он открывает в России череду революционных перемен, является преддверием советской системы, с другой – прочно связан со старым порядком.

Уже непосредственно после февральских событий были сделаны первые попытки объяснить их, детерминировать и вписать в общую канву политического процесса. Естественно, все эти попытки не могли не нести на себе ярко выраженной идеологической нагрузки, все они так или иначе служили обоснованием какой-либо политической программы или оправданием перед потомками.

Одна из них, более всего, наверное, повлиявшая на развитие историографии Февраля, была сделана В. И. Лениным на основании газетных сообщений еще в марте 1917 г., “по горячим следам” революции (1). Ленинская концепция Февраля своей задачей имела резко противопоставить свершившуюся революцию – революции грядущей (то есть советской и социалистической по своей сути), прежде всего по их классовому характеру; однако при этом показать неизбежность последней в силу активности народных масс и обреченность той политической элиты, которая якобы была приведена к власти февральскими событиями. Из этого вытекало и определение Февральской революции как буржуазно-демократической: “буржуазная” – по характеру господствующего класса, “демократическая” – по причине участия в ней широчайших слоев населения страны, в том числе и гегемона грядущей революции – пролетариата, а также радикализма выдвинутых ими лозунгов. Итак, “Февральская буржуазно-демократическая революция” определялась Лениным как резкий поворот исторического развития России в сторону создания “буржуазной демократической республики” (2), приведший к власти буржуазию и создавший предпосылки для перерастания революционного движения в социалистическую революцию. Концепцию Ленина нельзя понять и принять, если не учитывать этого последнего фактора: Февраль буржуазен лишь постольку, поскольку за ним следует социалистический Октябрь. Без этого вся ленинская концепция теряет основание и смысл.

В русле такого понимания Февраля развивалась отечественная историография советского времени. Однако надо отдать ей должное, происходят значительные изменения в оценке Февральской революции на основе того богатейшего материала, который был собран в процессе исследования. Лучшие представители отечественной историографии (Э. Н. Бурджалов, В. И. Старцев, П. В. Волобуев и др.)(3) пытались смягчить слишком резкие суждения Ленина. Были, в частности, пересмотрены мнения об узко буржуазном характере установленной власти, о “буржуазно- помещичьем” характере первого состава Временного правительства, заявлено о сильнейшем влиянии, которое оказывали на него организации и партии левого толка, о слабой роли органов центральной власти на местах и т. п.

Социалистический лагерь эмиграции придерживался, как известно, в целом положительной оценки первых дней и месяцев революции. Февраль, противопоставляемый Октябрю, навсегда остался для него временем упущенных возможностей, временем изначально неправильно сделанной им оценки ситуации. И. Г. Церетели, один из ярчайших представителей “демократического социализма”, впоследствии так писал по этому поводу: “История вряд ли знает другой такой пример, кода политические партии, получив так много доверия со стороны подавляющего большинства населения, выказали бы так мало склонности встать у власти, как это было в Февральской революции с русской социал-демократией”(4). Эмигранты-социалисты также признавали буржуазность новой власти, но для них этот термин имел принципиально иное значение. Буржуазный режим должен был в конечном итоге уступить дорогу социализму как истинной, по их мнению, форме демократии, уступить мирным путем – после Учредительного собрания. Из такого видения родилось и свое понимание сути февральских событий: их совершили народные массы и, следовательно, те, кто подготовил народ к свержению царизма, то есть социалисты. Таким образом, в стране произошел переворот, в сущности социалистический, но власть осталась в руках у части господствующего класса – у буржуазии. Ее уход с политической арены – дело времени. Отсюда – выжидательная позиция в отношении центральной власти, занятая социалистическим лагерем весной 1917 г., нежелание “идти во власть”(5).

Оценка либеральными деятелями Февральской революции далеко отстоит от столь свойственного социалистам трепетного к ней отношения. Эта точка зрения состоит в том, что ни буржуазия, ни либеральный политический лагерь не были в начале 1917 г. заинтересованы в революционном развитии ситуации. Основная часть этих сил, как известно, противопоставляла революции идею дворцового переворота как единственного средства, которое спасло бы Россию (нацию, государственность, монархию) от катастрофы в условиях войны и зятяжного кризиса государственного управления. Революция опередила заговорщиков и, спасая положение, либералы вынуждены были взять управление страной в свои руки в очень неблагоприятных условиях. Так формируется третья точка зрения на февральские события: говорится об их анархичности, охлократичности, сходстве с бунтом, о неспособности масс взять власть в свои руки, что вызвало на какое-то время установление власти правительства, состоявшего из “цензовиков”(6).

Западная историография развивалась под непосредственным воздействием эмигрантской среды, но для западных историков, тем не менее, свойственно учитывание всех трех точек зрения. В целом, если отличительной чертой советской историографии был ее идеологизм, то западной свойственен определенный идеализм: ее представители часто, скажем, переоценивают власть Временного правительства, принимая его юридический статус за реальное положение вещей, и т. д. Тем не менее, наиболее видные представители зарубежной исторической науки (У. Чемберлин, Л. Хаймсон, Т. Хасегава, Г. М. Катков и др.)(7) склоняются к либеральной трактовке Февральской революции, отмечая слабость буржуазии и решающее значение роли народных масс в ней.

Наконец, в России в конце 80-х – начале 90-х годов произошла определенная ломка традиционных представлений о Феврале. В работах некоторых авторов, например, в статье В. Л. Харитонова (8), содержится попытка дать новую оценку революции, отмечается значительная роль стихийных факторов в ней. Однако во всех этих новых попытках не преодолен определенный качественный барьер: если ранее “Февральская буржуазно-демократическая революция” рассматривалась как пролог Октября, то ныне из нее пытаются вывести всевозможные корни российской демократии и назвать “неосуществленной альтернативой Октябрю”. Отбросив же ленинское положение о незавершенности революционного процесса на Феврале, оставлять за ним ленинский же “буржуазно-демократический” характер по меньшей мере странно. Тем не менее, в сознании прочно укрепляется альтернатива “Февраль или Октябрь”, буржуазная демократия или социалистический тоталитаризм, которая вряд ли чем-то отличается принципиально от ленинской оценки.

Так как же можно определить характер Февральской революции 1917 года? При наличии многих “промежуточных” трактовок мы имеем дело с тремя, выраженными в “чистом” виде: это точка зрения о буржуазно-демократическом характере революции, приведшей к власти буржуазию, затем сметенную Октябрем; о социалистическом характере, о создании в стране предпосылок к установлению демократической социалистической республики; и, наконец, об охлократическом характере революционного процесса, устранившего государственную власть и приведшего к развалу страны. Дабы выполнять поставленную задачу, необходимо рассмотреть как характер движущих сил революции, роль различных слоев общества в ней, так и характер той власти, которая была в процессе революции установлена, состав политической элиты нового строя и программу ее действий. Касаясь этих проблем, мы ограничимся лишь первым этапом революционного процесса – мартом – апрелем 1917 г., когда страна в наибольшей степени испытывала последствия Февральской революции как таковой и ее еще мало коснулись порожденные революцией побочные факторы.

Исследователи российской буржуазии начала XX в. пришли к выводу, что последняя, будучи уже достаточно весомой экономической силой, не имела к тому времени каких бы то ни было единых политических взглядов. Политические пристрастия наиболее активной ее части распределялись в достаточно широком спектре – от правых и националистов до прогрессистов и конституционных демократов (9).

В военное время определенная часть буржуазии объединяется вокруг так называемого Прогрессивного блока, центром которого стали шесть фракций Государственной думы, ее большинство – от прогрессистов и кадетов до группы центра и националистов-прогрессистов. Целью этого объединения стало обеспечение согласованной работы государственного аппарата и широких общественных сил во имя победы в тяжелейшей войне (10). И хотя впоследствии многие российские буржуа и оказались фактически во враждебном правительству лагере и объективно способствовали сползанию страны к революции, их целью революция никогда не являлась. Один из виднейших представителей кадетской партии В. А. Маклаков так формулировал позицию умеренных сил: “Мы не хотели революции во время войны… У нас было опасение, что эта задача – устроить революцию во время войны, переменить государственный и связанный с ним общественный строй, произвести эти потрясения и благополучно довести войну до конца, – выше сил какого бы то ни было народа” (11). Война была не единственной причиной отказа от революционного пути: буржуазия прекрасно осознавала свою слабость и заинтересованность в сохранении государственного порядка. Как позднее заявлял Ф. Ф. Кокошкин, монархия была не принципом, а вопросом политической целесообразности (12).

Основным требованием Прогрессивного блока, как известно, было создание кабинета “общественного доверия” (13). При этом кадеты и октябристы, входившие в блок, отказались ради своего союза с более умеренными течениями от своего довоенного требования ответственности правительства перед Думой. При этом буржуазия отнюдь не стремилась к разрыву с бюрократией. Более того, умеренные представители государственного аппарата империи вызывали уважение среди буржуазных и либеральных кругов, а также стремление к деловой консолидации. А. И. Гучков вспоминал впоследствии: “Среди бюрократии было много людей государственного понимания и вполне чистых в смысле общественном, так что составить хороший государственный и технически подготовленный и приемлемый для широкого общественного мнения кабинет можно было даже не прибегая к элементам общественным” (14).

Однако и тут уже нет вины российской буржуазии, власть предпочла союзу с общественными кругами опору исключительно на силы бюрократии, которая, впрочем, все более и более обнаруживала свою неспособность контролировать ситуацию в стране. В такой ситуации политика Прогрессивного блока потерпела полное поражение: власть не пошла на союз с ним, а популярность у все более и более левевшей общественности он потерял. Блок фактически развалился еще осенью 1916 года! В этих условиях часть прогрессивно настроенной буржуазии приходит к идее дворцового переворота как единственного средства прекратить кризис государственного управления во время войны, целью которого было отстранение императора и камарильи от рычагов власти (15).

Чем же дворцовый переворот должен был радикально отличаться по своим последствиям от революции? Во-первых, дворцовый переворот предполагал сохранение спокойствия, в стране, неизменность государственного строя, монархии и династии как гарантов сохранения государственности; во-вторых, его целью было лишь изменение губительного курса правительства, демонстрация готовности власти на реальный и действенный союз со всей нацией против общего внешнего врага.

К 1917 г. все планы дворцового переворота находились в зачаточном состоянии, а либеральный лагерь встретил этот год в состоянии глубокого кризиса. Когда в столице начались волнения, Дума отнеслась к ним очень настороженно. Умеренные силы не были заинтересованы ни в жестоком подавлении бунта (в самих волнениях видели провокацию), ни в его победе. Поэтому Дума поспешила поставить на повестку дня вопрос снабжения Петрограда хлебом, ибо именно в этой проблеме видела основную причину городской нестабильности. При этом думское большинство не поддержало депутатов А. Ф. Керенского и Н. С. Чхеидзе, призывавших поддержать “улицу” в ее требованиях (16).

Февральские события явно застали либералов и буржуазию врасплох, перечеркнули все планы дворцового переворота. Ни о каком активном участии буржуазии в революции и “пособничестве” силам, совершившим переворот в столице, на первых порах не могло быть и речи. В петроградских событиях конца февраля 1917 г. буржуазные круги совершенно справедливо усматривали стремление привести страну к катастрофе. Известный меньшевик Н. Н. Суханов так охарактеризовал отношение буржуазных кругов к революционным событиям на тот момент и, соответственно, их политику в данной ситуации: после провала “последних попыток составить “единый фронт” царизма и буржуазии против народной революции” буржуазией была избрана тактика одоления демократии путем попытки использовать и обуздать революцию, “присоединившись к ней” и “став во главе ее” (17).

Что же это за позиция “обуздания” и “присоединения”? Суханов так определил деятельность умеренных либеральных и связанных с ними буржуазных кругов в первые дни событий, сокрушивших самодержавие. Как известно, когда события в Петрограде приняли характер революции, представителями думского большинства был создан так называемый Временный комитет Государственной думы. Хотя его и считают иногда своеобразным прототипом первого Временного правительства, его цели и задачи принципиально отличались от последнего. В Декларации Временного комитета содержались две основных задачи: сохранение общественного порядка и формирование нового состава правительства, которое пользовалось бы доверием населения (18). Именно эта старая формулировка “правительства общественного доверия”, известная всей стране еще из Декларации Прогрессивного блока, как нельзя более однозначно высветила позицию умеренных сил: ни изменять государственный строй, ни, тем более, покровительствовать революции в их планы на тот момент не входило, да и не могло входить: Временный комитет действовал в соответствии со старым, то есть законным государственным порядком.

Социалистическое движение, которое хотя и находилось к 1917 г. в еще большем кризисе, нежели буржуазия и либералы, приняло, казалось бы, самое непосредственное участие в развертывании революционного процесса. Но и здесь для наиболее адекватного понимания нам нужно отметить ряд существенных нюансов. Судя по многочисленным свидетельствам, содержащимся в мемуарах лидеров социалистических партий, мало кто из них придал сперва значение беспорядкам в Петрограде. Наметанный глаз революционера отмечал большую вероятность провокации со стороны властей: слишком уж мало сопротивления оказывалось возмутителям спокойствия. Поэтому большинство социалистических лидеров не торопилось присоединиться к народу (19). Но когда с бунтом в гарнизоне события приняли самый неожиданный поворот, лидеры меньшевиков и эсеров попытались овладеть настроениями масс. Совершенно естественно, что лозунги, выдвинутые социалистами, сразу нашли отголосок среди деморализованных солдат, бастующих рабочих и вышедших на улицу обывателей. Но не стоит все же путать понятия: не социалисты в феврале 1917 г. подняли народные массы на борьбу за воплощение своих лозунгов и не они подготовили это выступление, но, подстраиваясь под ситуацию, пытаясь ее использовать, они стали лидерами восставшего народа.

27 февраля был создан Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, объявивший себя вплоть до съезда советов центральным органом советской власти в стране. Сперва этот орган состоял исключительно из интеллигенции, но потом был пополнен представителями рабочих и, особенно, солдат (20). Хотя никакой пропорциональности Петросовет поначалу не знал и в его составе не было представителей от провинции (они появились в нем только через месяц)(21), да и сам он не был органом государственной власти, именно ему страна обязана первыми важнейшими решениями, определившими ход ее развития, например, знаменитым Приказом N 1 и т. д.

Рассматривая начальный этап деятельности Петроградского Совета, мы должны отметить две интересующих нас детали: с одной стороны, он явился по мнению многих мемуаристов признанным массами центром восстания (22), с другой – его влияние зиждилось исключительно на авторитете его лидеров и существовало лишь постольку, поскольку отражало и формулировало требования масс. Власть Совета опиралась только на речи, лозунги и постановления. За ним стояла толпа, которая и была в сложившихся условиях мощной силой, но предпочитала все же бороться за свои конкретные интересы.

Итак, в течение нескольких дней в Петрограде, а после и по всей стране произошла революция. Старая власть, находясь в состоянии глубокого упадка, вызванного как войной, так и внутренними причинами, была сломлена очень быстро. Нигде она не смогла оказать какого бы то ни было серьезного сопротивления революции. Между тем, мы не можем назвать ни буржуазию, ни социалистическое движение как таковое той движущей силой, которая совершила революцию. Этой силой выступили самые широкие, но не организованные народные массы. Известный западный исследователь Февраля Л. Хаймсон говорит о “спонтанном”, стихийном их поведении(23).

Об этом же свидетельствуют самые разные авторы – свидетели тех событий. “Группы лиц никому не известных и никем не уполномоченных стали заниматься арестами деятелей старого режима… Хозяйничавшие в городе толпы представляли собой какую-то мешанину из солдат, рабочих и обычной городской черни”, – пишет октябрист С. И. Шидловский. “Запасы противочеловеческой ненависти вдруг раскрылись и мутным потоком вылились на улицы Петрограда в формах избиения городовых, ловли подозрительных лиц, в возбужденных фигурах солдат, катающихся бешено на автомобилях. К Думе трудно было протолкаться – солдаты, матросы, рабочие массами шли туда… Толпа спорадически отталкивала часовых и вливалась во дворец”, – говорит народный социалист член Петросовета В. Б. Станкевич. Нормальное течение жизни в городе было полностью нарушено, здание Думы было фактически захвачено восставшими, ее работа полностью парализована. Резко возросло число уголовных преступлений и мародерства (24), остановить которое новые власти были не в состоянии: Временный комитет не имел никаких рычагов управления (даже в Таврическом дворце он не был хозяином), а Петросовет просто не был для этого приспособлен, ибо был таким же порождением революции, как и анархия.

Последующие события 2 – 3 марта изменили ситуацию в стране не менее радикально, нежели сам переворот в Петрограде. После отречений Николая и Михаила единственным законным органом центральной власти стало Временное правительство. Монархия и Дума, худо-бедно, но представлявшая все слои населения страны, фактически канули в лету, унеся с собой и идеи государственного и правового порядка. Дума, единственный представительный орган общероссийского масштаба, оказалась на обочине политического процесса.

Временное правительство ни по принципам своего формирования, ни по программе действий мы не можем назвать органом власти буржуазии. Хотя основной его состав и происходил из думского большинства, это еще не свидетельствует о его курсе. Об этом говорят, например, такие известные исследователи как Старцев, который также отмечает, что правительство нельзя назвать буржуазным в полном смысле этого слова (25). В самом деле, организация правительства, которое в своей политике преследовало бы интересы буржуазии, в данной ситуации кажется более чем проблематичной.

Создание Временного правительства явилось тем компромиссом, к которому были вынуждены прибегнуть Временный комитет и Петроградский Совет. Первый олицетворял собой умеренные силы общества, которые одни только к этому времени являлись более или менее организованной силой. Второй представлял реальную, но совершенно не организованную силу толпы и поэтому мог диктовать условия Комитету, но был не в состоянии организовать управление государством. Состав и Декларация о задачах нового правительства, как известно, были оговорены на встрече представителей Комитета и Совета и лишь после этого были опубликованы (26). Так правительство с самого первого дня своего существования стало заложником Совета.

Состав нового правительства хотя и определялся Лениным как “помещичье-буржуазный”, вряд ли соответствует этому определению. Старцев совершенно справедливо замечает, что политические пристрастия членов правительства нельзя определять исключительно по их партийной принадлежности (27). Нам представляется, что сторонники противоположной точки зрения сильно грешат формализмом. На первый взгляд, казалось бы, все министры правительства, кроме Керенского, принадлежали к вполне “цензовой публике”. Однако их “классовая” принадлежность далеко не всегда определяла их конкретную политическую позицию. В соответствии с этим утверждением и политической конъюнктурой развивалась карьера таких членов правительства как Н. В. Некрасов, М. И. Терещенко и т. д. Занимаемая первым позиция, ориентация на Керенского и мнение Петросовета позднее даже позволили П. Н. Милюкову, сотоварищу Некрасова по партии, обвинять его в открытом предательстве и политиканстве (28). К сожалению, среди министров было очень мало людей, для которых конформизм либо политическое безволие и неспособность к оценке ситуации не стали бы их характерными чертами. Так, если люди, подобные Керенскому, Некрасову и Терещенко, главным достоинством политического деятеля считали, очевидно, умение нравиться толпе, то премьер правительства Г. Е. Львов, будучи неспособным к деятельности на своем посту, своим безволием фактически потакал им (29). Декларация нового правительства, также прошедшая через цензуру Петросовета, заключала в себе лишь общие демократические положения (амнистия, политические свободы, широкое самоуправление и т. д.) и не была только буржуазной программой. Более того, обещанные правительством свободы в таком объеме явно угрожали сохранению порядка в стране и были продиктованы скорее давлением со стороны широких масс и левого движения, нежели самой буржуазией.

Итак, Временное правительство изначально было поставлено в такое положение, что могло существовать лишь опираясь на самые широкие массы населения. Одной из основных отличительных черт такого правительства, которое не имело каких бы то ни было реальных рычагов власти и не могло проводить самостоятельной политики, непопулярной в этих условиях, должен был обязательно стать популизм и потакание толпе; и чем далее, тем более.

Первыми действиями нового правительства стало провозглашение самых широких демократических свобод и ликвидация некоторых атрибутов старого строя. Была отменена смертная казнь, ликвидирована каторга и политическая ссылка, провозглашена амнистия политическим заключенным (а позднее – и частично уголовникам (30)), вводилась свобода печати и зрелищ, политической деятельности и собраний, смягчалась военная цензура. Были упразднены Департамент полиции, Корпус жандармов и охранные отделения, Верховный уголовный суд и особые присутствия Сената, военно-полевые суды, а также посты губернаторов и земских начальников. Весь репрессивный аппарат империи был официально уничтожен. Фактически это произошло еще в конце февраля – начале марта, когда он был полностью парализован и сломлен как в столице, так по большей части и на местах. Правительству оставалось лишь зафиксировать это юридически, что оно очень скоро и сделало.

На смену старым органам управления должны были прийти новые, однако создавшийся вакуум так и не был заполнен. На местах его пытались компенсировать старые органы самоуправления (земства), а также так называемые комитеты общественных организаций, то есть собрания представителей Земского и Городского союзов, военно-промышленных комитетов и т. д. Но эти организации не были в состоянии выполнить функции местного управления, поскольку не имели рычагов власти и были громоздки. Исследователь февральских событий в Саратове Д. Дж. Рейли весьма удачно назвал этот процесс “распылением власти на местном уровне” (31).

Временное правительство пыталось решить проблему организации власти на местах: в губерниях и уездах учреждались посты комиссаров правительства, которые заменяли собой губернаторов и вице-губернаторов.

Но, как заявлял премьер Львов, “комиссары Временного правительства, посылаемые на места, имеют своей задачей не становиться поверх создавшихся органов в качестве высшей инстанции, но лишь служить посредствующим звеном между ними и центральной властью и облегчить вопрос их организации и оформления” (32). Предполагалось, что ими станут председатели губернских и уездных земских управ, однако на практике так было далеко не всегда. Комиссары правительства так и не стали достойной заменой губернаторам. Они не имели в своих руках административной власти. Более того, в некоторых губерниях и уездах их поначалу вообще не было, к тому же очень быстро происходил процесс их смены, так что правительство уже весной настаивало на том, что самовольное назначение на должность губернского комиссара невозможно, так как это дело правительства. Однако процесс был неудержим, и к концу апреля комиссаров, назначенных из числа председателей управ, было менее половины от общего числа. 26 апреля правительство постановило назначать комиссаров по согласованию с комитетами общественных организаций. Сами же комиссары на своем совещании в Петрограде констатировали, что их власть на местах без опоры на советы была “равна нулю”. Газета эсеров “Дело народа”, которую вряд ли можно было заподозрить в больших симпатиях к административной системе, писала: “Местной власти нет: одни органы разрушены, другие нежизнеспособны, а главное – лишены всякого авторитета в глазах населения” (33).

Это понимало и само правительство: циркуляры МВД за март – апрель требуют упорядочить структуру органов местного управления и действовать в соответствии с постановлениями правительства и распоряжениями министерств (34). Но это было невыполнимо, в том числе и потому что само правительство предполагало реформировать местное управление “на основе преобразования органов непосредственного государственного управления на местах в органы самоуправления и предоставления им всей полноты государственной власти на местах” (35). Власть, таким образом, самоустранялась от участия в местном управлении, что грозило ей в недалеком будущем катастрофой.

Печальную картину представляли и органы центрального управления. Даже в столице Временное правительство не вполне владело ситуацией. Обеспечение порядка и общественного спокойствия, ранее возложенное на полицию, теперь повисло в воздухе. Хотя и было принято решение о замене полиции милицией, последняя создавалась медленно и явно не справлялась с поставленными задачами – Правительство еще 7 марта постановило призвать население соблюдать порядок и не производить незаконных арестов, которые в большом количестве имели место как во время переворота, так и после. Тогда же было решено “воссоздать центральный орган, заведывающий общественной безопасностью” (36). Позднее, 10 марта вышло постановление о создании Временного Управления по делам общественной полиции (милиции) при МВД, но свой устав милиция получила только 17 апреля. На местах она подчинялась местным органам власти, централизованной структуры создано не было. К тому же изначально предполагалось, что на нее будет тратиться в 2 раза меньше средств, чем ранее на полицию. Сложности, возникшие с необходимостью поддерживать общественный порядок, слабость самой милиции, а также ее тесная связь на местах с советами не позволяли использовать ее как действенную силу в проведении правительственной политики (37).

Центральный государственный аппарат, не имея возможности активно воздействовать на ситуацию на местах, был обречен на изоляцию и беспомощность. К тому же сам он подвергся значительным чисткам, что не могло не сказаться на его работоспособности. Министерства создавали многочисленные совещания, которые пытались восполнить нормальную работу центральной власти. Но результаты сводились к минимуму из-за невозможности согласовать работу центра и провинции. Никакие меры власти не могли быть проведены в жизнь, если они не соответствовали решениям местных органов самоуправления. Гучков 4 мая по поводу своей отставки заявил: “Я ушел от власти, потому что ее просто не было” (38).

Бедственное положение власти усугублялось нарастанием анархии по всей стране. В городах законные власти и законные органы самоуправления не могли сдержать те изменения, которые вели к гибели страны. Уже в первые дни революции во многих городах самочинно вводится восьмичасовой рабочий день (что было совершенно недопустимо в военное время), в марте он был введен в 28 крупнейших промышленных центрах страны. Организовываются советы рабочих и солдатских депутатов (раздельные или совместные), которые, подобно Петросовету, вступают в переговоры с органами власти и комитетами общественных организаций от имени рабочих и солдат того или иного города. Власти не могли вступать в конфликт с этими авторитетными организациями и обычно удовлетворяли их требования. Правительству приходилось даже предостерегать своих комиссаров от финансовой поддержки советов, которая имела место. Именно под давлением советов местные структуры власти и буржуазия шли на введение в городах восьмичасового рабочего дня (39). Опора местных советов на вооруженную силу, которой были запасные батальоны, расквартированные в городах и поддерживавшие эти органы, делала всякую серьезную попытку сопротивления им со стороны властей бессмысленной. Только сохранение комиссарами хороших отношений с советами могло позволить им хоть как-то сохранять свою власть. Однако часто это требовало от комиссаров прямого потакания советам и все более увеличивало зависимость от них.

Правительство, в свою очередь, не только не пыталось воспрепятствовать этому, но 10 марта даже рекомендовало военному и морскому ведомствам последовать примеру предпринимателей и ввести восьмичасовой рабочий день на своих заводах. Хотя в условиях мировой войны это и являлось преступлением, но все же было сделано. Естественно, эта мера не способствовала повышению работоспособности, наоборот, уже находившаяся в предкризисном состоянии экономика начинает распадаться на глазах (40).

В марте революционная волна приводит в движение и деревню. По верному замечанию Харитонова деревня, как и вообще вся провинция, не стали центром сопротивления революции, а, наоборот, здесь революция заходила в своих проявлениях еще дальше, чем в центре. В первый месяц революции количество крестьянских выступлений начинает резко ползти вверх, составив почти 20% по отношению ко всему 1916 году. В апреле их число вырастает в 7,5 раз, а число разгромленных имений – почти в 2 раза (41).

Такая статистика не могла остаться без внимания. Уже 9 марта Временное правительство обсуждало беспорядки, имевшие место в Казанской губернии. Правительство решило пресекать подобные выступления, поскольку они были направлены на захват частной собственности. Вопрос передачи земли в руки крестьян оставался на усмотрение Учредительного собрания, а самовольная ее экспроприация была уголовным преступлением. Было постановлено применять к нарушителям “всю силу закона”, но применение оружия было признано недопустимым (42). В ведении губернских комиссаров не было таких сил, с помощью которых можно было пресечь аграрные беспорядки. Весной военные команды направлялись для усмирения крестьян лишь несколько раз, а о применении оружия сведений нет вообще. Милиция для подобных операций не годилась: она либо не принимала участия в усмирении, либо даже способствовала им (43).

Районы крестьянских волнений разрастались, охватывая большинство европейских губерний России. Временное правительство пытается скоординировать деятельность своих структур в этом вопросе, передать его целиком в ведение Министерства внутренних дел. В циркулярах МВД от губернских комиссаров постоянно требуется незамедлительно принять меры по наведению порядка. Правительство настаивает на постоянном его информировании о всех случаях беспорядков и о мерах по их ликвидации (44). Губернские комиссары телеграфируют о своем бессилии и просят помощи (45).

В деревнях уже в это время создаются волостные исполкомы, которые заполняют образовавшийся вакуум власти. Эти исполкомы в большинстве случаев оказывались там единственным реальным органом(46). Опираясь на его решения, крестьяне нередко занимали соседние поместья. С течением времени создаются советы крестьянских депутатов в волостях, уездах, губерниях и даже областные (то есть для нескольких губерний). Такие организации уже весной 1917 г. принимают решения о подчинении им всего земельного фонда своего региона. Подобное решение, несмотря на постановления Временного правительства, в апреле выносят советы Шлиссельбургского уезда, Канского уезда Енисейской губ. и т.д., а в мае – Казанский губернский съезд. Что касается принудительной аренды и реквизиций, то уже в марте они широко практиковались, а в апреле были утверждены советами Пензенской, Саратовской и Рязанской губерний (47). 11 апреля правительство пошло на компромисс, предоставив право продовольственным комитетам принудительно арендовать незанятые площади по назначенной ими цене (48).

Ярчайшим примером полного бессилия властей стали, пожалуй, события, происходившие в нескольких десятках верст от столицы – в Шлиссельбурге, городской совет которого 17 апреля выразил недоверие правительству, создал свой революционный комитет, объявленный высшим органом власти в городе. Земля в уезде была экспроприирована, причем это решение проводила в жизнь городская милиция. Город также обратился ко всей России с призывом немедленно установить рабочий контроль на предприятиях и ликвидировать частную собственность на землю (49).

В этих условиях независимое существование Временного правительства было попросту немыслимо. Ему необходимо было в своей деятельности опираться на какую-либо общественную силу. Такой силой был Петроградский Совет. Выше уже указаны причины его влияния и его особенности. Тем не менее, правительству выбирать не приходилось.

Петросовет формально являлся городской общественной организацией и официально не претендовал на власть, но, объявив себя органом, представляющим “всю трудовую Россию”, и получив поддержку масс, был реальной угрозой для правительства как института, действующего от имени народа и для народа. Совет должен был, очевидно, стать воплощением принципа, выраженного в эсеровском “Деле народа”: “Реформирующая власть Временного правительства, подталкивающая и контролирующая деятельность советов рабочих и солдатских депутатов” (50). Если Совет и был общественной организацией, то во всяком случае, по мнению его лидеров, самой значимой и имеющей право давить на власть. Именно такое понимание Совет и демонстрировал: он принимает решение о закрытии правых газет, он настаивает на аресте императорской семьи и смене Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (при этом оба требования выполняются властью беспрекословно), он издает Приказ N 1. В целом он выражает “требования революционного народа” и разрабатывает “неотложные меры в целях… воздействия на правительство для удовлетворения этих требований и непрерывного контроля за их осуществлением”. Одновременно Петросовет активно протестует против издания Временным комитетом Думы публичных актов, так как последний не является уже по мнению Совета государственной властью (51).

Реальная сила Петроградского Совета не была, конечно, так велика, как могло бы это показаться его лидерам. Он, так же как и правительство, не имел рычагов для ее осуществления на местах. Порядок заседаний Совета не позволял этому органу стать более или менее действенной структурой: появившись на гребне анархии, он не смог победить анархию внутри себя. Станкевич описывает его работу так: “Никакого руководительства не было, да и быть не могло… Порядок дня устанавливали обычно “миром”, но очень редки были случаи, чтобы удалось разрешить не только все, но хотя бы один из поставленных вопросов, так как постоянно во время заседаний возникали экстренные вопросы, которые приходилось разрешать в очередь… Вопросы приходилось разрешать под напором чрезвычайной массы делегатов и ходоков,.. причем все делегаты добивались быть выслушанными в пленарном заседании комитета (Исполкома. – Ф. Г.)… В дни заседания Совета или солдатской секции дела приходили в катастрофическое расстройство” (52). Даже Суханов, гораздо более левый, нежели Станкевич, свидетельствует: “Извне по-прежнему наседала толпа. Внутри шла прежняя нудная изнурительная чехарда “внеочередных заявлений”, “экстренных вопросов” и “порядка дня”… Заседания были по-прежнему почти непрерывны и по- прежнему не носили следов какого бы то ни было внешнего благообразия” (53).

Но специфика ситуации делала Временное правительство реально зависимым от толпы и, соответственно, от Петросовета. Эта зависимость выражалась в постоянном согласовании своей деятельности с Советом (через согласительную комиссию (54)). Некоторые важнейшие документы создавались под прямым давлением Совета, например, введение хлебной монополии; другие вышедшие из-под пера деятелей Совета, только впоследствии утверждались правительством, например, Приказ N 2 по Петроградскому военному округу; третьи издавались совместно с советскими, как декларации правительства от 3 марта о его задачах и 26 марта о внешнеполитическом курсе, опубликованные вместе с постановлениями Совета по тому же поводу.

Рассмотрим теперь положение буржуазных кругов. Выше уже отмечалось их отношение к революционным событиям конца февраля – начала марта в Петрограде. Может быть потом ситуация изменилась и стала более приемлемой для буржуазии? Ведь в Западной Европе буржуазно-демократические революции, например революция 1848 г. во Франции, поначалу также имели характер анархический, но в очень короткий срок буржуазия, пришедшая к власти, восстанавливала порядок и систему органов власти, которые с этого времени действовали в ее интересах. В нашем случае это не совсем так. Уже в марте Временное правительство обнаружило не только неспособность, что было вполне очевидно и закономерно в той ситуации, но и нежелание прислушаться даже к тем предпринимателям, чья деятельность была непосредственно связана с удовлетворением первейших нужд страны. 19 – 22 марта состоялся I торгово- промышленный съезд, на котором буржуазные круги потребовали от правительства прекращения засилья советов в центре и на местах, приостановки действия восьмичасовой дневной рабочей нормы на время войны, а также отмены фиксированных цен на хлеб ради насыщения рынка. Доводы в пользу последней меры были достаточно просты и закономерны: при отсутствии действенной власти правительства на местах проводить политику твердых цен и государственного регулирования экономики было немыслимо, она неизбежно вела к тяжелейшему кризису. Ни одно из этих требований так и не было выполнено: 25 марта была введена хлебная монополия с фиксированной ценой на хлеб, советы, как известно, все усиливались, а в отношении пресловутого рабочего дня позиция правительства осталась прежней. По мнению авторитетного отечественного исследователя экономической политики Временного правительства это правительство не могло устраивать буржуазию в полной мере (55). Действительно, вряд ли правительство, в чью программу не входило покровительство буржуазии, можно назвать правительством буржуазным.

В этом отношении особый интерес представляет также оценка деятельности правительства, сделанная М. Палеологом, французским послом в Петрограде. Очень характерно, что этот сторонний наблюдатель, представитель буржуазного республиканского правительства нигде не употребляет по отношению к Временному правительству термин “буржуазное”. Либерализм же последнего у Палеолога связывается только с именами Милюкова и Гучкова, частично – Львова и Шингарева. Палеолог, кроме всего прочего, приводит свою беседу с крупнейшим промышленником А. И. Путиловым, суть которой сводится к словам последнего – о том, что “Россия вступила в очень длительный период беспорядка, нищеты и разложения” (56). Можем ли мы после этого говорить, что Временное правительство в своем курсе ориентировалось на буржуазию, а последняя считала его “своим” правительством?

Апрельский кризис стал первым испытанием новой власти на прочность. Проблема внешней политики была, пожалуй, первым вопросом, по, которому правительство не смогло сразу найти взаимопонимания с массами и Советом. Но суть коллизии была глубже. “Поводом и внешней формой кризиса был вопрос иностранной политики революционной России. Однако сущность его составлял вопрос о власти”, – заключает Старцев (57). Кризис ясно показал полную беспомощность правительства. И дело было не в его “буржуазности”, ведь и последующие составы правительства от присутствия в них министров-социалистов в конечном счете не стали более популярными. Состав правительства и партийная принадлежность министров мало что значили. От властей требовалось лишь одно: поощрение и узаконение того беспредела, что происходил в стране. Петросовет для этого вполне подходил, а Временное правительство было сковано его авторитетом и своим собственным бессилием. В его задачи входило лишь издание таких законодательных актов, которые не противоречили бы настроениям масс. Любое серьезное сопротивление им неизбежно влекло за собой кризис власти.

Итак, ни буржуазия и либеральный лагерь, ни социалистические партии как политические силы не являлись тем рычагом, который в феврале 1917 г. произвел революцию в России. Можно так или иначе оценивать роль этих сил в ее подготовке, но собственно революция произошла не по их вине. Февральская революция не была ни буржуазно-демократической, ни социалистической по своей сути. В ней доминировали демократические и социалистические по форме, но в сущности анархические и охлократические силы.

Февральские события были обусловлены не активизацией какой-либо политической силы, а скорее наоборот, их общим бессилием. Тому была не одна причина. Затяжной правительственный кризис, развал центрального и местного управления в момент колоссального напряжения сил, связанного с войной, и одновременно упорное нежелание самодержавия и государственного аппарата разделить тяжкий груз управления страной с умеренными силами российского общества, отсюда – слабость последних и т.д., – все это сделало свое дело. Государственный строй рухнул от волнения в столице в один миг. Но в стране не было другой организованной политической силы, способной взять власть в свои руки. Буржуазия была тогда еще слишком слаба политически, да и не ставила перед собой задачи монополизировать власть в своих руках. Либеральный лагерь, во время войны создавший Прогрессивный блок с целью сплочения власти и нации вокруг идеи победы в войне, снявший на время войны со своих щитов все радикальные требования (ответственное министерство и т. д.), к 1917 г. оказался разобщенным, испытав полное поражение своего стратегического курса. Социалистические партии в это время находились в состоянии глубокого кризиса и не готовили революцию, а лишь присоединились к ней.

Поэтому начавшиеся в столице волнения в условиях сложившегося вакуума власти очень быстро переросли в волнения по всей стране. По словам Маклакова “Россия получила в день революции больше свободы, чем она могла вместить, и революция погубила Россию” (58). В анархию оказались стихийно втянуты все слои и группы населения. Каждая из них преследовала свои интересы, а в сумме это дало в конечном счете, катастрофу на фронте, остановку заводов и фабрик, транспорта, грабеж поместий и расчленение единого государства. Большой ошибкой было бы считать, что эти процессы начались с Октября; нет, все это было, к сожалению, уже в марте – апреле. Именно с этого времени начались убийства офицеров, самочинное введение восьмичасового рабочего дня на заводах, тогда еще запылали поместья, а советы и земкомы стали присваивать частную земельную собственность, тогда в нескольких десятках верст от Петрограда возникает “суверенная” Шлиссельбургская “советская республика” со своим ревкомом и трудовым землепользованием. Безвольное Временное правительство, которое уже с первых дней своего существования было обречено на это безволие, не могло проводить независимого и действенного’ политического курса. Петроградский Совет, даже если бы и попытался сдержать эти процессы, что, правда, не собирался делать, сразу потерял бы всякую популярность у масс. В условиях весны 1917 г. только популярность (или популизм?) могла быть опорой власти, условием ее существования. Такое “двоевластие”, а князь Е. Н. Трубецкой очень точно назвал его “десятивластием” (59)?, и близко не походило на государственную власть. “Мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть”, – признавал Гучков (60).